Назови мое имя

Эмма направлялась к дому мэра с неясным чувством тревоги. Она неторопливо ехала по тихим улочкам Сторибрука, ведя машину на предельно низкой скорости. Шериф хотела привести мысли в порядок перед тем, как встретиться с глазу на глаз с Региной Миллс: разгневанной, кричащей, и почти наверняка готовящей новую гнусную затею. А какой предстанет перед ней сама мэр? Ведь неделя, проведенная в лесу, не могла пройти бесследно. Возможно, она даже не здорова, и ей требуется помощь, но стала бы она приглашать ее в этом случае? Едва ли. Она всегда безупречна, сильна, и совершенно неповторима, а если и бывает другой, то не позволяет никому видеть себя. Эмма призналась себе, что боится встречи, ей страшно посмотреть в глаза той, которую она бросила без зазрений совести, без малейшего сожаления. Что ей сказать? Извиниться? Она не из тех, кто принимает извинения, да и просят ли прощения за такое? Эти мысли мучили девушку, пока она вела машину, и не оставили ее и тогда, когда она остановилась напротив особняка. Утонченный, царственный, он был зеркальным отображением хозяйки. Даже, находясь возле дома, она не решалась выйти из машины и позвонить, она колебалась, и эти сомнения не укрылись от мэра, которая внимательно следила за ней. «Боишься меня, дорогая?!», - не то спросила, не то просто отметила про себя женщина. Ей нравился страх, она любила, когда перед ней склоняли головы, когда не решались поднять глаза, чтобы встретиться с ее гневным взглядом, когда опускали плечи, признавая свое поражение. Но больше всего она любила, когда перед ней падали ниц, и именно такой она хотела видеть девушку – стоящей на коленях, и вымаливающей прощение. Но вот Эмма, наконец, отправилась к дому, и через мгновение негромкая трель звонка возвестила о прибытии блондинки. - Генри, открой дверь, Эмма пришла, - крикнула Регина, зная, что сын услышит ее. Она занималась ужином, праздничным – в честь собственного возвращения, и особенным – для особого гостя. В прихожей послышались голоса: веселый – Генри, который, не зная о скитаниях матери, был искренне рад ее видеть, и глухой – Эммы, которая, отвечая невпопад, вызывала вполне закономерные вопросы у мальчика. - Добрый вечер, мадам мэр, - голос девушки, которая зашла на кухню, и теперь стояла за спиной, заставил вздрогнуть, как не старалась женщина сдержать эмоции. Она медленно развернулась, и всмотрелась в ее лицо: так и есть – тревога, волнение, беспокойство и страх. Вполне ожидаемо, вполне закономерно. Удовлетворенная увиденным, Регина снизошла до ответа: - Здравствуйте, шериф Свон. Рада видеть вас снова. Что-то вы побледнели. Тяжелая неделька выдалась? – она открыто наслаждалась ее страхом, который сейчас почти пересилил все остальные чувства. Эмма не отвечала, рассматривая женщину, и не находя в ее фигуре никаких изменений, никаких следов вынужденного недельного голодания, и уж тем более никаких ран. Это настораживало еще больше, и заставляло мозг лихорадочно работать, ища причины. Видя, что девушка отвечать не собирается, Регина спросила: - Останетесь с нами на ужин, мисс Свон? Я запекла утку, - простой вопрос, словно они давние друзья, и совместные ужины обычное дело для них. - Она отравлена? - в первых словах, которые шериф произносит, сквозит привычка защищаться в присутствии женщины, тем более такой обманчиво спокойной сейчас. - Нет, конечно. Шериф, что за домыслы? – наигранное возмущение не успокаивает блондинку. – К тому же, мы с Генри тоже будем есть. Вы же не думаете, что я отравлю сына? Эмма почти не слушает – сейчас ее волнует не наличие яда в утке, другой вопрос – злободневный, и от того остро интересующий – застилает все ее сознание: - Где вы были? – она не пытается искать слова, она осмеливается на прямой вопрос, желая получить такой же прямой ответ. Мэр резко подходит, сокращая и так небольшое расстояние между ними, заставляя девушку вжаться в стол, и ее слова проникают в каждую клеточку тела, вынуждая напрячься и собрать все силы в кулак: - А вы боитесь, шериф Свон, - она намеренно подчеркивает это обращение, зная, что блондинку