***
— Вон он, Лютик! Бард, закинув ногу на колено, весело перебирал струнами лютни какой-то незатейливый мотив, едва ли различимый среди общего шума и музыки. Рядом с ним, болтая ногами, сидел необычного вида низушек: необычным его делало полное отсутствие типичных кудрявых волос, да ещё и здоровенный шрам, пересекающий правый глаз. Низушек что-то рассказывал поэту, но, как только они услышали его имя, тут же обернулись: Цирилла помахала им рукой, подходя ближе, а за ней следовал Витольд, ведущий под руку Шани. При виде друзей, Лютик и низушек встали с места. Оба они посмотрели на Геральта, который так радостно улыбался, что от одного вида становилось не по себе. Конечно, как и прежде Цирилле, ведьмак не преминул им загодя сообщить о своих обязанностях на грядущем празднике. — Шани! Не ожидал тебя здесь увидеть! — Обрадовался трубадур, одарив девушку жемчужной улыбкой, — Тебя тоже… Геральт пригласил? — Не совсем, — медичка тепло улыбнулась Лютику, что не укрылось от шляхтича. — Однако, я смотрю, вы все знакомы? — Витольд гордо задрал голову, задержав взгляд на поэте. — Не все, — отозвался низушек, посмотрев на медичку. — Давайте я вас представлю друг другу, — Цири встала посередине, протянув руку в сторону пары, — Дуду, это Шани, подруга Геральта и военный врач, а сопровождает её Витольд фон Эверек — брат хозяина поместья и великолепный наездник. Комплимент заставил шляхтича улыбнуться и довольно посмотреть на медичку, чтобы убедиться, что она тоже слышала. — А это, — девушка протянула руку к друзьям, — всемирно известный трубадур Лютик и Дуду Бибервельт, в прошлом удачливый купец, ныне — лучший актёр в труппе Лис мадам Ирэн. Оба поклонились, потупившись — Лютик для вида, а Дуду от скромности. — Справедливости ради, не самый лучший, — смущённо сказал он, убрав руки за спину. — Скромничает, — махнула рукой Цири. — Рады познакомиться, — ответила Шани за себя и за Витольда, не успевшего раскрыть рот. Сама девушка, взглянув на низушка, неуловимо изменилась в лице, в её глазах блеснуло что-то печальное, — а вы, господин Дуду, случайно не дружны с семейством Вандербек? — Мой родич, Даинти Бибервельт, кажется, водил с ними знакомство, но самом я не имел чести, — уклончиво ответил Дуду, — А у вас есть друзья среди них? —… Мне довелось работать с одним из них, с Мило Вандербеком… — Шани и бровью не повела, не перестала улыбаться, разве что голос её на миг как-то изменился, почти неуловимо. Однако она почувствовала, как Витольд приобнял её за плечо, и то, что он пытается поймать её взгляд. Она не решилась на него взглянуть, — Великолепный врач и достойнейший низушек. Истинный мастер своего дела. — Вот как… Приятно слышать, пусть мы не были знакомы, однако семьи наши дружны… — Дуду посмотрел себе под ноги и вдруг поднял голову, — откровенно говоря, я не совсем низушек, точнее сказать, совсем не низушек… — Как это? А кто ж? — Удивился дворянин, — Не краснолюд же ты, в самом деле! — Верно, — сдержанно отозвался Бибервельт, вновь скромно убирая руки за спину, — Коль скоро здесь все свои, я не вижу повода скрывать тот факт, что я допплер. — А, зараза, — вдруг вспылил шляхтич, — ну что за манеры, мог бы хоть при дамах смолчать! Ай! Цирилла звонко захохотала, Лютик с трудом сдержал улыбку, сделав вид, что его заинтересовали соседние клумбы, Дуду насупился; Шани исподлобья посмотрела на растерянного Эверека, который не понял, за что ему наступили каблуком на ногу. — Не знаю, что вы там, сударь, подумали, но ничего неприличного я не сказал! — Допплер в обличьи низушка гордо задрал голову и скрестил руки на груди, — Допплеры — это… — Подожди… подожди, — пытаясь отсмеяться, остановила его Цирилла, — дай я