* * *
Я давно не созывал общего собрания Ордена. Без малого восемь лет прошло с нашей последней встречи на юге Франции, где была устроена настоящая резня. Обезумевшая магическая ячейка «выкашивала» маглов целыми деревнями. Столько насилия, безвинно пролитой крови сделали огромную брешь в Завесе. Демоны захватили тела безумных магов, и вакханалия закружилась в новом ужасающем ритме. Потребовались все объединенные силы Ордена, чтобы предотвратить катастрофу. Хвала Мерлину, за последние восемь лет серьезных прорывов не случалось. Обычные рядовые случаи сопровождали каждое крупное военное действие, но сферы нашего влияния в Европе были четко поделены, и инциденты довольно быстро решались. В объединении сил пока не было нужды. Однако вчера я получил весть от старейшего члена Ордена — старика Альберта Меццоджорно. Он был не только самым старым, но и самым странным из их семерки. Возможно, дело было в его цыганском происхождении, даре прорицать будущее и общаться с потусторонним миром. Однажды он сказал, что был за Завесой. Его прорицания день от дня становились туманнее, но были по-прежнему точны. Хотя некоторые из них удавалось расшифровать уже после их осуществления в настоящем. Безумен старик или нет, было спорно. Но его ум оставался по-прежнему цепок. Он сам ушел с поста Магистра и передал его мне со словами: «Ты много добьешься на этом поприще. То, что ни один из нас не сможет сделать. А моему сынку нельзя доверять перстень Магистра. Он тщеславен и глуп, и род наш исчезнет. Перейдет в ветвь его безголовой женушки. Среди моих потомков будет мало достойных, но они будут в Ордене». Во вчерашнем послании был завуалированный намек о надвигающейся катастрофе. Альберто просил созвать Совет, но прежде переговорить со мной наедине. Я размышлял об этом, путешествуя верхом с моим слугой Хонасом, на пути в Аямонте — крепости, где последний месяц жил старик Меццоджорно. Я мог бы воспользоваться трансгрессией, но не был ни разу в его новом обиталище. Использование портала было еще более опасным. В стране свирепствовала Святая Инквизиция. Магическое правительство европейских стран бездействовало. Пока некоторые маги наслаждались сгоранием на костре, государственные власти смотрели сквозь пальцы, потешаясь вместе с остальными магами невежеству маглов. Но кроме сжигания маглы стали пытать, казнить, используя повешение, четвертование. Среди пойманных еретиков и колдунов не столько даже инквизиторами, а теми самыми невежественными обывателями глухих деревень, стали появляться грязнокровки или полукровки с проснувшимся даром. И Правительство решило вмешаться. Но теперь они спорили о степени воздействия на маглов, согласовывали расходование средств из казны. А волшебники гибли. Размышляя о бездействии властей, я незаметно для себя оказался в убогой деревеньке возле местного трактира. Возле него стояла омерзительная грязная клетка. В ней, скрючившись в две погибели и закрыв голову руками, сидело какое-то человеческое существо в грязных оборванных лохмотьях. Некоторые из деревенских жителей вяло швыряли в узника гнилыми овощами, а кто-то из детей повадился кидать камни, острые края которых наносили урон позначительнее. Мы со слугой спешились, но нас мало кто заметил. Внимание жителей деревни было полностью отдано женщине лет пятидесяти, кричавшей о мракобесии, ведьмах, подмененных демонами детях. Она вопила мерзким голосом, указывая длинным пальцем с грязным ободранным ногтем на пленника в клетке. — Позвала ее помочь невестке родить! А она "Выйти всем, Рита, — говорит, — повитуха не то делала. Почему раньше не позвали?" видишь ли! Но я подсмотрела в щель. Сияние из рук ее шло, и это мерзкое дитя появилось на свет. Не иначе как демону нерожденную душу она отдала и в богомерзкое тело дитя вложила. А невестку мою осквернила, как она теперь, горемычная, жить должна с таким-то позором? Ведьма! — ВЕДЬМА! — согласно заревела толпа, и град камней ударил по клетке. Мне удалось подобрать ближе и разглядеть в пленнике молодую окровавленную девушку. Ей удалось открыть один заплывший глаз. Я поразился необыкновенной зелени глаз, как ее зрачок захватил меня. Я окунулся в ее