...и ты тоже будешь летать

Я успел только заорать «Эдди, какого хера!», Ричи отреагировал примерно так же, остальные ничего сказать не успели. То, что происходило, напоминало какой-то гротескный кошмар, только теперь в нём даже не было сюжета. Мы все рванули следом за Пеннивайзом, но Эдди интересовал его намного больше остальных. В какой-то момент у Ричи получилось завладеть его вниманием, и, кажется, Пеннивайза это разозлило: схватив Ричи, он поднял его и уставился ему в глаза. Взгляд Ричи был полон ужаса, но раньше, чем кто-либо из нас успел среагировать, это сделал Эдди: схватив с пола какой-то не пойми как здесь оказавшийся железный прут, он швырнул его в голову Пеннивайза. Прут попал в цель. Бросив Ричи, Пеннивайз дёрнулся, из головы его повалил тот самый дерьмовый пар, и он начал оседать. Эдди восторженно заорал что-то вроде «я его уделал!»... ...и это были его последние слова. Оскалившись, Пеннивайз, выдернул из своей головы прут и с размаху всадил его в грудь Эдди. Эдди заорал. Все заорали тоже. Пеннивайз расхохотался, и сквозь клоунский грим на какую-то пару секунд отчётливо проступило лицо Роберта Грея. — Я не хочу умирать, — перекривил он. — Вам надо — вы и умирайте. Кажется, кое-кому пора отправляться к мамочке, да, Эдди? Эдди жалобно заскулил и испустил дух. И, кажется, в этот момент к нам вернулась ярость. Та самая ярость, что помогла нам победить тогда, двадцать семь лет назад. Запас сил Оно не безграничен; это мы все очень хорошо успели понять. Оно выдохнется. Скоро выдохнется. Оно ведь уже наелось. Наелось — и устало. Мы не ведали, что творим. Кажется, всем нам было уже всё равно, умрём мы или выживем, всё равно, увидим ли мы эти жуткие галлюцинации, и лично мне было бы уже всё равно, когда бы и тысячи Джорджи всех размеров и цветов бросились на меня. Я больше не боялся. Думаю, никто больше не боялся. Мы чувствовали, что силы Оно было на исходе, и мы не боялись. Кто-то орал «вали отсюда, нам не страшно», так, будто ему было тринадцать, а не сорок... кажется, это был Ричи, а может быть, даже и Майк. Этого я не запомнил. Всё было как в тумане. Стены дрожали, дерьмовый пар продолжал заполнять лёгкие, но мы всё равно не боялись. А потом стены вдруг перестали дрожать, и из-под потолка спустился красный шарик. Даже в том, затуманенном сознании я подумал, что это было против всех законов физики — той самой, в которой я, как и в математике, никогда ничего не соображал. Потому что был, как говорил мой отец, гуманитарием. Шарик спустился, раздулся до гигантских размеров, а затем лопнул, мощно обдав всех канализационными водами. — Бу, — рассмеявшись, сказал Роберт Грей и исчез. И всё прекратилось. Стены больше не дрожали, дерьмовый пар исчез, и всё вокруг теперь выглядело так, будто ничего и не было. Будто это был один длинный, страшный дерьмовый сон. — Оно... ушло? — тихо спросил Майк, озираясь по сторонам. — Похоже на то, — отозвался Бен, тоже оглядываясь. — Может, ещё вернётся, — недоверчиво проговорил Майк. Я покачал головой: — Не думаю. Оно выдохлось. Оно ушло. — Мы победили это, — подытожила Беверли, и я в очередной раз ощутил, что меня тошнит от её пафоса. Мы вынесли из дома труп Эдди. Ещё не рассвело. Снаружи дом теперь выглядел совершенно обычной заброшкой и ничем зловещим от него не фонило. Теперь, когда уже не нужно было держаться, ко мне вернулось моё заикание, и всё лицо дёргалось. Тем не менее, судорожная работа мысли не прекращалась ни на миг. Нужно вызвать полицию. Нужно непременно вызвать полицию. Иначе плохо будет всем. Труп Эдди найдут, и Бауэрса тоже. На моё предложение вызвать полицию Беверли ответила чередой издёвок, но я уже не обращал на это особого внимания. Это было неважно. Для Беверли я теперь навсегда «плохой»: я не написал открытку двадцать семь лет назад и даже не стал врать, что это я. Теперь я был врагом, это