Назови мое имя

Регина не спала. Она сумела обуздать страх, что поначалу сдавливал легкие и заставлял сердце учащенно биться. Бояться глупо. Какой прок от этого засасывающего душу чувства? Оно не поможет ей, не спасет. Ее уже ничего не спасет. Она осталась одна. На город спустилась ночь, ее постоянная спутница, подруга. Она всегда была рядом, всегда поддерживала и давала силы. Ночь – ее любимое время суток. Ночью падают маски, и нет нужды утаивать темноту своей души. Внешне все выглядело спокойно. Женщина, предавшаяся своим неспешным думам, абсолютно беспристрастна к своей собственной судьбе, она безразлична ей. Она просто следит за полоской лунного света, что падает из окна. По ее бегу, она определяет, сколько минут мира еще остались у нее. Она равнодушно рассматривает участок пола, покинутый светом, оставленный навсегда, ведь к прошлому нет возвращение, да и нужно ли оно? Лишь единожды эмоции прорываются наружу. Она сжимает ладонь в кулак, чтобы в следующую секунду обрушить свой удар на стену. Единственный порыв, единственная слабость. Слишком рано. Утром появляется шериф. Она настороженно вглядывается в обманчиво спокойное лицо женщины, чтобы понять миновала ли опасность. И видит почти незаметные проявления тревоги, беспокойства. Но, волнение это не о своей доле – о судьбе сына, а значит, проблема не решена, и сомневаться в ее серьезности не приходится. Эмма отводит глаза от мэра, которая никак не реагирует на ее присутствие. Ее поведение привычно, но это не делает его менее болезненным, ранки оставленные ею больно саднят в добром сердце. В следующее мгновение она замечает запекшуюся кровь на костяшках пальцев. И снова всматривается в карие глаза, безуспешно пытаясь проникнуть в их глубину. Что должно было произойти, чтобы такая сильная женщина, как Регина Миллс, разбивала руку в кровь? Ей хочется защитить ее. Глупо, она знает, что женщина никогда не попросит об этом, не позволит себе быть обязанной ей. Она не захочет ее помощи, она не потерпит подобного долга. Но Эмме все равно. Она сумеет отразить удар, направленный на нее, если нужно, она сама примет его. Шериф открывает камеру, и спокойно обращается к мэру – участливый тон вызвал бы лишь раздражение: - Мадам мэр, давайте я обработаю вашу руку. Регина всматривается в лицо блондинки, готовая раздавить, если увидит хотя бы малейшие признаки снисхождения. Но она не находит их, за что мысленно благодарит Свон. Покинув камеру, она усаживается за стол шерифа, и удивляется, когда не слышит протеста за эту вольность. «Все-таки жалеете, шериф? Не стоит, я бы не пожалела», - привычка к колкостям никуда не исчезла. Но что скрывают эти насмешки? Она не признается в этом даже себе, а уж эта нахалка никогда не узнает о ее сомнениях, не узнает даже о том, что эти колебания имеют место быть. Эмма садится рядом, пододвигая себе стул, и раскрывает аптечку. Приготовления не занимают много времени, и она уже тянется к поврежденной ладони. Регина задерживает дыхание, ожидая прикосновения. И когда пальцы Свон касаются ее кожи, она не успевает сдержать короткой дрожи. Подобная реакция раздражает ее, но она приписывает ее боли от неловкого движения девушки по израненной коже. Эмма легко касается ладони мэра, немного раскрывая ее. Ватный тампон, пропитанный нужным средством, ложится на счесанные костяшки, вызывая ощутимое жжение, заставляя брюнетку закусить губу. Это непроизвольное движение заставляет шерифа перевести взгляд на ее губы. Ей интересно, какие они на вкус, ей хочется ощутить их мягкость. Задумчиво уставившись на шрам, девушка не заметила, что усилила давление на растерзанную кожу, чем вызвала недовольное одергивание: - Можно ли аккуратней, шериф Свон?! - Простите, - отвечает она, возвращая внимание руке. Тампон опускается на раны, распространяя лекарство, и Эмма ловит себя на мысли, что охотно бы прикоснулась к ним губами, заставляя ее недовольно морщиться, но, вместе с тем, вызывая приятный трепет. Несколько заботливых касаний, и контакт приходится прекратить. Было бы нелепо задерживать свою руку дольше, чем это необходимо. - Как это мило! Действительно, добрый шериф обрабатывает раны