воспоминания. Увидел умирающую роженицу, то, как пленница с помощью целебной магии вдохнула жизнь в синенькое тельце умиравшего младенца. А потом похищение, череда избиений, клетка… Мое сердце, повидавшее много жестокости, все равно сжалось от несправедливости и жалости к молодой целительнице. — Они собираются топить младенца. Изверги, — произнес ему слуга на ухо. — Их надо спасти. Младенца возьмешь ты, а я — целительницу. До крепости двое суток пути, но я могу задержаться с таким немощным балластом. Встречаемся уже в Аямонте, адрес старика ты знаешь. — Да, хозяин. Слуга растворился в толпе. А я порылся в карманах своей седельной сумки и нашел сверток с порошком мгновенной тьмы. Ужасно дорогая вещь, поставляемая с обратной стороны Океана. Тамошние волшебные общины не стремятся к общению и раскрытию своих тайн. По словам немногочисленных очевидцев, тех, кто не исчез бесследно в джунглях, а даже смог наладить с аборигенами торговлю, маги там не используют палочки, вместо волшебных проводников используют собственные тела, а в особо сложных заклинаниях не чураются принести кровавые жертвы. И не только животных. Несмотря на дороговизну, я использовал порошок. Площадь перед трактиром заполнила тьма, и я чуть было не оглох от криков и проклятий. Благодаря зрению оборотня я ориентировался как в ночное время, позволив себе выпустить на волю звериные силы, легко перепрыгнул головы скулящих от ужаса людей и приземлился перед клеткой. Отворив замок, я взял пленницу на руки и трансгрессировал в ближайший лес, где этой ночью мы со слугой ночевали, милях в трех от злополучной деревни. За свою лошадь я не боялся. Звери, с рождения прирученные к одному магу, всегда к нему и возвращались. За это время я должен был помочь пленнице с исцелением. Признаться, я спас ее не только от жалости. Я сильно рисковал. Мне повезло, что никто в толпе не зацепил меня во время прыжка, что у них не было оружия и еще много «что». Опять же, если дойдет до магических патрулей, меня могут ждать большие неприятности. Но судя по увиденным воспоминаниям — девушка не обучена классической волшбе, что преподают в школах магии, но осознанно использует магию для врачевания. Истинный целительский дар. Как у меня самого и членов моей многочисленной семьи. Да и еще в воспоминании без ссадин, нарывов и переломов девушка была очень миленькая. Исцеляя ее израненное тело, я размышлял о жестокости маглов. Хотя маги бывают не менее склонны к насилию. Узнав о данном инциденте, Магнус, член Ордена от вампирского клана, сделал бы каждого стоящего на площади ужином для своего вампирского гнезда, а главную зачинщицу он бы пил неделю, растягивая ее страх, ужас и смерть. Другой мой товарищ по службе в Казначействе заставил бы каждого из тех, кто бросал камни и обвинения, испытать то же самое. Наверное, это справедливо. Только зло, насилие умножалось и умножалось бы. Замкнутый круг. Задумавшись о несовершенстве мира, я пропустил момент, когда бывшая пленница очнулась. Я оказался прав. У нее были потрясающей красоты яркие зеленые глаза. Завораживающие, пленяющие, колдовские. Я был потерян. Ее звали Женовева. Ей было семнадцать. Я был ровно в два раза старше. В качестве благодарности она предложила вечно служить мне. На это я ответил, что если она подучится и станет целителем в моей лечебнице, то долг будет оплачен. У нее не было никаких родственников, в деревню возвращаться ей нельзя, оставлять ее одну опасно. Пришлось взять ее с собой в крепость, тем более, что спасенный младенец нуждался в уходе. Я прибыл к старику Альберто с опозданием в сутки. Он встретил меня потерянный и ослепший. — Европейский клан вампиров уничтожен. Магнус испепелен. Один из столпов пал. Я был не готов к такой новости. А вы бы были, упади на вас небо, когда вы просто вышли на прогулку? — Но как? — Нас предали, Ксантос. Они хотят власти и намерены ее получить, осуществив сделку с демонами. То, чего мы столько веков боялись, скоро свершится. Завеса падет! — Кто нас предал? Кто? — Это мой сын, его кузен и еще несколько из родственных семей. И из твоей семьи, мальчик. Тебе не стоило пренебрегать сестрой. Ты не замечал ненависти и зависти в