объясню, Дуду… Допплеры — это такая раса существ, они могут менять свою форму как захотят, превратиться в кого угодно! — Иди ты!.. — Витольд с удивлением посмотрел на всё ещё хмурого низушка, но затем покачал головой, усмехнувшись. — Брешете вы. Не увижу — не поверю. Все взоры обратились на сердитого Дуду. Тот, прищурившись, вдруг пожал плечами. — Ну, что ж, могу и показать. Только народу здесь многовато. — Дом, вроде бы, пустует? — Предположила Шани. — Гости все на улице. Через пять минут все уже были в просторной гостиной, где не было никого, кроме них, и изредка пробегающей мимо прислуги. Все окружили Дуду, с особым же интересом на него смотрели Шани и Витольд, которые такого ещё никогда не видели. — Ну? В кого мне превратиться? — Небрежно спросил он, окидывая взглядом присутствующих. — Да хоть вот в меня. В Геральта, то есть. — Отозвался шляхтич, насмешливо глядя на Дуду. Бибервельт так же насмешливо усмехнулся и встал прямо. Шани невольно отшатнулась, а Витольд едва не отпрыгнул, во все глаза глядя на появившегося перед ним Геральта, один в один похожего на оригинал, исключая только страшный шрам, который закрывал ему правый глаз. Ведьмак паскудно ухмылялся, победно глядя на Эверека. Тот, казалось потерял дар речи. В тот же миг все вздрогнули от короткого, но оглушительного женского крика и звона упавшего кубка. Присутствующие обернулись к двери — возле входа, раскрыв рот, стоял Ольгерд, ошалелым взглядом уставившийся на нелепую картину, и при этом придерживающий лишившуюся чувств служанку, которая, видимо, провожала его к месту, где видела гостей, но не была готова к встрече с удивительным. Цири узнала рыжего дворянина, которого видела часом раньше. Старший Эверек быстро очнулся, слегка тряхнул служанку в руках и та, распахнув глаза и увидев над собой шляхтича, видимо, быстро сообразила — что бы ей там не привиделось, нужно как можно скорее отсюда сбежать. Покраснев как маков цвет, она шустро высвободилась из рук мужчины и стрелой вылетела из гостиной. — Это… что ещё за херня, — не постеснявшись дам, выпалил Ольгерд, тряхнув головой — видение не пропало: два ведьмака стояли и смотрели на него, и абсурд был в том, что ни один из них Геральтом в полной мере не являлся. — Брат, ты тоже это видел?! — Наконец воскликнул Витольд, глядя то на Ольгерда, то на допплера. — Как настоящий... прямо… прямо Геральт! В точности! — Не херня… — Начал было Дуду, но вновь был грубо прерван. — И говорит как Геральт! Его голос, ведьмака! — Витольд смотрел на допплера во все глаза. —… Не херня, — продолжил он, скрестив руки на груди, — а полиморфия. Дуду на глазах у всех вновь превратился в низушка, и явно очень гордился собой и произведённым впечатлением. — Никогда ничего подобного не видела, — тихо призналась медичка. — А, что б вас, — пробормотал старший Эверек, всё ещё с подозрением глядя на допплера, — так ведь и рехнуться не долго… — З-зараза! — Вдруг воскликнул Витольд, — Вот кого надо было просить одолжить тело! — Нет-нет! — Встрепенулся низушек. — Даже не уговаривайте! Я, вообще-то, тут на работе! — Вот, значит, кого актёры потеряли, — Ольгерд не отрывал глаз от Бибервельта. Все взоры обратились на хозяина поместья. — Мадам Ирэн Ренар нашла меня и сказала, что артисты видели своего товарища заходящим в дом. Сама она войти не решилась, но попросила напомнить, что выступление уже скоро и все должны быть на местах, а уж исполнитель главной роли — тем более. Я сначала не понял, в какой это постановке низушек играет главную роль… Но теперь я, пожалуй, уже ничему не удивлюсь. Дуду вдруг встрепенулся и, наспех извинившись, шустро рейтировался за дверь. Старший Эверек невольно отступил, когда он бежал