было очевидно. Размышлять на тему Беверли мне, впрочем, долго не пришлось: ход моих мыслей прервала истерика Ричи, который с криком бросился на труп Эдди. Разговаривать с Ричи было бесполезно, и я не придумал ничего другого, кроме как залепить ему по роже. Я всегда ненавидел бить людей. Особенно — после того, как отец приложил меня тринадцатилетнего трижды головой о стену. Я всегда ненавидел бить людей, особенно — друзей. Последнее мне, к счастью, приходилось делать только дважды в жизни — сейчас и двадцать семь лет назад. И оба раза по иронии судьбы это был именно Ричи. Полиция приехала до странного быстро. Трупы Эдди и Бауэрса отвезли в морг, а нас — в участок, где долго допрашивали. Майк наконец-то решился уехать из Дерри и попытать счастья во Флориде, сказали мы, и именно поэтому надумал на прощанье пригласить нас всех в гости. Решив взглянуть на заброшенный дом, в котором любили ошиваться в детстве (только мы знали, какая ирония была заключена в этих словах), мы по несчастливой случайности напоролись там на Бауэрса, который ненавидел нас в детстве и пытался убить и, кажется, решил повторить свой подвиг снова. Бауэрс кинулся на Эдди с ножом, Эдди удалось выхватить у него нож, которым он несколько раз ударил Бауэрса, а тот  свою очередь проткнул Эдди железным прутом, после чего с чувством выполненного долга отправился на тот свет. Звучало всё это как бред сумасшедшего, но вопросов у двух довольно упитанных полицейских, один из которых бесперебойно жевал чипсы, отчего-то не вызвало. В конце допроса меня попросили пока что не уезжать из города, сказав, что хотят допросить повторно, и ближе к полудню мне снова позвонили из участка. Приехал детектив из Бангора, сказали они, и хочет поговорить со мной. Я тут же отправился в участок. Детективом из Бангора оказалась та самая Аманда Кингсли, которая допрашивала меня двадцать семь лет назад, и я чуть не обмер, увидев её. Ей, должно быть, перевалило уже далеко за шестьдесят, но выглядела она превосходно. — Уж не знаю, помните ли вы меня, мистер Денбро, — сказала она, закуривая, а вот я вас прекрасно помню. — Хотите сигарету? — Нет, благодарю. Я бросил, — ответил я, в глубине души уже отчётливо понимая, что снова начну курить. — Все интересные мужчины вашего возраста, как правило, «бросили», — Кингсли кивнула. — Забавно же нас с вами снова свела судьба. — Да. Странно, что вы меня помните. Кингсли рассмеялась тихим хрипловатым смехом. — Можете считать это проклятием редкой фамилии, — сказала она. — Люблю узнавать что-нибудь об известных земляках, а в нашем штате их не так уж много, согласитесь. Впрочем, я отвлеклась. Расскажите поподробнее о событиях прошлой ночи. В этот момент я ощутил страх похлеще того, который вызывал у меня Роберт Грей. Кингсли явно была не промах, в отличие от джентльменов с чипсами, это было понятно даже идиоту. Взяв себя в руки, я как можно более логично изложил нашу версию событий. Кингсли слушала меня, кивала головой, и ни единой эмоции не отразилось на её лице. Только когда я закончил говорить, она наконец внимательно посмотрела на меня. Наши взгляды встретились. — Это был увлекательный сюжет, мистер Денбро, — сказала она, — жаль только, что неправда. Я покачал головой, изобразив недоумение: — П-простите, я вас не понимаю. Кингсли сложила руки на груди: — Скажу вам как на духу: двадцать семь лет назад я вам не поверила и сейчас не верю. Не знаю, что время от времени творится в этой чёртовой дыре, и боюсь, не узнаю. А вот вы знаете. Вы и ваши друзья. — Детектив Кингсли... — Да-да, знаю, вы сейчас скажете, что не понимаете, о чём речь. Я вас не виню. Жаль только, что до правды мне уже не докопаться, — она снова взглянула мне  глаза. — Или вы считаете, что я ни за что не поверю в неё? Я вернул взгляд. — Да, — ответил я. — Не поверите. Кингсли вздохнула. — Можете идти, мистер