оно нервирует, - как бы я всему городу не рассказала о том, что вы бросили меня в лесу связанной на растерзание диким животным? Эмма быстро приходит в себя, ей надоело теряться в ее присутствии: - Вы, мадам мэр, можете оказаться связанной и у себя дома, только более надежно, если не ответите на вопрос: где вы были последние семь дней? Регина поражена подобной вольностью, она нравится ей, нравится двусмысленность сказанного, но все это она прячет за привычной маской презрения: - А вы осмелели, шериф, - все же частично она высказывает свои мысли вслух. – Или пока меня не было, вы и город успели к рукам прибрать? – мэр отодвигается, понимая, что нарушенное личное пространство почему-то не смущает девушку. Эмма так и не получила ответ, и эта недосказанность заставляет ее злиться. «Она снова играет, снова манипулирует. Пора заканчивать с ее играми», - распаляет себя блондинка, всматриваясь в карие глаза. Ужин прошел довольно мирно, хотя шериф все время ожидала обнаружить у себя первые признаки отравления, и потому прислушивалась к своему организму. Но их не было, что, однако не успокоило. Генри рассказывал историю о школьном приятеле, который потерял кролика, а потом искал его по всему городу. Регина смеялась над забавной ситуацией, открывая себя с новой стороны – только теперь девушка поняла, что раньше никогда не слышала ее смеха. Веселье прервал еле слышный бой часов на городской башне, и женщина, обратив внимание на время, поспешила попрощаться: - Я пойду спать. Усталость накопилась, - выразительный взгляд на шерифа, - а вы можете еще посидеть. Но, в десять, Генри, ты должен проводить мисс Свон, и отправиться в кровать. До свидания, шериф, - обращается она к блондинке, вставая. - Спасибо за ужин, мадам мэр, - отвечает Эмма, не прощаясь. Каким-то чудом Генри удалось уговорить подняться в свою комнату пораньше. Эмма не собиралась уходить, не узнав того, что ее волновало, и мальчик был помехой. Проводив сына, она подошла к спальне Регины, и вошла, снова забыв постучаться. Женщина сидела перед зеркалом, завернутая в полотенце, но, увидев, кто вошел, вскочила. - Что вы себе позволяете, шериф?! – в возмущении крикнула она. – Я не разрешала вам заходить! - А я и не спрашивала разрешения, мадам мэр, - спокойно ответила девушка. – Так, где вы были? - А вы все никак не успокоитесь? – уже спокойней продолжила брюнетка. – Какое вам дело, где я была? Вы меня в лесу бросили! - И я жалею об этом! Я сожалела о своем поступке каждый из этих семи дней, они стали для меня адом, - теперь уже Эмма кричала, злясь на нежелание женщины отвечать на вопрос. – Я думала, что вы мертвы, что вас загрызли волки. Я боялась найти растерзанное тело, после того, как мы с Руби нашли пропитанный кровью пиджак. Я боялась, что стала причиной вашей смерти. Я мучилась все эти дни, а вам тяжело просто сказать, где вы были, ведь ясно, что не в лесу? - Мучились? – задумчиво проговорила Регина, всматриваясь в горящие серым огнем глаза. – Знаете, меня это полностью устраивает, шериф. - Вы невыносимы! Почему вы не отвечаете прямо. Хватит ваших игр, а то я…- шериф замолкает на полуслове, отводя глаза. - Ну же, закончите фразу. Или ваше нахальство разом улетучилось? – ехидно интересуется мэр. - Заставлю, - твердо заявляет Свон. - Заставите? – женщина не может сдержать смех, он разносится по комнате, и с трехкратным усилением звучит в голове Эммы. – Вы сначала силы рассчитайте, прежде чем угрожать. Я вам не по зубам, шериф, - медленно проговаривает брюнетка, выделяя каждое слово. Ее смех и ехидство становятся последней каплей в переполненной до краев чаше терпения девушки. Она неспешно преодолевает расстояние, разделяющее их, и, притянув Регину за талию, накрывает ее губы в вымученном, долгожданном поцелуе, который заставляет сердца обеих женщин учащенно биться, а кровь, словно разбуженную от векового сна, ускорять свое бег. Мэр сопротивляется, успевая выставить руки, и пытаясь отодвинуть Эмму, но это оказывается не так просто. По крайней мере, ей не под силу, тем более что и она наслаждается ее губами, пропуская