ее глазах. Старик Альберто заплакал, и что-то во мне треснуло. — Что мы можем сделать, что предотвратить это? — Не знаю, я не вижу. Не вижу! Единственное, что я знаю, надо не дать пропасть силе Магнуса. Она заключена в его сосуд. Перед гибелью он успел укусить какого-то смертного. Если он обратится в вампира, сила клана сохранится. Иначе растворится в небытие, и мы никогда не восстановим Завесу. Сделай это. И, быть может, я увижу, как быть дальше. — Что за новообращенный? Где мне искать его? — хаос царил в моей голове, но появившаяся цель не давала мне погрузиться в него с головой. — Прага. Ищите подростка лет семнадцати. Он из богатенькой семьи. Не знаю почему, но вместо слуги я взял с собой в Прагу Женовеву. Хотя понимал, что она обуза, что будет мешаться, что, в конце концов, я не могу раскрыть ей многого. Но не мог заставить себя расстаться с ней. В Праге мне повезло. Найти внезапно заболевшего отпрыска известной в городе графской семьи оказалось не так сложно. Все были на виду, а о богатых сплетни всегда распространялись с молниеносной скоростью. Юнец, укушенный вампиром, умирал. Такое иногда случалось. Когда процесс обращения нарушался каким-то образом, то после человеческой смерти новообращенный вампир восставал, но был слаб и не мог принимать кровь. Он сгорал за считанные сутки. Со Стефаном случилось именно это. Я был бессилен. Но не Женовева. Она спасла Стефана, вылечила вампира. Ее дар был поистине уникален. Я твердо знал, что никогда не отпущу ее.* * *
Драко сделал вздох, и холодный воздух ворвался в легкие. Живительный воздух. Он стоял на тропе, мощенной человеческими костями, посреди пустынной равнины. Две серебристо-голубые луны холодно взирали с ночного небосвода. «Что я только что видел? — Драко провел ладонями по лицу, будто снимая налипшую паутину. — И где Гермиона?» Он огляделся, но ее нигде не было. Окликнул — тишина. Драко догадался достать из снаряженного рюкзака фонарик. Свет магловского Люмоса, как его называл про себя Малфой, лихо прорезал окружающую темноту, хотя перед этим едва рассеивал тьму леса. Луч фонаря выхватил бледную руку, видневшуюся под ворохом опавших листьев. Это была Гермиона. Проверив дыхание и сердцебиение и убедившись, что Гермиона не превратилась в инфернала, Малфой позволил себе успокоиться и начал высвобождать Гермиону из плена. Земля, словно трясина, не отпускала ее. Наконец, с противным чавкающим звуком, она выпустила из своих тягостных пут холодное как лед тело. В ту же секунду Гермиона открыла глаза и закричала. Укачивая ее в своих объятиях, Драко боялся представлять, что сделали инферналы в его отсутствие. И отсутствовал ли он вообще, и все это, как и голос, и чужие воспоминания, было в его голове? Прошло время, прежде чем Гермиона успокоилась. Ее продолжало трясти, но она смогла говорить связно. — Надо найти убежище и отдохнуть. — Верная мысль. — Почему они ушли, что ты сделал? — Не представляю, — солгал Драко, глядя ей в глаза. Он не был уверен, что ей можно доверить обретенное знание. Он сам чувствовал себя опустошенным и неокрепшим с момента своей последней смерти. С каждым новым разом его пробуждение было легче. Он больше не чувствовал обжигающего холода и пламени потустороннего мира. Его прохлада стала казаться приятной, а ласковые объятия отпускали легко. Тот мир ждал его. Его состояние после пробуждения кардинально отличалось от прежнего. В первый раз он приходил в себя недели, в последний — два часа. До его последнего дня рождения оставались считанные недели. Он очнулся от мыслей, когда справа от тропы показался древний одноэтажный деревянный дом, его слепые окна черными провалами глядели на путников. — Я проверю, а ты не сходи с тропы, — произнес Драко. Внутри дом был абсолютно пуст. Ни людей, ни мебели. На земляном полу одиноко лежал багряный листик, который закровоточил, когда Малфой коснулся его. А после и вовсе исчез. — В Тарбете даже хуже, чем я ожидал. — Подписываюсь под каждым словом, — устало произнесла Гермиона, разжигая огонь. — Мне надо поспать. Устроившись у огня и положив голову на рюкзак, Гермиона мгновенно окунулась в мутный сон. Под сомкнутыми веками двигались глазные