мимо. Почти сразу раздался уже знакомый женский крик — очевидно, служанка вновь случайно натолкнулась на Дуду. — Геральт, конечно, был волен приглашать, кого только захочет, не спорю, — развёл руками атаман, — но он хоть бы предупредил. Дриад он, случайно, не позвал? Или, может, сирен? — А мог бы! — Подал голос трубадур, — Могу подтвердить, что ведьмак лично был знаком и с одними, и с другими. И, к слову, не он один! — Вне всяких сомнений. Мэтр Лютик, если не ошибаюсь? — Да, сударь, собственной персоной! С кем имею честь? Шляхтич усмехнулся, горделиво поднял голову, сложив руки на груди. — Ольгерд фон Эверек, собственной персоной. Цири прыснула, вспоминая утренний разговор с бардом. Тот побледнел, метнул в ведьмачку мимолётный осуждающий взгляд и, сняв шапочку, поклонился церемонно, как приличествует. В ответ на это, дворянин снисходительно кивнул. — А эта барышня, — сказал он, посмотрев на Цири, — должно быть, знаменитая ведьмачка Цирилла? Та сдержанно поклонилась и гордо улыбнулась. — Рада познакомиться, господин фон Эверек. Геральт много рассказывал о вас! — Воображаю, — криво усмехнулся Ольгерд, быстро меняя тему, — О вас он, напротив, говорил совсем немного. Впрочем, и нужды не было — на севере уже давно ходят слухи о подвигах пепельноволосой ведьмачки. Цидарисский ужас ведь пал от вашего меча, если не ошибаюсь? — Да, точно, — польщённо ответила девушка, — Но слухи, как всегда, преувеличены. Какой-то трубадур торопился сложить балладу и всё переврал… — М-м, слабенькая баллада, неудачная, — вставил Лютик, брезгливо поморщившись, — Знавал я этого дилетанта… Словом, ничего хуже нет, чем недостойная огранка для великолепного бриллианта. — К слову об искусстве, — подала голос Шани, — раз Дуду убежал к последней репетиции, значит, скоро они начнут выступление? Я бы очень хотела на это посмотреть после того, что он нам продемонстрировал… — Я тоже! — Подхватил Витольд, вновь взяв медичку под руку. — Интересно взглянуть, в кого этот ловкач на сей раз превратится. Кстати, а мебель он тоже может сыграть?..***
К сожалению или к счастью, Дуду Бибервельт не сыграл ни шкафа, ни комода, ни даже вешалки, зато за три выступления успел побывать и старым слугой, и влюблённым кавалером, и даже королём. Внимательным взглядом можно было заметить и то, что один из актёров сперва выговаривал свои реплики так, словно был в доску пьян, да к тому же шатался, однако в следующей же сцене уже успел неведомым образом протрезветь и играл так, что перетягивал всё внимание на себя — Дуду и впрямь знал своё дело. Труппа Лис показала свои самые знаменитые пьесы, после чего зрительские овации ещё долго не позволяли им покинуть сцену. Когда, наконец, актёры были свободны, наступил черёд Лютика. Трубадур, как и обещал, дал своё выступление на закате. И если во время комедий Лис толпа всё время смеялась и свистела, то как только бард уселся на место и взял первый аккорд, все затихли, затаив дыхание: Лютик был известен всюду своими великолепными балладами, их перепевали, ими заслушивались и восторгались, и вряд ли нашёлся бы хоть кто-то, кто смог бы остаться равнодушным к его пению и музыке. Лютик исполнил несколько баллад, но под конец выбрал одну из самых удачных. Это была история о девушке и разбойнике, о великой любви и испытаниях, через которые эта любовь прошла, о разлуке и вражде и, наконец, о счастливом воссоединении, на которое уже никто не надеялся. Как только пальцы барда замерли на струнах, перестав играть, после короткого мига тишины гости, словно по команде, встали с мест и долго, очень долго аплодировали мэтру, который только скромно кланялся время от времени и гордо, даже слегка надменно оглядывал толпу. Вдруг