Кровавый лес

Меня разбудил неумолимый солнечный свет. Я застонала и села на земле. Вряд ли прошло больше трёх часов, но рассвет буйно разгорался на чистом небе. Почти всё моё тело было в грязи, затекло и ныло. Нога притихла, ожидая своего часа пронзить меня болью. Я ошалело посмотрела вокруг. Улыбнулась. Мне было ужасно плохо, голова кружилась, но улыбка помимо воли появилась на губах. Он меня не нашёл! В руке всё ещё была зажата моя седьмая записка, и тут улыбка пропала без следа. Я осознала, что сегодня мне не выжить. Бой за последнюю восьмую записку будет уже ночью, а у меня нет фонаря и потянута нога. Я обречённо откинулась назад и посмотрела в небо. Не было ни сил, ни желания плакать и то, что в таком отвратительном состоянии я проведу мои последние часы, никак меня не задело. Ожидание кончины стало для меня слишком обыденным. Я кое-как поднялась на ноги. Огляделась. На четвереньках доползла до воды, которая стала видимо чище по сравнению со вчерашним днём. Всё-таки течение здесь весьма сильное, удивительно, как я выдержала противостояние ему. Я умыла лицо и руки. Мне предстояло забраться на невысокий обрыв - ночью он казался намного больше. И тем не менее это стало испытанием. Боясь повредить ногу сильнее, я полагалась в основном на руки, используя рабочую левую ногу для толчков наверх. Оказавшись наверху, я ещё долго лежала, переводя дух. Встала прямо. Опираясь на деревья, начала своё путешествие домой. Ногу безумно сводило, но я терпела боль. Утренний лес не казался прекрасным, всё перед глазами плыло и смешивалось. Всё чаще приходилось останавливаться - или помассировать ногу, или прокашляться. Я прикоснулась ладонью ко лбу и, хотя определить было сложно, мне показалось, что у меня жар. Сон на мокрой холодной земле даром не прошёл. Шансы на выживание стремительно уменьшались. Потратив несколько часов на дорогу, я всё же добралась до лачуги. Толкнула дверь, зашла внутрь, заметила на столе "письмо" от Слендера. Брезгливо отвернулась. Проковыляв к шкафу, стала сбрасывать с себя мокрую одежду. Пыльные обноски, которые я вообще раньше хотела сжечь, теперь показались мне лучшей одеждой на свете. Встав на колени, я дрожащими руками разожгла огонь в печи. Взяла с полки банку с мазью, села на стул, подтянула к себе больную ногу и, пока намазывала опухоль, прочитала: "Бедная Ка-а-айла, солнышко, потянула ножку. Как же хитро ты вчера спряталась, я понял это только на рассвете! Мне не интересно играть с калекой, даю тебе ночь на излечение, но не более. Я хочу, чтобы ты чувствовала, что могла победить, но всё равно подохла. Ах, как же приятно было видеть твою панику! Чувствовать её, чуять. Я буквально возбуждён от этого. Когда я тебя убью, я буду долго насиловать твоё тело. До скорого!" Я почувствовала тошноту и яростным движением, почти ударом скинула лист со стола. Обнаружив рядом что-то из еды, я быстро утолила голод, даже не особо вглядываясь в то, что я ем. Сознание перекрыло красочной картиной, описанной в послании. Закашлялась. Горло сжимало то ли от тошноты, то ли от простуды. От печи медленно начало распространяться тепло. Из аптечки, удобно лежавшей в ящиках под столом, я достала бинт и туго затянула травмированную ногу. Перетащив стул из одного угла домика в другой, я поставила его у огня. Взяла в руки коробку с травами и склянками, и закутавшись в одеяло, села на стул и стала перебирать содержимое ящичка. Солнце весело заглядывало в окно. От моих рук вскоре стало приятно пахнуть травами. Я выбрала несколько, сверяясь с пометками на внутренней стороне крышки от коробки. Поставила в глиняном горшочке в печь