яблоки, дыхание было частым и тяжелым. Драко укрыл ее мантией Грима и тоже прилег рядом. Он долго размышлял о том, что поведал ему Ключ. Как магистр проглядел предательство близких людей, откуда в их семье знали об Ордене и каким образом он стал Ключом? И опять же потерянная любовь. У Магистра, у Мастера, у Грима… Малфой не заметил, когда сам погрузился в тревожный сон, и долго не мог понять, что его разбудило. Входная дверь открыта нараспашку. Драко бросился наружу и на мгновение закрыл глаза рукой: снег ослеплял своей белизной. А возле крыльца расплывалась отвратительная черная жижа, рядом с которой Гермиона вытирала черные губы. — Что с тобой? — закричал Малфой. — Гадость, не правда ли? Сделано на твоей крови, Грим. Ты знаешь, сколько меня пичкали ею, чтобы превратить в это?! — она обвела рукой себя. — Они сломили мою ментальную защиту в психушке, а потом вместо инъекций этой дряни в кровь заставляли пить ее. Час за часом. Час за часом. Пей, Гермиона, пей… Она дико захохотала, содрогаясь в сухих бесслезных рыданиях. Малфой попытался обнять ее, но Гермиона резко оттолкнула его. — Жалеешь меня? Не стоит. Этой дряни еще полно в моей крови. Суток без волшебства недостаточно, чтобы исторгнуть ее всю. Я не та Гермиона, что ты знаешь и, может, любишь. Не та… — она ушла обратно в дом, а Драко остался стоять снаружи, подставив лицо безразличному небу. Осенняя ночь сменилась ранним зимним утром. Звезды погасли, но две луны продолжали висеть на небосклоне. Пошел снег, он падал на лицо Драко колючими осколками и таял. И Малфою впервые за этот год хотелось умереть. — Позавтракаем и снова в путь. Не надейся задержать меня здесь, чтобы я полностью исцелилась. Приказ жжет меня изнутри, а ты давал Непреложный обет. Мы не можем остановиться. Они вновь шли по тропе, ведущей их вглубь города, сворачивать не рисковали и слепо доверились воле призрачного города. В утреннем свете тропа больше не напоминала серебристую ленту, мелкие осколки костей причудливо срослись и стали походить на позвоночник неведомого змееподобного существа. По бокам от дороги стали появляться новые и новые дома с провалами зияющих слепых окон, старые фонари. Погасшие лампы, накрытые грязными стеклянными колпаками, висели на тонких нитях-проводах, с тихим скрипом раскачиваясь из стороны в сторону в отсутствии малейшего ветра. Потом появились мусорные баки, обшарпанные автомобили, наполовину поглощенные ненасытной землей, прогнившие скамейки, детские качели, раскачивающиеся в воздухе, будто с них секунду назад сошел ребенок. Пошел снег — мелкий, колючий, ледяной. — Здесь полно мертвецов, — потирая горло, произнес Драко. Ему становилось тяжело дышать. Неупокоенные души взывали к нему, рой их голосов шумел в ушах. Они не могли вырваться из плена. Потусторонний мир был заперт для них, а Грим был его частью. — Дай мне какое-то оружие и отойди от меня, — просипел Драко. — Что? О чем ты? — Ты оглохла? Оружие! Гермиона сунула ему в руки кинжал и пробормотала что-то о сумасшедших. — Куда я пойду? В дома мертвецов? Стой, там впереди что-то похожее на церковь… — Призраки скоро настигнут меня. Ты не сможешь противостоять. БЕГИ! Он наблюдал, как бежит Гермиона, надеясь, что она спасется. Спаслись же они в соборе святого Ренгвальда Оркнейского. Ожидая нападения и вглядываясь в прозрачный до звона воздух, Драко вспоминал прошлое их посещение Тарбета. Первое осознание им своих собственных чувств. Простой человеческий страх перед потребностью города пожирать своих обитателей. И если тогда ему было страшно, то сейчас было жутко. Настолько, что стоило усилий сжимать трясущимися руками кинжал. Да, он мог воскреснуть, но Гермиона не сможет. У него есть единственный шанс отвлечь внимание. Воздух вокруг сгустился. Снег повалил стеной. Тяжелый и влажный, он опускался на крыши домов и фонарей, стирая их черты. Появился вездесущий ветер. Он кружил, игрался снежинками, а потом кинул их ледяную колючую горсть в Драко. Лицо обожгло морозом, и на снег закапали капли крови. Снежинки были острыми как бритва. Первый призрак появился спустя секунды. Полупрозрачная зеленовато-серая фигура с перекошенным в ярости лицом