Ты всё болтаешь, а я всё молчу

Первые две недели совместного с Чхве Сынчолем проживания совершенно не вписались в ожидания Джонхана от совместной комнаты со своим тайным предметом воздыхания. В его планах они начали общаться уже с первых дней, а к концу месяца стали, как и все нормальные парочки, гулять за ручки до университета. Сынчоль бы терпеливо ждал его с дополнительных по зарубежной литературе и нежно целовал в щеку при встрече. Вот только представления Джонхана разбивались о суровую реальность с некоторыми «но». Точнее одним, но большим таким, ростом около 179 сантиметров. Проблема заключалась в том, что Сынчоль его, кажется, за первые две недели возненавидел. Даже убеждения Мингю о том, что друг его просто не знает что такое ненависть, не делали ситуацию легче. Ну, а что еще можно подумать, если единственное, что ты слышал от соседа — недовольства? Да он же даже ему доброго утра не желал! По мнению чувствительного и очень разговорчивого Джонхана, удачного дня желают даже тем, кто сидит в самых печенках. У своего возлюбленного он, по ощущениям, сидел метастазами почти во всех органах. Не сказать, чтобы у Сынчоля прямо-таки не было поводов невзлюбить его, но не настолько же. Подумаешь, что он привык после долгого дня сидеть в полной тишине за своими дурацкими книжками, которые Джонхан скоро выкинет к чертям, а тут сосед лезет с рассказами о прошедшем собеседовании в кафе и неуклюжего бариста, что разлил его кофе прямо перед ним? Но контакт через слова не пошел, пришлось искать другой подход. В прошлой комнате Юна, когда он еще жил со своим одногруппником, у них была милая традиция просмотра ромкомов каждый вторник. Неважно насколько был загружен день и сколько рефератов строчить на следующий — традиция нерушима, ведь каждый момент редкого соседского единения был всегда на вес золота. По своей детской наивности и решил предложить что-нибудь вместе посмотреть. А Сынчоль не то что романтические комедии не смотрит, он, оказывается, художественному кинематографу предпочитает научно-популярный. Что-то про космос с нудными физическими терминами и примерами. После отвратительного первого курса с кратким экскурсом в высшую математику, Джонхан до сих пор в кошмарах видел все, что связано с ней. Ну, а постоянные замечания по поводу суккулента, Юном даже не воспринимались всерьез. Неужели сделать эту скучную комнату чуть уютнее — преступление? Может и не нарушение закона, но точно повод не любить своего соседа. — Я ломал натуралов, ломал замкнутых социофобов, — жаловался Джонхан другу, — но меня сломает и заставит отступиться перфекционист заучка? — с грохотом он отодвинул от себя тарелочку с пирожным и поднял глаза в потолок. Реплика осталась недоговоренной, но смысл был понятен. Джонхан не отступится, пока хотя бы не подружится с Сынчолем. А Мингю после очередного такого разговора стал на полшага ближе к затворничеству со своим очаровательным парнем и книжками. Оттепель в их отношениях началась одним субботним вечером. Весь день был каким-то неправильным тогда. Солнце светило как-то особенно ярко для ноября, бариста наконец сделал ему идеальный раф с лавандой, а в автобусе нашлось свободное сидячее место. Все выглядело как затишье перед бурей, так что в комнату, которую он уже приноровился называть «дом», он шел как на каторгу. Приятно, конечно, связывать дом с кем-то дорогим сердцу, но выслушивать очередную тираду о капельках на раковине не хотелось совершенно. Однако, неправильным оказался и вечер. Отперев своим ключом дверь (рациональный Сынчоль запирался на ключ всегда, даже днем), Джонхан застал абсолютно нетипичную для комнаты 1717 картину. На столе неаккуратной кучей лежали тетрадки, которые, по разноцветным нелепым обложкам, он признал за работы бестолковых учеников. Их Сынчоль за большую родительскую благодарность и деньги натаскивал к экзаменам. На полу, возле ножки стола, лежал пакет с логотипом фастфуда. Маленький пакетик с крошками около и таким же логотипом лежал на стуле около кровати Чоля. Сам виновник беспорядка восседал на своей кровати в трусах и футболке. Перед Сынчолем на кровати стояла шахматная доска. Его, Джонхана, шахматная доска. Сосед ненавидел, когда берут его вещи и сам никогда не брал без крайней нужды и разрешения чужие. Так что это насторожило еще сильнее. Несмотря на визуальный бардак, который был абсолютно неприемлем в этом пространстве обычно, и чувство тревоги из-за неизвестной причины такого состояния всего, Чхве Сынчоль выглядел крайне… расслаблено. Что нельзя было сказать о его голых напряженных бедрах, между которыми Джонхан хотел бы оказаться. Под его глазами виднелись глубокие синяки, которые обычно были незаметны за стеклами очков, а волосы лежали вороньим гнездом, но он выглядел спокойно. И настолько притягательно, что Джонхан даже не заметил, как его поймали с поличным за разглядыванием. Сынчоль кинул на него быстрый взгляд, но и этого хватило Хану, чтобы зардеть как юная девица. Чтобы избежать еще большей неловкости, он быстро ускользнул переодеваться в ванную. Шахматная партия на одного не шла как-то совсем. Это стало понятно по недовольным стонам с соседней кровати и бубнежу под нос, который невероятно отвлекал от эссе. А еще Сынчоль, находясь в состоянии скуки, стучал указательным пальцем по поверхности доски. Стук, стук, небольшая пауза, потом снова стук и… — Да твою же мать! — Джонхан захлопнул крышку