Денбро, — сказала она. И, когда я был уже у двери, прибавила: — Вряд ли вы нуждаетесь в моих советах, но всё же... пишите реализм. Мистика у вас тоже неплохо выходит, но реализм... ваши психологические триллеры — это по-настоящему изысканное блюдо. Жаль, что вы так редко их пишете. Выходя из кабинета, я подумал о том, что, кажется, это были самые приятные слова из всех, что я услышал  этой чёртовой дыре за всё последнее время. После повторного допроса нас всех ждал неприятный сюрприз: в Мэн прилетела Майра, жена Эдди, теперь уже вдова. Она появилась в Дерри, чтобы забрать тело мужа и, несмотря на официальную версию, имела свой нестандартный взгляд на то, кто виновен в смерти её мужа. Это была огромная женщина, в которой было не меньше четырёхсот пятидесяти фунтов, как две капли воды похожая на покойную мать Эдди Соню. Невзирая ни на что и ни на кого, она подлетела к нам, словно торпеда, и принялась поливать ругательствами, которые летели из её рта, напоминавшего распахнутую пасть бегемота, со скоростью пулемётной очереди. — Вы убили моего мужа, мрази! — орала она. — Вы его убили! Я отомщу вам, мерзкие вонючие ублюдки, выкидыши своих грязных мамаш, я вам отомщу! Майк попытался её успокоить — и немедленно получил по голове гигантским саквояжем, который однако выглядел в огромной мясистой руке Майры как ридикюль. — А ну съебал отсюда, нигер! — гаркнуло это наводящее ужас подобие женщины. — Тобой я потом займусь! Я всеми вами займусь, отсосы, вы меня ещё вспомните! Подоспевшие копы оттащили Майру. Один из них успел получить «ридикюлем» в глаз и разразился матом не хуже последней. Майра, впрочем, успела пообещать добраться и до него. Стоило сгинуть Майре — телефон тут же начал разрываться от звонков Уильямса. Я решил ответить. — Я с тобой больше не работаю, ублюдок, — заявил мне Уильямс, едва я поднёс телефон к уху. — Точнее, это ты на меня больше не работаешь. — Соси хуй, — ответил я и нажал на клавишу отбоя. Уильямс перезвонил снова, и я ещё раз посоветовал ему удовлетворить кого-нибудь орально. Он был впечатлён — настолько, что немедленно пригласил на рандеву в суде. Я ответил, что непременно приду — сразу как только выберусь из ебучего Мэна, на что Уильямс ответил, что именно там мне и место. На том и закончилось. Майк звал меня и остальных к себе домой, но я не пошёл. Я отправился бродить по городу, дошёл до городского кладбища Дерри, нашёл там могилы злосчастных Виктора, Рыгало и Патрика Хокстеттера, а затем, на другом, самом дальнем от входа участке — Оскара Бауэрса и Элвина Марша. На какой-то момент я искренне пожалел, что здесь нет могилы Закари Денбро, который, насколько мне было известно, всё ещё был жив и здоров и обитал где-то в Оклахоме, а потом решил не думать об этом. В конце концов, я всего лишь тупой гуманитарий, решил я, и побрёл прочь с кладбища. Вернувшись в отель, я обнаружил в коридоре пьяного в стельку Ричи, пытавшегося попасть ключом в дверь. Ключ его не слушался, дверь тоже не желала открываться сама собой, отчего Ричи, кажется, уже решил, что ему и в коридоре неплохо, и пытался улечься спать прям под дверью. Выдав очередное «Ричи, блядь» (кажется, это уже стало чем-то вроде крылатого выражения или мема), я взял из его рук ключ, открыл дверь, занёс его в номер и уложил на кровать. Ричи грустно заметил, что мы похожи на парочку пидорасов, я попросил его заткнуться, снял с него ботинки, укрыл одеялом и велел спать. Ричи хотел сказать что-то ещё, но отключился раньше. Убедившись, что он уснул, я перевернул его так, чтобы он не смог случайно захлебнуться собственной блевотиной, снова укрыл и ушёл в свой номер. Поняв, что  противном случае меня ждут вторые бессонные сутки, я накачался снотворным и минут через сорок наконец уснул. Во сне мне снова привиделась какая-то тошнотворная хрень, но на этот раз хотя бы без отца и без Джорджи.