возникла перед Драко, и он ударил кинжалом. Горевшие потусторонним зеленоватым огнем глаза распахнулись в удивлении, раздался звон, и призрак рассыпался осколками мутного стекла. Оглушенный Драко повернулся назад, не услышав, но почувствовав отзвук мертвого дыхания. Новый призрак, старуха с развевающимися волосами, наткнулась на его кинжал. Ее безумные глаза также подернулись человеческим удивлением, лицо исказилось от страха и боли и рассыпалось на тысячи осколков. Драко оглох от звона, рука нещадно болела — призрачные осколки задевали ее, рассекая кожу не хуже ножа. В конце концов, он выронил оружие. Его мгновенно сбили с ног, и он повалился на снег. Призраки окружили его. Он отстраненно рассматривал их лица: молодых и не очень мужчин с усами и бородами; красивых женщин; стариков, скрюченных под тяжестью прожитых лет; детей от мала до велика, невинных, если бы не глаза. У всех них глаза сумасшедших, страждущих в своем безумстве. Бывшие осколками приведения восстанавливали свои призрачные тела, изгибаясь в муках. Остальные терпеливо ожидали их полного восстановления. А потом призрак мужчины, что первым рассыпался под клинком, вселился в Драко. Еще один призрак и еще один. Тело Малфоя выгнулось дугой, нервы взорвались болью. Его корежило от боли, ледяного холода, сумасшествия сотен призраков и их воспоминаний, пока сознание его собственного «я» милостиво не разрешило ему погибнуть. Презирая безумные законы Тарбета, магия Грима милостиво распахнула ему дверь в потусторонний мир, в который хлынули призраки, оставив бренное тело Драко Малфоя в окровавленном снегу.* * *
— Ты храбро сражался, хотя и был обречен на поражение. Я убеждаюсь, что ты достоин. Но сначала посмотри, что случилось со мной дальше.* * *
Мы с Женовевой путешествовали по всей Европе, разыскивая следы предателей и предотвращая последствия их деяний. Они разрывали завесу повсюду, совершая ужасные ритуалы. Как только моя сестра могла творить такое? Вырезать сердца, совершать жертвоприношения? Я видел изувеченные тела маглов, не принявших потусторонних сущностей, иссохшиеся тела волшебников, ставшие им временными пристанищами. Маглы объявили об эпидемии чумы. Что ж, это было почти правдой. За эти месяцы я не сошел с ума от чувства собственной вины благодаря Женовеве. Самые тяжелые месяцы в моей жизни. И самые счастливые. Разве так могло быть? Мы, оставшиеся верные слову члены Ордена, не справлялись, а доверять кому-то было чревато новым предательством. Мы и так доверили знание нашим родным, но в любой семье было место «паршивой овце». Альберто Меццоджорно снова позвал меня. Я возвращался в крепость Аямонте, вспоминая, как случайно оказался свидетелем травли ужасной ведьмы. А ведь реши я остаться простым созерцателем, то вампирский клан остался бы полностью прерван. И мир, возможно, уже был в хаосе. Что бы ни представляла моя сестрица, держать демонов в подчинении невозможно. Выполнив обещанное, они освобождались от оков договора и могли совершить что угодно. Убить своего «вызывателя», например, как стало с моей бедной глупой сестрицей. В раннее утро город-крепость встретил меня тишиной. В домах не горел свет очага, спали люди и звери. Спокойствие и безмятежность сонного города дала облегчение моему сердцу. Женовеве отвели отдельную комнату в доме Меццоджорно, где она мгновенно уснула — дорога была изнурительна. Я не мог позволить себе медлить и отправился на встречу с прорицателем. Альберто ощутимо сдал с нашей последней встречи. Он возлежал в постели, утопая в подушках и одеялах. Слепые глаза безошибочно остановились грозным взглядом на моем лице. — Здравствуй, мой мальчик. Ты шел слишком долго. — Здравствуй, наставник. Что с тобой случилось? — Я умираю. Сердце не выдержало предательства сына. Я по-своему любил его, но не доглядел, не разглядел в нем гниль, не выкорчевал ее в свое время. Я тоже виноват. — Он выбрал свой путь сам. Мои родители тоже не представляли, что сестра сотворит подобное. — Да, путь мы выбираем сами. Но семья — главное, что есть у человека. И в ее силах помочь, уберечь, оградить. Я смотрел в будущее. Все дороги ведут к краю. Но есть одна-единственная, требующая