ноутбука, привлекая чужое внимание, — если тебе скучно, то можешь сыграть со мной партию. Только перестань стучать своим гребаным пальцем. Кажется, этот крик вывел Сынчоля из оцепенения, в котором он находился последние пару часов. Его социальная батарейка села за день настолько, что начала подпитываться остальной энергией. Поэтому тело действовало на автопилоте само, а разум даже не заметил какой бардак развел Сынчоль, что шахматы вообще-то не его, а их хозяина он нервирует уже некоторое время. Хотя, даже раздражение выглядит на этом красивом лице как искусство. — Оу, извини, — быстро подбирать слова у экономистов получалось явно хуже, — да, если ты знаешь правила, я был бы… — он осекся на полуслове, когда понял, что сморозил. Джонхан скептично поднял одну бровь, но не смог держать серьезное лицо дольше трех секунд и начал громко смеяться. — Чхве Сынчоль, — обратился он к нему с яркой улыбкой, — шахматы — почти первое, что появилось в комнате с моим приездом. Ты правда думаешь, что я притащил доску, чтобы использовать ее под пиво? На это Сынчоль ничего не ответил, лишь разгладил на пледе складки, как бы приглашая Джонхана сесть. Он, конечно, грезил попасть в кровать к заучке Чхве, но не при таких обстоятельствах. После жеребьевки («ты серьезно использовал считалочку?») белыми играл Чоль. Игра началась с разыгрывания белыми ферзевого гамбита. Ну, могла бы, если бы противник не пошел в отказ. Вместо того чтобы убрать белую пешку на С4, он укрепил свою позицию пешкой на Е4. Сынчоль восхищенно приподнял бровь. Кажется, филологи не такие дураки, как он всегда думал. Партия развивалась медленно, но это была самая эмоциональная игра за много сынчолевых лет. Это пугало, но завораживало. Особенно если учесть тот факт, что Джонхан и без этого казался почти идеальным. Красивый, забавный, заботливый, еще и в шахматы играет неплохо. Для обычных людей этих качеств хватило бы, чтобы признать симпатию к человеку, но склад ума, который не воспринимает ничего, кроме логики и схем, не понимал концепции романтических чувств к кому-то. Тем более, откуда он мог знать нравятся ли Джонхану парни? Он, конечно, физически крепче, но получить за неуместную попытку сблизиться совершенно не хотелось. Портить это красивое лицо в ответ хотелось еще меньше. Во время партии они особо не разговаривали. Лишь перебрасывались короткими фразами и втихую разглядывали друг друга, когда другой не видел (узнай об этом Мингю, точно бы закатил глаза). Никто никуда не торопился, так что к моменту, когда игра вышла в эндшпиль, на улице было совсем темно, а по карнизу начал стучать несильный дождь. — Сдаюсь, — Джонхан откинулся назад и посмотрел на возлюбленного напротив, — это цугцванг. Каждый мой ход будет делать только хуже, а я в итоге все равно проиграю. Сынчоль понял это еще два хода назад, но промолчал. Он все еще был удивлен. Кажется, его сосед был не только божественно красивым, но и чертовски загадочным. И Чхве готов был терпеть его беспорядок с разводами на раковине, только бы разгадать побольше тайн Хана. — Где ты научился играть? — спросил он Джонхана, когда они собирали шахматы, — не пойми неправильно, но я не думал, что филологи вообще способны на такое. — Ты только что снова признался, что считал меня тупым? Вау, да ты мастер комплиментов. Мысленно Сынчоль пробил себе лоб рукой. Флирт и искренние комплименты действительно были не его. — Извини, я не это имел в виду, просто Мингю… — Расслабься, я пошутил. Я в курсе о твоих попытках научить его играть. Так что, зная Ким Мингю, могу понять, почему ты считал филологов немного глупыми. Тогда у них впервые произошел разговор, который в книжках обычно называют душевным. Джонхан рассказал, что в шахматы его учил играть дедушка, который умер несколько лет назад. Рассказал о том, что попал на филологию совершенно случайно, о том, как познакомился с Мингю, о его дурацких привычках, бывшем соседе, который был милым и классным, но часто пил в невозможных количествах. Джонхан снова болтал. Точно так же, как и все две недели до этого. Но Сынчоль впервые слушал. Ему действительно было интересно как это чудо оказалось именно тут. Он слушал и не мог не любоваться своим соседом. Идеальный нос, мягкая улыбка, длинные светлые волосы. К слову, они тоже очевидно были сожжены осветлениями, но выглядели, в отличие от соломы на голове Сынчоля так, будто перед ним сидит самая настоящая Рапунцель. Он соврал бы, если бы сказал, что не хотел прикоснуться к ним и пропустить волосы сквозь пальцы. В какой-то момент монолог Джонхана начал превращаться в диалог. Сынчоль начал немного открываться своему соседу. Он извинился за прошедшие две недели и объяснил, что не со зла напоминает про порядок. Дело в том, что в детстве, наблюдая за маленьким гением, родители благополучно пропустили социальное развитие малыша. В результате уже в осознанном возрасте он считался таким же математическим гением, уже учил других этой науке, был лучшим на потоке, но все еще не умел общаться с людьми. На это Хан улыбнулся своей потрясающей улыбкой и напомнил свои слова в самом начале. Он пообещал сделать из него нормального человека, значит так и будет. Правда Джонхан еще не знал, что уже успел показать Сынчолю неизвестные доколе грани человеческих отношений. Он влюбился первым вполне осознанно, но совершенно не нарочно начал тянуть в болото из чувств другого. Сынчоль, кажется, не был против.