немного воды, насыпав туда этих трав. Сварив себе таким образом незамысловатый отвар, я осторожно перелила его в другую посудину и стала медленно пить. Наконец-то мне перестало быть холодно. Почувствовав, что сил у меня больше нет, я проверила заслонку в печи, добрела до кровати и легла на матрас. Пружины скрипнули и приняли меня в объятья сна. Проснувшись, я почувствовала, что боль немного отошла на задний план. Да и перед глазами уже не так плыло, только кашлять я не перестала. Всё-таки лесник знал толк в травах. Я размотала ногу, снова смазала больное место. Моя одежда, положенная на печь, уже высохла, но она была вся перепачкана глиной и я решила остаться в том, что уже было на мне, несмотря на то, что я пропотела и ткань неприятно прилипала к коже. Выбирать особо не приходилось. Дрова уже почти прогорели, я подкинула новых и поставила приготовиться ещё одну порцию чая в горшке. Подумав, залила водой в ещё одном некоторое количество неопознанной мною крупы и тоже поставила в печь. Уже чувствовалось, что скоро будет вечер - было часов пять или шесть. Я слишком много потратила на путь от реки и дневной сон. Время я проводила в уходе за больной ногой и восстановлением сил. Каша получилась неплохая, а в добавок ко всему я отыскала в погребе малюсенькую баночку с мёдом, и вместе с горячим горьковатым отваром целебных трав это всё показалось мне самой вкусной едой за всю жизнь. Медленно опускалась ночь, но спать я не спешила, мне нельзя сбивать режим, да и спать больше не хотелось. В шкафу я нашла старую книгу и дневник лесника. Взгромоздившись на стул вместе с одеялом, я повертела в руках небольшого размера роман и отложила его в сторону, отдав предпочтение дневнику. Судьба человека, обеспечившего меня кровом и лекарствами, волновала меня куда больше. Допивая отвар, я углубилась в чтение: "Наступает весна. Жизнь расцветает вокруг. Приходили люди из деревни - договорились насчёт трав, да лесного мёда на этот год. За зиму-то всё подъедено уже. Будем браться за работу!" "Ночи здесь тихие и покойные. Ни разу не пожалел, что единственный из братьев перенял дело деда. Многие говорили, мол, в нашем-то веку зачем как отшельнику жить? А я совсем не отшельник. Вокруг меня - лес, он говорит со мной, он меня любит. И я его люблю. Всё что ни есть живое - всё мой друг. Нет одиночества в лесу, в работе." Я читала аккуратный почерк этого человека и улыбалась. Видимо, по утрам лес всё ещё живёт той жизнью, что очаровала предыдущего жильца. Интересно, сколько людей жило в лесничьей после него и до меня? Тем временем записи становились всё тревожнее, а последняя была совсем жуткой: "Я не понимаю, откуда ЭТО взялось. Мне страшно, я не боялся ни медведей, ни волков, а сейчас меня одолевает оцепенение. Я пробовал бежать, но куда бы я ни шёл, всё равно прихожу к леснушке. На месте где деревня стояла - густая чаща. Нет мне спасения, но я буду до последнего пытаться отстоять свой лес. И ежели кто читает это, не сдавайся. Я не знаю, что ЭТО, но лес стал совсем другой, он будто очернел, поник, заболел болезнью, которую я не знаю, как вытравить. Спаси мой лес." Так кончался дневник. Я сидела с навернувшимися на глаза слезами и смотрела на страницы. Видимо, лесник стал жертвой Слендера. За что? Он жил счастливой жизнью в гармонии с собой и природой. Ничем не мог этот человек заслужить такой кончины. Меня наполнила злость. Я посмотрела в окно, вглядываясь в чёрную стену леса, в которой укрылась гниль, разрушающая и беспощадная, бесцельная и яростная, та, которой я не сдамся. Слендер увидит, что значит человеческая ярость. Что значит моё желание жить.