недюжинных сил. Она может помочь, но остались считанные часы, пока падет завеса. Наши братья и сестры согласны следовать ей. В комнату вошли по очереди члены Ордена, все, кроме великана Грондо. По известным причинам он не мог свободно перемещаться. Его сосуд — камень с огромный человеческий кулак на простой веревочке — держала в руках вейла. — Единственный выход — объединить и заключить все наши семь сил в мистический сосуд — Ключ — и отправить его по ту сторону в Небытие. В нашем же мире сила наших сосудов, рода каждого из нас будет удерживать завесу и ключ. Но создать ключ сможешь только ты, Ксантос, Магистр ордена. Только ты сможешь вобрать до капли силу из наших тел и вложить ее в сосуд. — Я сделаю что угодно. Альберто кашлянул. — Такое средоточие сил дано удержать не каждой материи, как и демонскую сущность. Только сильному магу. Наши тела бесполезны, они должны участвовать в ритуале по иную сторону. — Мы найдем любого мага. Это будет сопутствующий ущерб, но я согласен на него. Слишком много людей гибнет в войнах. — Ты не дослушал, мальчик. Это должна быть жертва. Значимая для тебя, иначе магия не сработает. — НЕТ! Я не отдам тебе ее, безумный старик! — закричал я. — Единственный шанс этого мира. Ужас сковал мое тело. Я не мог этого сделать. Это неправильно. Неправильно. Тупая боль поселилась в моей груди, то плакало мое сердце, зная, что я выбрал.* * *
Перед глазами по закатному небу плыли белоснежные облака. Драко моргнул и удивленно понял, что плачет. Воспоминания магистра Ксантоса подействовали и на него. До последнего он думал, что Ключом был сам магистр, ведь от его имени велся мысленный рассказ и представали картины прошлого, видимые его собственными глазами. Малфой понимал, какой выбор был сделан, и гадал, смог бы он поступить так же. Пожертвовал бы? — Очнулся? — в голосе Гермионы послышалось облегчение. — Я почти переживала за тебя. А вдруг здесь ты не сможешь воскреснуть. Не знаю, сколько прошло времени, как я обнаружила тебя. Часы здесь не работают: часовая стрелка крутится как волчок. А я не сразу решилась вернуться после окончания вьюги. — Почти переживала? — Драко присел на земле, оглядывая весенний лес, облаченный в зеленую листву, цветом напомнившую ему глаза Женовевы. — Мастер вытравливал из меня любые привязанности. Ты знаешь, что любовь — самая могущественная сила? Дамблдор рассказывал о ней миллион раз. Я теперь даже не знаю, люблю ли родителей. Не уверена. Я не чувствую. — И Мастер хочет населить новый мир бесчувственными жителями, не умеющими любить? Строить с ними новый совершенный мир? — Он обещал вернуть мои чувства, когда все закончится. — А снова ощутив их, ты вспомнишь, что совершила. Как ты будешь жить с этим?! — Драко не замечал, как кричит. — Я, Мастер… — Гермиона запнулась и смотрела на него большими потерянными глазами. Ее затрясло. Магия или, точнее, ее отсутствие, были причиной, Драко не знал. Но надеялся, что до того, как Ключ откроется им (а Малфой был уверен, что дорога из костей вела к нему), Гермиона станет прежней. — Ты пришел в себя? Идем! Гермиона шла впереди не оборачиваясь. Малфоя немного шатало, но он следовал за ней шаг в шаг. Ощущение близкого конца не покидало его. Они найдут Ключ, а что дальше? Услышал его Бенедикт, когда зацепил его зовом? Удался ли устроенный спектакль с разочарованием Грима в друзьях и вышло ли обличить Карла в предательстве? И каковы будут действия Мастера? Вопросы и ни единого ответа. Они долго шли — закатное небо успело потемнеть, и на нем засветились серебристые огоньки звезд. А в лесу вспыхнули зеленым огнем мириады светлячков, превращая пространство в сюрреалистическую картину. — Красота, — прошептала Гермиона. И он был с ней согласен. Подсвеченные огоньками деревья превратились в сказочные неземные фигуры. Каждый листок, каждый излом ветки искрился зеленым светом. А потом появился извечный спутник — ветер. Он начал новую игру: подбрасывал светлячков в воздух, кружил ими. Драко протянул руку, и один из светлячков приземлился на его ладонь. Боль прокатилась волной по его телу. — Не трогай их! Но было поздно. Ветер взметнул светлячков и завертел в смертоносной светящейся круговерти, а Гермиона и Драко очутились в ее эпицентре. Боль разрывала тело, а ядовитые прикосновения насекомых разъедали одежду и кожу. Упав на землю, Драко пытался хоть как-то избавиться от смертоносного роя. «Хватит!» — попытался крикнуть он, но стоил открыть рот, и зеленые огоньки обожгли губы. Мир потускнел, словно из него выкачали цвета, и снова стал черно-белым. Ветер опалил дыханием измученные тела Драко и Гермионы и обрел человекоподобные очертания. — Я тоже умоляла о пощаде. Кричала, клялась в любви, проклинала! А они обездвижили меня и лишили голоса. Увидьте же вы оба, что со мной сотворили!