к нему подошла девушка в белом платье, в которой он тотчас признал невесту. — В жизни ничего красивее не слышала, мэтр, — она улыбнулась ему, глядя как всегда исподлобья, и протянула в руке роскошный перстень с большим рубином, — прошу, примите на память: это самая жалкая награда за возможность услышать ваши баллады. Поэт знал, безусловно, цену таким «жалким» камням. Однако слова девушки в самом деле тронули его и, приняв подарок, Лютик благоговейно поцеловал невесте руку. Как только бард покинул сцену, на неё вернулись музыканты, и на всю округу снова стала слышна весёлая музыка. Наступал вечер: хмельные напитки вновь полились рекой, гости веселились и танцевали. Витольд не давал Шани заскучать: хмель горячил кровь, и медичка забыла обо всём на свете, смеясь и только поспевая за неугомонным кавалером в быстром танце, потом в другом, в третьем, до тех пор, пока голова окончательно не пошла кругом. Тогда Витольд, которому бодрости явно было не занимать, опрокинув вместе с медичкой очередную рюмку за здоровье молодых, принялся водить девушку по всему поместью, рассказывая о каких-то забавных случаях из жизни, произошедших здесь. Он вспоминал, шутил, болтал без умолку: показал ей сторожевую башню, откуда были прекрасно видны все окрестности, провёл на середину моста, ведущего к поместью, который стоял над низвергающимся вниз бурным потоком и рассказал, как однажды на спор прыгнул с этого моста в воду и чудом остался жив; и так они гуляли до первых звёзд на небе, пока, наконец, досказав очередную байку, Витольд вдруг не умолк, посмотрев на дом, словно что-то вспомнил. Шани какое-то время молча глядела на него, и уже хотела было спросить, что случилось, когда шляхтич повернулся к ней лицом и сказал: — Идём со мной?***
— Что ты хочешь мне показать? Витольд тянул её за руку по тёмной галерее через вереницу портретов всех Эвереков. Наконец, они подошли к той самой картине, где был изображён сам шляхтич в полный рост. — Это я. Мой портрет, — с улыбкой сказал он, посмотрев на картину, а после на Шани, — Его когда-то написала жена Ольгерда, Ирис. Знаешь, она была талантливой художницей… Всё-таки я хотел показать тебе, как выгляжу… Выглядел. — Ольгерд показывал мне этот портрет, пару недель назад, — улыбнулась медичка, — Его жена и правда была очень талантлива. И модель, надо признать, симпатичная. — А, вот как! Так ты уже знаешь! Ну что ж… Мы с братом не слишком похожи, да? Ха-ха... Шани вдруг потянула его за руку. Шляхтич непонимающе посмотрел на неё, но повиновался: они встали так, что портрет Витольда оказался за его спиной. Девушка ещё раз внимательно посмотрела на гордое, но весёлое лицо черноволосого Эверека и закрыла глаза. Шагнув ближе, она положила ладони ему на плечи и, не открывая глаз, улыбнулась, подняв голову: — Да, точно. Ты гораздо красивее. Он не успел удивиться такому щедрому комплименту — Шани потянулась к нему и Витольд моментально обо всём забыл: нежно, но крепко обняв ладонями её талию, шляхтич притянул её к себе и поцеловал. В голове зашумела кровь, медичка обняла его лицо ладонями, полностью уверившись, что это именно Витольд целует её. Мужчина пылко покрывал поцелуями её лицо, потом шею, ключицы, стащил рубашку с плеча и принялся целовать его. Девушка обхватила руками его шею, наслаждаясь прикосновениями. Вдруг он отстранился и взял её за руки, увлекая за собой. — Куда ты идёшь? Витольд? — Только не открывай глаза, — полушёпотом попросил он, походя открывая дверь в пустующие покои. — Почему? Закрыв дверь изнутри, он подвёл медичку на середину комнаты и вновь обнял её, наклонившись к самому лицу. — Я хочу, чтобы ты сейчас была… со мной. Не с Геральтом… пойми, я благодарен