язык, позволяя углубить поцелуй, разрешая себе наслаждение. Но им нужно дышать, и приходится оторваться друг от друга, чем успевает воспользоваться Миллс, снова начиная возмущаться: - Шериф, что вы себе позволяете! Немедленно покиньте мой дом! - А мне показалось, мадам мэр, что вы были совсем не против, и сопротивлялись не так сильно, как могли бы, - теперь пришла очередь Эммы насмехаться. - Свон, я не скажу, где была. Больше вам незачем задерживаться в моей спальне. Уходите. Или вы хотели что-то еще? – добавляет женщина, видя, что шериф даже не сдвинулась с места. - Хотела, - теперь девушка не медлит с ответом, ведь она слышит правильный вопрос. - И что же вы хотели? Давайте решим этот вопрос быстрее, я устала. - Вас, - лишь одно слово, но оно заставляет дрожать всегда уверенную в себе Регину. - Простите? – она делает вид, что не поняла, предоставляя Эмме шанс отступить. Но та не пользуется им – она отступала слишком долго. - Я хочу вас, - медленно повторяет шериф, не давая ей истолковать слова двояко. - А я хочу, чтобы вы покинули город. Но мы не всегда получаем то, что хотим, мисс Свон, - усмехается мэр. - Пожалуйста, - снова одно слово, но произнесенное, оно лишает Регину контроля над ситуацией, заставляет ее сдать главенствующие позиции. Она вспоминает, что пообещала. Она никогда не думала, что Свон воспользуется ее обязательством так. Эмма подталкивает ее к кровати, не встречая сопротивления. Она знает, что и для нее уговор – святое, и умело пользуется этим. Наступая, она заставляет Регину лечь на спину, а сама начинает раздеваться, отмечая, как брюнетка заворожено следит за ее действиями. Это нескрываемое внимание становится для нее доказательством желания, хорошо таимого желания. Избавившись от одежды, девушка залезает на кровать, нависая над Региной. Она снова целует, но теперь нежно, и совсем недолго, затем, чтобы, оторвавшись от губ, опуститься ниже, покрывая легкими поцелуями шею, переходя на ключицы. Женщина тихо стонет, и только после этого Эмма позволяет себе распахнуть полотенце, открывая, наконец, ее тело. Кажется, брюнетка смущена своей наготой, и девушка продолжает сыпать поцелуями, теперь втягивая и покусывая кожу, отвлекая. Эмма водит по ее груди кончиком языка, срывая более громкие стоны, чувствуя, как она выгибается навстречу. Ее руки в исступлении сжимают простыни, когда блондинка легонько прикусывает сосок. Теперь стон – почти хрип, и девушке нравится, что ее тело так податливо. - Эмма, остановись, пока не поздно, - низкий голос, совсем не похожий на голос Регины, вырывает блондинку из плена роскошного тела. Она не замечает, что та назвала ее имя, сейчас важно лишь то, что она не просит остановиться, и даже не приказывает, она предоставляет право выбора ей, полностью отдаваясь чужой власти. - Я не хочу останавливаться, - такой же хриплый ответ, и вздох облегчения в ответ. Рука Эммы, исследуя желанное тело, опускается ниже, касаясь возбужденной плоти. Реакция женщины молниеносна – новый стон, чуть сильнее раздвинутые бедра, а руки, оставив простыни, осторожно касаются спины девушки, сводя с ума нежными прикосновениями. Сил терпеть больше не остается ни у одной, и Эмма входит в нее, резко двигаясь, не замедляясь ни на секунду. - Быстрей, пожалуйста, - просит Регина, и девушка ускоряет темп, давая ей то, чего она жаждет сейчас больше всего. Сегодня она не будет ее мучить, сегодня она подарит удовольствие. Но удовольствие всегда идет в комплекте с зависимостью. И когда гордая женщина поймет, наконец, эту подвластность, признает, тогда настанет ее черед играть. Эмма чутко доводит брюнетку до оргазма, чувствуя, как сокращаются мышцы, ловя последние стоны. Она внимательно следит за реакциями, наслаждается беззащитностью – сейчас Регина полностью принадлежит ей, она в ее руках, тело благодарно отзывается на ласки, бесстыдно открывая себя. И это чувство захлестывает девушку, она упивается своей властью над этой непреклонной женщиной. Восторгается тем, что смогла сломить ее волю, ведь сегодня прочный фундамент дал трещину, которая со временем станет только больше.