* * *
В подвале, освещенном сотней свечей, на каменной круглой плите лежало тело молодой девушки. Длинные светлые волосы свисали с края платформы. Она была жива и в сознании. На щеках виднелись дорожки слез. — Я хочу, чтобы ты знала. Я не обманывал, когда говорил, что люблю тебя. С самой первой нашей встречи. Ксантос вложил в нее свои воспоминания. В его глазах были слезы. А потом люди позади него запели заклинания. Каждый из них поочередно подошел к жертвенной девушке и возложил подле нее собственный сосуд. Домовик — кусок ткани, гоблин — золотую монету, вейла — зеркало и огромный камень на веревке, вампир, которого она когда-то исцелила, — серебряный амулет, прорицатель — курительную трубку, оборотень — волчий клык на веревке. Женовеве было ужасно страшно. Она понимала, что обречена. В ее голове что-то щелкнуло и сломалось. Она возненавидела их всех и поклялась отомстить. Ее поочередно наполняла сила из очередного сосуда. Она бурлила в ней, сначала вызывая боль, а затем требуя большей дозы. Силы не хватало. Еще. Она видела, как заволновались лица окружающих волшебников. Особенно магистра. «Благодетель всего мира, да, любимый? Тогда я заберу силу у обожаемых тобой простых смертных». Она иссушила и выпила всех жителей крепости Аямонта. Сила переполняла. С полным решимости и боли лицом магистр Ксантос воткнул в ее грудь кинжал. Из тела Женовевы в небо ударил белоснежный луч света. И она погрузилась в Небытие.* * *
— Это ужасно. То, что они сделали, — произнесла Гермиона. — Теперь я понимаю, почему погибли все жители Тарбета. Чтобы Ключ мог возродиться. — Твое сердце теперь меньше отравлено, да? Но не до конца, чтобы ты исцелилась, мне жаль, на большее я не способна, — призрачный голос обрел мелодичные женские черты. — Грим, а ты бы сделал с ней то же? Принес в жертву? — Нет. Я бы не смог, — признался Драко. — Хорошо. Я дам возможность выжить твоей возлюбленной, если ты пообещаешь, что убьешь меня. Я устала так жить. Моя телесная оболочка рассыпается в этом мире, а в Небытие я больше не вернусь. Раз за разом ощущать глоток жизни на жалкие минуты, ощущать дуновение ветра, видеть цветное небо, слышать живые голоса, а не голоса памяти. И раз за разом быть выкинутой обратно в ничто. Я не могу больше. Я больше не хочу мести, не хочу быть игрушкой в руках безумцев, я просто не хочу быть Ключом. Обещаешь? — Обещаю. Мир обрел цвета, и Драко осознал, что они с Гермионой оказались в центре гигантского кромлеха. Плоские каменные великаны бесстрастно взирали на них со своей высоты. Ветер подтолкнул его пройти несколько шагов. У подножия самого высокого монолита в позе эмбриона лежала худая женщина. Длинные золотистые волосы запутались в траве. Ее кожа была серой, на руках виднелись раны, сквозь которые проглядывали серые нити мышц. Земная оболочка Ключа развоплощалась, находясь в мире живых. Драко аккуратно повернул ее голову, узнавая лицо пленницы из клетки. Зеленые глаза приоткрылись. — Пожалуйста, — прошептали бескровные губы. Гермиона вложила в его руки кинжал. Грим столько раз убивал. Убийц, насильников, растлителей малолетних, садистов. Они умоляли его о пощаде. Женовева умоляла о смерти. Ее убить было намного сложнее. Лезвие кинжала прошло сквозь ее грудную клетку легко, будто сквозь воду. Зеленые глаза погасли, Драко поспешил закрыть ей веки, отдавая дань уважения. Ветер прощально коснулся ласковым жестом его щеки. Молния прочертила небо. А потом запоздало грянул гром. Драко повернулся к Гермионе и содрогнулся от боли. Кинжал по рукоятку вошел в его грудь. Гермиона поглубже воткнула в него лезвие. — Я дала клятву уничтожить ключ. И тебя, чтобы ты не помешал ритуалу, — безжизненным голосом прошептала она. Ее волосы заискрились от магии, разлитой в воздухе с гибелью Ключа. С его очередной гибелью.* * *