ему… Но я хочу… — Я здесь ради тебя, — уверенно сказала девушка, ища руками его лицо. — В самом деле?.. — Растроганно прошептал шляхтич, вновь наклоняясь к её губам. — Да… Хватит уже болтать, — выдохнула Шани, приникая к нему поцелуем. Витольд молча согласился, принявшись освобождать медичку от лишней одежды. Шани честно не открывала глаз, постоянно держа в уме образ Витольда и потому, когда, уже лёжа у него на груди, открыла глаза, на короткий миг испугалась, увидев знакомые шрамы. — Я в жизни такого не испытывал, — весело мурлыкая, сообщил он, поглаживая тёплое плечо медички. Шани засмеялась шутке, подняв голову: даже с открытыми глазами она видела неуловимые изменения лица, столь несвойственные ведьмаку. Шляхтич смотрел на неё тепло и нежно, без тени смущения или грусти… Оба они знали, что скоро эта короткая встреча закончится, но оба не испытывали каких-то сожалений, оба были очевидно влюблены. Шани думала, что после всего будет чувствовать тоску и печаль, ведь Эверек не мог остаться с ней навсегда… Но почему-то, вопреки всему, на сердце было спокойно. Девушка положила руку ему на грудь, и тогда он взял её в свою ладонь и поцеловал. — Ты в самом деле лучшее, что случалось со мной, — признался Витольд, улыбаясь, — знаешь, после смерти я, в целом, почти всегда ощущал покой, но… этого не объяснить, но всегда будто оставалось что-то… как будто где-то чешется, и ты везде уже почесал, но чесаться не перестаёт. — Он осклабился, слыша сдерживаемый смех медички, — Да, как-то так! Так вот, сейчас мне кажется, что теперь я могу быть совершенно спокоен. — Метафора выше всяческих похвал, — смеясь, сказала медичка, приподнимаясь и целуя его. — Ну, надеюсь, не только она? — Многозначительно улыбаясь, поднял брови мужчина. — Не только, — подтвердила девушка, но вдруг посмотрела в сторону, прислушавшись, — Что за звуки? За окном и правда зашумели людские голоса. Оба несколько секунд молчали, пытаясь сообразить. — А который час? — спросил Витольд. — Наверное… Около десяти? — Едрёна вошь! Брат говорил, что в десять собираются устроить фейерверки! Всполошившись, оба наспех начали собирать по комнате одежду и одеваться, спотыкаясь, ругаясь и смеясь. Они выбежали из дома как раз вовремя, в толпу, уже с нетерпением ожидавшую зрелища. Везде загасили огни для более красочного эффекта, и пока поджигали фитили, вокруг стояла почти полная темнота и было очень тихо. Все ждали чего-то необыкновенно прекрасного… Вдруг нечто с оглушительным свистом взвилось в небо и, громыхнув, взорвалось разноцветными, жёлто-оранжевыми яркими искрами, дождём посыпавшимися с неба и угасшими в воздухе, словно падающие звёзды. Толпа закричала, засмеялась — девушки хлопали в ладоши, глядя на новые и новые фонтаны разноцветного огня, самые смелые и пьяные лезли на плечи своим кавалерам, чтоб всё разглядеть. Снова заиграла музыка, кто-то, схватив свою пару, начал танцевать, кто-то звенел кубками… Шани, весело смеясь, в порыве радости обвила шею шляхтича руками и поцеловала его, и вдвоём они долго стояли так, обнявшись и целуясь под всеобщее ликование. И головы кружились, и не было на свете большего счастья…***
