Эпитафия

Проснулся Джон в жаркой постели один. Как и последние несколько дней. Довольно бодрый и выспавшийся Эгберт проследовал на кухню за вкусным и желанным завтраком и застал в маленькой комнатке сосредоточенную Роуз. - Доброе утро, - мило улыбнулся ей Джон и сел напротив. - Доброе, - не глянув на парня, кинула Роуз, продолжая что-то быстро записывать и чёркать в блокноте. - Чем ты так занята? Она не ответила. Прошла секунда, минута, и с каждым мгновением глаза Роуз наполнялись восхищением. Она всё быстрей и быстрей записывала, переворачивая страницы одну за другой. Восхищенный Джон, будто завороженный наблюдал за работой девушки. Однако в один миг энтузиазм и восторг растворился в пурпурных глазах. - Ничего не идет, - раздраженно сказала Роуз, откинув ручку в сторону, - Не существует логического объяснения этой твоей истории. Невозможно ожить после утопления. Одарив Джона усталым взглядом, девушка вырвала исписанные страницы из блокнота, смяла в ком и кинула в мусорное ведро. - Совсем не существует? – с угаснувшей надеждой спросил Эгберт. - Абсолютно, уверена в этом, - Роуз поставила чайник кипятиться, - я опросила Джейд и Дейва, они и знать не знают об этой истории. Канайя точно что-то утаивает, как бы я к ней ни подходила с вопросами. - А что ты имела в виду под словами: «Канайя натолкнула меня на кое-что»? - Ничего. Я опровергла эту теорию в числе первых, забудь, - Роуз села за стол и твердо посмотрела в глаза Джона, - не отчаивайся. Я дала слово и выполню его. Я найду объяснение, пусть даже самое нелогичное из всех возможных. - Я верю в тебя, - хмуро, но не менее твердо ответил Джон, едва сумев скрыть нотки отчаянья в голосе. *** - Вы хоть видели, что натворили на чердаке? – устало спросила Роуз. - Джон, Джейд, я к вам обращаюсь, немедленно идите и разберите весь этот учиненный бардак. Тяжело вздохнув, Джон поплелся на улицу, ведь работы было не избежать. - Джейд, ты идешь? – крикнул тот на весь дом, и на его зов моментально выпорхнула из своей комнаты Джейд. В легком зелёном платьице, с двумя длинными каштановыми косичками и белоснежным бантом на голове, заколотым сбоку, Джейд просто сияла. Эгберт, завидев подругу в столь изящном виде, быстро смекнул что к чему. - Джон, прости, я сегодня слегка занята… Можешь убраться? А я потом тебе чем-нибудь обязательно верну, честно! Парень не стал возражать. Он всегда полностью доверял Джейд. Если она уж и была кому должна, то непременно отплачивала той же монетой. Все так же, налегке, Джейд ушла. Их свидание с Дейвом обещало быть интересным. Джон хотел было привлечь к работе Роуз, но та уже сладко дремала в своей комнате. Парень только прикрыл дверь, дабы не разбудить её. А на чердаке и вправду был настоящий срач. В том состоянии аффекта Джон и Джейд думали точно не о порядке. Хотя, если посмотреть трезво, до того дня чердак тоже не отличался порядком. Решил начать Джон с разбросанных старых журналов, блокнотов и давно ненужных книг. Нередко все уговаривали Роуз продать их все на какой-то книжной ярмарке, но та ни за что не могла отдать свои накопленные кладези знаний, хоть к ним годами никто и не прикасался. Разложить все печатные издания в старом разваленном шкафу на полках не представляло ничего трудного. После туда же отправилась куча старой одежды, только полкой ниже. А после аккуратно и красиво в стопки, в шухляды и просто на скрипящий, грязный пол складывались всякие мелочи: чашки, ложки, вилки, фотопленки, несколько картин, прикупленных на распродаже, потрепанная пряжа, исколотая, словно ёж, спицами, пустые горшки для цветов и многое-многое другое. Парень разгребал это безо всякого интереса. Шкаф, доверху заваленный хламом, не смог удержать всё в себе. Старая пошарпанная дверца отворилась и явила миру все вещи, до этой секунды спрятанные внутри. Но в этот момент Джон испытал потрясение. Поверх всей кучи выпали его старые нотные записи. Сколько он не садился за фортепиано? Месяц, полгода, год? Парень только изумился и с восхищением припал к тетрадям. С головой накрывала ностальгия. Будто он только вчера впервые сел за фортепиано, отец правильно ставит ему руки. Они разучивают первую композицию, потом еще одну, и еще, и