злого мэра. Старо, как мир, - саркастичное замечание заставляет обеих женщин вздрогнуть. - Мистер Голд, что-то вы зачастили. Вас снова ограбили, или у вас дело к мэру? – зло интересуется Свон. Появление Голда напомнило ей об опасности, которая, она интуитивно чувствовала, угрожает женщине. Регина же смотрела на него без всякого волнения. Она не доставит ему удовольствия видеть свой страх, она не станет просить о снисхождении. Она сумеет принять последствия. - Мисс Свон, я пришел оказать мэру дружескую поддержку, и отвести ее домой. Ведь ее машина осталась возле мэрии. Не думаю, что после ночи в камере, мадам мэр изъявит желание идти домой пешком. - И вы доставите мисс Миллс домой в целости и сохранности? – девушке трудно скрыть ехидство. Губы Голда расплываются в недоброй усмешке, и он переводит взгляд на брюнетку. - Конечно, шериф. Нам, несомненно, предстоит не очень приятный разговор, но чему быть – того не миновать. Могу пообещать, что, в конце концов, мадам мэр окажется дома. «Значит, я была права. Он ждет только, когда она выйдет из участка. Снова перешла ему дорогу, не заботясь о результатах?», - эта мысль вызвала раздражение. Регина никогда не щадила других, но и к себе она относилась так же. И плевать, что кому-то будет больно, когда итог ее действий станет очевиден. - Мистер Голд, помните, вы должны мне услугу? – это единственный козырь, что шериф имеет против мужчины, и она решает избавить от страданий ту, что сама причинила их немало. - Конечно, помню, шериф Свон. Что вам нужно? – он чуть заметно напрягается, надеясь, что она не будет столь великодушна, чтобы спасти мэра. Эмма подходит ближе к Голду, сокращая расстояние между ними до метра. - Я прошу, чтобы вы оставили мэра в покое. Я не знаю, за что вы собираетесь расправиться над ней, но прошу, чтобы сегодня и впредь вы забыли о мести. - А кто говорит о расправе, шериф? У вас богатая фантазия. Мы просто побеседуем. Правда, мадам мэр? – Регина не отвечает, она не хочет, чтобы голос выдал волнение. «Что она творит? Мне не нужно ее содействие, сама разберусь», - но вслух не говорит ничего, ибо понимает, что сейчас только Эмма может спасти ее. - Мистер Голд, я повторяю. Никакой расправы, - блондинка четко проговаривает слова, не оставляя малейшего шанса на их двойное толкование. Мужчина коротко вздыхает, недовольный тем, что враг останется безнаказанным, но соглашается с условием: - Хорошо, мисс Свон, как пожелаете. Но учтите, что это будет касаться только данного случая. Если в будущем мисс Миллс выкинет что-нибудь в том же духе, я не буду столь милосерден. И вы уже не сможете защитить ее – я отдал вам долг. - Думаю, мы поняли друг друга, мистер Голд, - Эмме не терпелось выпроводить его из участка. - Могу я поинтересоваться, шериф, что вы получите взамен от мэра? - Не можете, - короткий ответ, не дающий шанса на продолжение беседы. - Тогда я, пожалуй, покину вас, - и мужчина вышел, тяжело опираясь на трость. Дверь захлопнулась за Голдом, и в кабинете повисла тишина. Казалось, ни одна из них не решается нарушить ее. - И что же вы хотите за это, шериф Свон? - неожиданно тихо прозвучал голос мэра. Эмма повернулась к женщине, которая по-прежнему сидела на ее месте, и с негодованием упрекнула: - Мэр Миллс, неужели нельзя быть более осмотрительной? Если уж переходите ему дорогу, то не оставляйте хотя бы следов. Регина удивленно посмотрела на блондинку: «Это, что забота, Свон? Ты явно ошиблась с объектом». - Мисс Свон, что вы хотите? – упрямо проигнорировав реплику блондинки, повторила женщина. «Сделать мэра своим должником? Такой шанс редко выпадает. Грех не воспользоваться». - Слышала о вашей маленькой сделке с Голдом. И мне она нравится. Поэтому, хочу, чтобы вы сделали все, о чем я попрошу, если я скажу «пожалуйста». Один раз. Сказать, что брюнетка ошеломлена – не сказать ничего. - Откуда вы знаете об этом? - У меня свои источники, мадам мэр. Вы согласны? - Согласна, - отвечает Регина после короткой паузы. Теперь в руках Свон грозное оружие, и это не нравится ей. – Но, я удивлена. Думала, вы попросите назвать свое имя. Эмма еле заметно улыбается: - Всему свое время, мэр Миллс.