— Красивые, всё-таки, эти Груди сирены... — Витольд, это созвездие Колесница… — Да ну? А мы всегда называли его так… Вот, смотри, одна и вторая! Ну, чего смеёшься? Это мне Ольгерд так рассказывал, он где-то вычитал... Обманул, что ли?.. Медичка захохотала, ткнувшись лбом ему в плечо. Шляхтич тоже засмеялся. Они лежали на покрывале на небольшом пригорке, за стенами поместья, куда не забредали гости, и где не было так шумно, зато открывался прекрасный вид на простёртые поля и небо, пестревшее алмазами звёзд. Правда, к тому моменту они уже не смотрели туда, только друг на друга, будто наглядеться не могли. — Шани?.. — Да? — Хочу тебя попросить кое о чём. — О чём же? Он потянулся рукой к её волосам, поправив непослушную прядку, затем погладил пальцами по щеке. — Знаю, прозвучит странно… как и большая часть того, что я говорю. Но я, пожалуй, готов со всей ответственностью сказать… что люблю тебя, милая Шани. Девушка молча улыбнулась, чувствуя, как сладко и больно что-то защемило в груди. — Нет в этом ничего странного, — проговорила она, прижав его ладонь к своему лицу, — Я тоже, пожалуй, могу сказать, что люблю тебя, Витольд. — Ах, это ещё и взаимно! — Обрадовался мужчина, широко улыбнувшись, — Ну да, шутки в сторону. Странно не моё признание, а то, что я дальше скажу… — Что же?.. — А то, — продолжил Витольд негромко, — что я уже, вряд ли смог бы представить кого-то на твоём месте… И хотя мы не сможем пожениться, как Митька с Иркой сегодня… Я хотел бы попросить тебя. — О чём?.. — Ну, я, небось, не зверь, всё понимаю, — со вздохом улыбнулся шляхтич, — ты молодая и красивая, и терять жизнь ради какого-то, пусть и необыкновенно красивого и знатного кавалера… Медичка снова залилась смехом. — Да-да, именно так! Кавалера, однако, уже почившего. Ради такого жертвовать единственной жизнью не след. Словом… Пусть в жизни ничто не смущает тебя и не останавливает, если ты захочешь предаться сладким утехам, как мы с тобой вот недавно. — Осклабившись, он недолго смотрел на смеющуюся девушку, после чего взгляд его стал серьёзнее, а голос тише. — Но если за всю жизнь ты не встретишь никого более достойного... После… Я хочу тебя попросить быть со мной. Шани умолкла, непонимающе посмотрев на него. — Что ты имеешь ввиду? — Я просто хочу, Шани, в вечности остаться с тобой. Если, конечно, на то будет твоя воля, лапушка. Девушка долго глядела на него, ища в глазах подвоха, смеха, чего-то, чего там вовсе и не было. Наконец она поднялась и села, глядя перед собой. Витольд поднялся следом, обняв её за плечи. — Я расстроил тебя, милая? Ну что ты меня слушаешь, в самом деле, — он попытался свести всё в шутку, но Шани не засмеялась. — Ты говоришь серьёзно? Только скажи правду, Витольд? —… Серьёзно. Шани вдруг закрыла лицо руками и медленно выдохнула. — Боги, Шани, что ты, плачешь?! Девушка задрожала плечами в сухих рыданиях, вперемешку со смехом. Она отняла, наконец, руки от лица и посмотрела блестящими глазами на звёздное небо, лишь бы не ему в глаза. — Витусь, что, если я уже буду глубокой старухой? Ведь это ты погиб молодым, а я, если молода только сейчас, то что будет в старости со мной? Уверен ты, что хочешь вечность провести со старой каргой? — Смеясь сквозь слёзы, спросила медичка, сама не веря в то, что говорит. — Да как ты-то, цветочек, можешь стать каргой?! Из тебя, разве что, выйдет милая старушка, я уверен, по-своему красивая! — Обняв её, засмеялся он, целуя девушку в плечо. Шани тоже снова рассмеялась, чувствуя, что готова сойти с ума от бури, накрывшей её. Она обернулась к Витольду, растерявшемуся при виде её улыбки сквозь слёзы, обняла его лицо ладонями, поцеловала: целовала его глубоко, долго и жадно, как никогда и никого в жизни. И Витольд не оставался в долгу, бережно сжимая её в крепких объятиях. Откуда она знала, что там дальше, впереди? Как повернётся её жизнь, куда завтра забросит её судьба? Но ей руководило нечто, не ведомое ни разуму, ни науке. Она не чувствовала и тени сомнения. — Согласна, — выдохнула она наконец, когда они прервали поцелуй. Шляхтич посмотрел на неё так, как ни на одну девушку до того не смотрел. И сразу принялся покрывать поцелуями её руки… — Мне большего не надо, — шептал он, — Больше ничего не надо…