еще, и в учёбе летят дни, недели, месяцы, года. И с каждым разом музыка более изящна, ноты сливаются в одну мелодию, подобно реке, состоящей из мириад крохотных капелек. Вот эта тетрадь с ангелом на обложке за третий год обучения. А вот эта с пейзажем - за шестой. А вот эта с карамелькой - за первый или второй. Джон восхищенно листал страницу за страницей, будто читая свою жизнь по нотам. А вот тетрадь с белой обложкой. Пустой и белоснежной. Парень с трепетом перевернул обложку. Это были его собственные сочинения. Showtime, Harlequin, Aggrieve (сочиненное когда-то для Роуз), Sarabande и еще несколько… Их совсем мало, жалкая горстка, но какое грандиозное значение они имели для него тогда! Джон немедленно бросил всё и помчался в дом, в свою комнату. Он уже и забыл, что Роуз спит. В тот момент его воспаленному рассудку было всё равно. Охваченный нетерпением, парень немедленно снял всё с фортепиано – старое оранжевое покрывало, несколько статуэток и вазонов с цветами – и сел за инструмент, раскрыл перед собой тетрадь, поставил на пюпитр. Взгляд быстро пробежал по нотным линейкам, а разум вспомнил давно забытую нотную грамоту. Тонкие пальцы тоже будто вспомнили всё, до последнего диеза, стали в нужную позицию и мягко коснулись клавиш. Это был вопль. Отчаянный крик о помощи, что шел из самой души. Фортепиано кричало, будто в агонии, будто умирало в судорогах и невыносимых болях. Джон отпрянул от инструмента и потёр указательными пальцами виски. - Что это было? – сонно спросила напуганная Роуз. - Всего лишь расстроенное фортепиано, - с тяжелым вздохом пояснил Эгберт. *** - Неужели за свой труд я не заслуживаю на мизерное желание? – твердо отстаивал свое фортепиано Джон, - Неужели так сложно всего лишь его настроить? Я же не прошу чего-то грандиозного. Роуз ни на йоту не смягчилась от речи Джона, Дейв бы наверняка заступился за Эгберта, но, увы, он c Джейд опять поздно возвращался домой. - Джон, потерпи еще две недели и всё будет. - Но почему? Почему я должен ждать? - До твоей зарплаты как раз две недели, там мне за выставку процент выплатят, там может и насобираем. А до того нам еще жить за что-то надо. Твое пианино не горит. Джон был зол как никогда. Его работа была самым большим источником прибыли, и теперь Эгберт вынужден ждать их согласия. Это действительно раздражало. И теперь пришел черед Джона держать в сердце обиду на девушек. *** - Я на обед! – громко известил Джон Терези и, резко вскочив из-за стола, помчался к входной двери. - Опять? Ты же не питаешься в кафешках. - Так надо, - лаконично объяснил Джон, - Приду вовремя! Колокольчик на двери снова звякнул, но Эгберт не услышал его. Вдыхая полной грудью душный, невыносимо жаркий июльский воздух, парень отправился вверх по улице. Тротуары пылали от жара, даже в тени небоскрёбов воздух накалялся, казалось, до фантастических температур. В помещении музыкального магазина было довольно прохладно, будто райский уголок в этой нестерпимой пустыне. Будто плывя по кафелю, Джон медленно подобрался к своей мечте. Изумительный, без единой царапинки, от каждой клавиши издается кристально-чистый, будто утренняя роса звук. Электронное фортепиано. Немного поразмыслив, Джон пришел к выводу, что купить новый инструмент будет гораздо выгодней, чем настраивать его старый, заселённый пауками деревянный ящик. Все эти дни вместо обеда Джон приходил сюда, искал свою мечту, присматривался. И наконец нашел её. Он еще раз провел тонкими, мягкими пальцами по клавишам, нежно нажал и чуть ли не замурлыкал от удовольствия. Восхитительный звук ласкал слух, разливаясь по крохотному прохладному помещению. - А… Можно попробовать сыграть? – неуверенно спросил Джон, и милая продавщица с яркой улыбкой одобрительно кивнула. Джон сел на стул, поставил руки над клавишами и задумался на мгновение. Среди множества композиций он моментально выхватывает из памяти одну, давно и хорошо знакомую. Пальцы начали свой танец, сами себе творя музыку. Такт за тактом, нота за нотой, парень помнил и сыграл эту пьесу на «ура». Очень жаль, что он не видел восхищенного взгляда продавщицы, стоявшей у витрины. Пьеса окончилась. Восхищенный и удовлетворенный Джон встал и вновь наслаждался