Он очнулся на том же месте. Руку холодил металл кинжала, недавно убившего его. Кто-то вытащил его из тела, чтобы Драко смог воскреснуть. Малфой повернул голову и увидел Рэя и Бенедикта, прикованных магическими цепями к одному из монолитов. Недалеко от них группа магов, среди которых он заметил Гермиону, неотрывно следившую за ритуалом, исполняемым Мастером. Вместо тела Женовевы у подножья монолита лежали сосуды силы, увиденные Драко раньше в воспоминании. Мастер пел и творил заклинания. Трубка прорицателя Альберта и его далекой внучки, прорицательницы Анабель, загорелась темно-зеленым светом и вспыхнула снопом искр. Земля и даже небеса содрогнулись от исторгнутой силы. Новый сосуд — вспышка магического пламени, новая дрожь сильнее предыдущей. Завеса трещала по швам. Драко ощущал привычное дыхание потустороннего мира, но для мира живых оно было чуждо. Трава, на которой он лежал, превратилась в прах. Гигантские монолиты дрожали и трескались, осыпаясь каменной крошкой, не выдерживая и отзвука той стороны. Остался последний сосуд. Сосуд Магистра. — Остановись, Вандернот! — крикнул Рэй. Его голос был глухим и явно крик дался ему с трудом. Даже не видя друзей, Малфой мог поклясться, что живого места на них нет. — Ты уничтожишь этот мир и уничтожишь Сиэ! — О чем ты, Магистр? Хочешь отсрочить гибель своей семейной реликвии или мира? Я оживлю Сиэ позже. Такова сделка, — на миг прервался Мастер. — Поттер оживил ее прежде, по нашей просьбе, до того, как якобы передал Малфою камень. — Вот как. Но этого ничего не изменит, глупец. Я найду ее и возьму с собой. Мистер Малфой, вы очнулись, — заметил Вандернот. — Я рад, что вы успеете полюбоваться моим триумфом. И да, отлично разыгранный спектакль с камнем. Но вот беда, я добивался именно того, чтобы вы сами привели ко мне последних двух членов Ордена. Вы отлично справились с задачей. Они клюнули на приманку с Ключом. Если бы не трюк с вампирским зовом, я бы попробовал им сам дать знать о Тарбете. А теперь смотрите! Сосуд Рэя вспыхнул фиолетовым пламенем, озарившим разом величественный кромлех из камней. Пронзительный звук заставил людей припасть к земле. Небеса содрогнулись и раскололись. Завеса разрывалась, обнажая ту сторону, словно снимая покров ткани: звезды и луна стирались, уступая место бездонной тьме и искрам жаркого беспощадного огня, скрытом в ее глубинах. Конец мира наступал. Потусторонние сущности кинулись в пока еще мир живых, наполняя тела слуг Мастера и двух членов Ордена. В некоторых, особо приближенных и удостоенных защитными татуировками, они не могли попасть, зато остальные были беззащитны. На Драко не обращали внимания. Он смотрел на Мастера, упивающегося своим долгожданным кровавым триумфом, на его последователей, взирающих на него с отвратительным по своей сути обожанием, на одержимых Рэя и Бенедикта со светящимися потусторонним светом глазами. На Гермиону, взирающую с раболепной любовью на Мастера, а потом переведшую взгляд на него, Драко. В ее глазах мелькнуло что-то непонятное, похожее на вину. Или так показалось его измученному сознанию… Она обратилась к Мастеру, и тот подошел ближе к Малфою. Сказал ему что-то, но Драко не слышал. Глядя Гермионе в глаза, он воткнул себе в сердце ее кинжал. Женовева сказала, что они похожи, и в нем существуют все семь сил. Собственные, а не заемные. Он надеялся, что их хватит, чтобы стать Ключом, когда лезвие пронзало его мертвое сердце. Из тела Драко Малфоя, Грима, вырвался луч света, сжигая в своем пламени Мастера, Ролана Вандернота.* * *
— Ты уверен в своем решении, Грим? — спросила его Смерть. — Уверен. — Ты готов провести остаток бесконечности в Небытии? — Готов. Но у меня есть последнее желание. Сделайте Гермиону прежней. — Она достойна этого, — поразмыслив, ответила Смерть. — Ты не нашел себе замены, Грим. — Я никому не желаю такой судьбы. — Единственный Грим, который понял суть наказания.