инструментом. - Хорошая хреновина, - заметил Каркат, вошедший в магазин во время игры Эгберта. - Что ты тут делаешь? - изумился Джон. - Просто мимо проходил. Каркат подошел к фортепиано, будто оценивая. Обошел вокруг, снова оглядел оценивающим взглядом. - Неплохо играешь, - буркнул напоследок Каркат и вышел из магазина. Джон еще несколько минут простоял в одиночестве. Он нашел эту "случайную" встречу подозрительной, но останавливать Карката и всё выпытывать не стал. Вскоре Джон решил возвращаться на работу. *** Этим вечером страдали все. Каждый, абсолютно каждый, находящийся в пределах этих стен. Джон наслаждался предстоящим триумфом. Он боролся с собой, но лишь поначалу. Предстояло пересилить себя: открыть нотную тетрадь и, вопреки головной боли и истощенным крикам расстроенного фортепиано он продолжал играть. Но вскоре Джон вошел в кураж, был опьянен ставкой и готов был горы свернуть ради своей цели. Шел час, другой, третий. Давно стемнело, стрелки часов стремительно близились к двенадцати. Руки болели, пальцы постепенно отказывались слушаться, на разум медленно наползал туман. Никто не спал. Роуз не могла сосредоточиться на книге, лишь неподвижно лежала на кровати и смотрела в белёсый потолок. Уставшая Джейд только и мечтала о сне. Девушка была слишком истощена дневной прогулкой, однако мыслила трезво. И с горечью понимала: Джон не пойдет ни на какие уступки. Обычно ворчливый и раздражительный Каркат, в свою очередь, не сказал ни слова. Ни тихого ругательства, ни смятых в кучу слов, пробубнивших под нос, абсолютно ничего. Шел четвертый час ночи. Джон отошел от инструмента всего на две минуты и вновь продолжил свой протест. С отчаяньем он осознавал, что завтра ему на работу, но даже ранний подъем не мог остановить его. К пяти утрам он сдался. Фортепиано изнуренно замолчало. Жилище погрузилось в столь ожидаемую тишину. Джейд тихонько сопела на плече Дейва, но Роуз будто и не шевелилась всё это время. До подъема на работу Джону оставался один час. *** - Джо-о-он? Ты спишь? Парень уже не реагировал на слова Терези. - Эй, проснись! - А! Что случилось? - Ты уже четвёртый раз за сегодня засыпаешь, - подозрительно заметила Терези, - что ты делал всю ночь? История Эгберта вызвала у напарницы лишь улыбку. - Советую тебе больше таким не заниматься. Спи побольше, мне надоело тебя будить. *** После сегодняшнего трудового дня все выглядели неважно. Единственное в чем повезло девушкам – они чудесно отоспались днём, чего нельзя было сказать об уставшем Эгберте. Он хотел было снова сесть за инструмент, чтобы убивать сознание и слух сожителей, но на пороге дома объявился Каркат. - Эгберт, не смей прикасаться к этой проклятой хренотени! Целеустремлённый Джон хотел проигнорировать эти слова, снова выставил пальцы и приготовился играть, но Каркат вовремя сунул ему под нос некую бумажку. - Что это? - Читай. Лазурные глаза бегали по строкам и с каждой секундой всё больше и больше наполнялись изумлением. - Как… Как... Зачем это… Джон держал в руках бумагу, что извещала о покупке музыкального инструмента. Того самого электронного фортепиано, что заворожило разум Эгберта в магазине. «Так вот почему он приходил тогда…» - Ты должен только забрать эту штуку завтра с магазина. - Откуда у тебя такие деньги? - Неважно. Мне нужно было чем-то вернуть свое проживание здесь. Я просто спас девичьи уши, - прошла небольшая пауза и Каркат добавил: - А, и еще. Я уезжаю через три дня. Он покинул комнату, и радость, переполнявшая Джона от исполнившейся мечты стремительно угасла. *** Проснулся Джон в жаркой постели один. Как и последние несколько дней. Довольно бодрый и выспавшийся Эгберт проследовал на кухню за вкусным и желанным завтраком, но никого там не застал. Только записку на клочке бумаги, с аккуратно выведенными буквами. Роуз писала, пронеслось в голове у Джона. «Каркат уезжает через два дня, если ты еще не знаешь. Он хотел с тобой о чем-то поговорить. Очень срочно. Свяжись с ним, когда будет возможно». Джон немедленно помчался в свою комнату, быстро нашел сотовый и набрал столь желанный номер. Голос девушки-оператора известил, что абонент вне зоны доступа. Наспех одевшись, Джон помчался к дому Соллукса и Арадии. Это было ближайшее место вероятного убежища Карката. После короткого звонка дверь отворилась. На пороге Джон лицезрел бледного Соллукса. Теперь без очков, под светло-карими глазами виднелись тёмные синяки. Вероятно, он не спал ночью. - Чего тебе? – не совсем вежливо поздоровался парень. - Привет, Каркат у вас? - Нету его тут. Всё? - Ну как бы… Тот не успел договорить. Его оборвал хриплый кашель из гостиной. Чуть вытянув шею, Джон заметил лежащую на диване Арадию. Девушка отчаянно пыталась бороться с кошмарным приступом кашля. - Уходи отсюда, - Соллукс захлопнул дверь прямо перед носом Эгберта. Душераздирающий крик не исчезал. Увидев открытое окно чуть дальше от двери, Джон подкрался к нему и присел. Его взгляду открылась довольно просторная гостиная. Растерзанная неведомой болезнью, истощенная кашлем, болью, страданиями, Арадия лежала едва живая. Кровь отлила от лица. Румяные щеки, что помнил Джон в этой прекрасной молодой леди испарились, исчезли, канули во время. Парень с тягостью вспоминал симпатичную, изящную, парящую над землёй красавицу. И сейчас от её нежной улыбки, изящной и молодой фигуры, ярких, жизнерадостных глаз не осталось и следа. Джона переполнял страх и ужас. Глаза Арадии закатывались с приступами кашля, что нарастал с каждой минутой. Она была призраком во плоти. Белоснежная, почти прозрачная кожа, тело, что едва слушалось хозяйки и хриплый голос, те слова, что отчаянно пыталась Арадия сказать. Но все слова застряли в глотке. Подобно струне девушка натягивалась, играла в своем хриплом звучании и без сил падала, едва спасаясь от разрыва. От следующего приступа боли она кричит. Долго, пронзительно, хрипло, невыносимо, душераздирающе. Даже в столь жаркий летний день Джон покрылся холодным потом. Измученную Арадию рвёт кровью. Алая лужица растеклась по идеально чистому паркету, пачкая и тонкие хрупкие пальцы, и тёмный подол сарафана, и густые каштановые кудри. Девушка упала на пол, схватившись костлявыми пальцами за горло. Всё тело жгло огнем, будто тысячи кинжалов вонзаются в хрупкое, девичье тельце. Обхватив руками себя за плечи, она царапала ключицы, руки, ладони в кровь. И снова кричала. Так долго и отчаянно. Ей не хватало сил даже чтобы заплакать. В комнату вошел Соллукс. От недосыпа он едва стоял на тонких худых ногах. С огромным усилием он перевел взгляд на истощенную девушку и сцепил зубы. - Они снова идут, - прохрипела Арадия холодным загробным голосом. Это говорила не она. Будто девушка стала марионеткой в руках демона, такой легкой и послушной. И губы сами открывались по желанию хозяина, тело содрогалось в невыносимых мучениях. Но голос был отобран. Она больше не имеет права говорить, лишь звучать словами повелителя. - Я слышу их, - продолжила Арадия нечеловеческим голосом, - они идут за мной. И за тобой. За всеми нами. Чтобы снова убить и принести страдания. Комнату вновь разрывает дикий крик. И через мгновение Арадия кидается Соллуксу в ноги. - Прошу, убей меня. Не заставляй меня так умирать, молю тебя, заклинаю! Они придут за моей душой и заберут! Убей меня, смертный, убей! Беспристрастный Соллукс всё так же стоял. Он едва сдерживался от дрожи. Этот парень сильный, он выстоит, хоть и с огромным трудом преодолев себя. - Не заставляй меня страдать, смертный! Убей меня! - Чего ты стоишь, как баран?! – взревел до боли знакомый голос. Каркат всё-таки был здесь. Он зашел в комнату с идеально наточенным ножом в руках. - Ты же знаешь, что я не могу, - тихо сказал Соллукс, втупившись в стену перед собой. - Отойди. Еще мгновение и раздается финальный крик. Последний, холодный, но с ноткой торжества и облегчения. Алая кровь пятнает и мебель, и паркет, и белую прозрачную кожу, и тёмный подол сарафана, и густые каштановые кудри. Тело обмякло и выпустило из своих объятий Соллукса. Ноги уже не держали Джона. Сердце билось в рёбрах, подобно птице, заточенной в клетке. Он медленно сполз по стене, забыв обо всем на свете от увиденного. Воздуха не хватало, ужас наполнил его до краев. Каждая клеточка тела застыла, тело не желало повиноваться. До ушей Джона дошел последний осколок фразы Карката: - … как тряпка. Ты и сам прекрасно знаешь, чего требует ритуал.