Небо, полное звезд

Джону было все равно. Он делал свое дело. Делал его хорошо и не стыдился получать за это деньги. А то, что его занятием была доставка оружия в Северную Ирландию, его мало волновало. Контрабанда? Ладно. Оружие? Отлично. Белфаст? Платите! И Вы получите все, что пожелаете… Джон не против. Кому и для чего? Это не его дело. Он получает заказ. Для него готовят транспорт, маршрут и груз. Кто и как обеспечивает безопасное и свободное пересечение полицейских и таможенных постов – тоже не его забота. Продажные полицейские… Продажные пограничники… Продажные чиновники… Все продается. Его тоже покупают. И что? Таков мир. Не он установил правила, не ему их осуждать. Да и зачем, если всех все устраивает? Добро пожаловать в двадцать первый век! А если где-то кого-то застрелили из автомата, который Джон перевез через две границы, кто ж виноват? На курок нажимал не он… … Два года назад в госпитале в Герате, когда он лежал, как растение, весь в капельницах, шитый-перешитый в гипсовых лубках и с катетером в уретре, следователь из военной комендатуры день за днем задавал ему одни и те же вопросы в надежде, что Джон проколется и поменяет показания. «Нет, он ничего не помнит…» «Уотсон?.. А кто это?..» «Нет, он не передавал координат части… А это где?..» «Нет, он не получал денег… Неужели?» «Нет, он ничего не взрывал… Взорвал? А что?» «Почему выжил только он? Дуракам везет…» «Нет, он не помнит, где жил до… Харрогейт? Где это?» «Нет, он не знает, кем работал… А кем?» «Какой год?.. Эээ… И какой? Черт…» «Как зовут? Джон…» «Откуда? На кровати табличка с именем…» Два месяца… Он устал. Ему все надоело. И перевязки, и протирание мокрой губкой, и безвкусная еда… Июль, сорок пять в тени, кондиционеры на честном слове… Игла от капельницы уже не попадает в вену. Да и сами вены истерзаны до безобразия… Без движения тело немеет, истончается, кожа обтягивает ссыхающиеся мышцы, губы все время трескаются и кровоточат… Но хуже всего эти допросы. Капитан Линхорн, следователь, так и не поверил, что Джону отшибло память. Что он не помнит не только то, что произошло 17 мая 2010 года в уезде Баглан-и-Маркази, но и собственной фамилии. Как ему рассказали позже, их команда из десяти человек попала в засаду. Судя по пустым гильзам, позже обнаруженным в том месте, они отстреливались до последнего патрона. Их окружили очень грамотно. Первым выбили капрала Динка с рацией. Стрелял снайпер, ориентируясь именно по передатчику. По всей видимости, кто-то слил информацию о маршруте, и их ждали… Когда закончились боеприпасы, а в живых осталось только трое: Майк Рот с перебитым позвоночником, совершенно целый Ларри Морстен и раненый в плечо Джон Уотсон. Их хотели взять живыми, но Джон подорвал всех троих последней ручной гранатой. И почему-то остался жив. Вообще, Джон был согласен со следователем. Не мог он выжить. Человек, у которого в руках взрывается граната, теряет и эти руки, и голову, которая приняла такое чудовищное решение. Но объяснить свое «чудесное» спасение он не мог. Джон НИЧЕГО не помнил. Он «родился на свет» в больничной палате 29 мая 2010 года без имени, без прошлого и, по-видимому, без будущего… … Доказать ничего не смогли… Но и помогать ему никто не стал. Джон получил на руки демобилизационное предписание, выписку из истории болезни, чек выходного пособия и билет до Харрогейта в Северном Йоркшире, где жила его мать. Встреча с семьей не принесла ни пользы, ни радости, ни облегчения. Мать – маленькая женщина, с заплаканными, блеклыми глазами, с густой сединой в плохо уложенных волосах, все время заглядывала ему в лицо и надеялась найти в его взгляде хоть крупицу узнавания. Джон честно старался, рылся в своей пустой, как заброшенный чердак, памяти и виновато улыбался в ответ. Сестра Гарриет, подозрительно пялилась, неверяще кусала губы и вела себя, как армейский следователь, только в более крепких выражениях. Джон не помнил, что было между ними раньше, но, по-видимому, его возвращение не добавило теплоты в их отношения. В доме матери Джон провел почти два месяца. Он все еще надеялся, что россыпь семейных фотографий, его старые письма, присланные матери и с учебы и с мест его службы, что-то напомнят, всколыхнут, взломают лед, так прочно покрывший его прожитые годы. Лица, места, чей-то смех… Его, Джона, приятели, девушки, спорт, каникулы и отпускные демарши… Города, люди… Чужое, фальшивое, словно бумажные цветы на могиле… Словно этой могилой был он сам… Самым полезным оказалась бережно сохраненная миссис Уотсон довольно толстая, очень потрепанная пачка писем. Некоторые были с конвертами, от некоторых остались лишь пожелтевшие разрозненные листочки. Джон с болью понял, что мать часто, очень часто перечитывала эти странички, надеясь, что от количества прочтений что-то в небесах сдвинется, и ее сын все же вернется домой, в ее одинокий, холодный дом… Отчасти, ей это удалось… Видимо, в поверье о материнской молитве, способной отмолить любой грех, все же была какая-то истина… Джон вернулся… Но легче от этого никому не стало. Новая боль, разрушенные надежды, присыпавшая волосы незаслуженная седина… Из сохранившихся документов Джона наиболее ценными был его медицинский диплом, водительские права и старая телефонная книжка. Чтобы стать офицером, в свое время ему пришлось пройти обучение в Королевской военной академии в Сэндхерсте, что в двадцати километрах от Лондона. По окончанию четырнадцатинедельного курса, Джон Уотсон должен был заступить в распоряжение 5-го Нортумберлендского полка, расположенного в провинции Гильменд, в качестве офицера медицинской поддержки. Но по прибытию стало ясно, что командного состава там хватало и без него, а вот практиков хирургического отделения можно было сосчитать по пальцам, учитывая, что в их специфические профессиональные обязанности входило участие в военных операциях, патрулированиях и рейдах. Оливковый крест на рукаве спасал от пуль и осколков не больше, чем приказ о назначении сложенный вчетверо в кармане форменной куртки, и от этого дефицит среднего медицинского персонала не становился меньше… Джон принял поворот судьбы с присущим ему на тот момент спокойствием и энтузиазмом. Под пули лез, как и все, штурмовую винтовку держал в руках едва ли не чаще, чем скальпель и полевой комплект медицинской помощи… На блеклой, словно выцветшей фотографии Джон в компании таких же, как и он загорелых почти дочерна парней сверкал белозубой улыбкой, демонстрируя свою воинственность в нарочитых позах с L85A2 наперевес. Сетчатые каски набекрень, соломенные волосы, веселые лица… Сколько их осталось в живых сейчас?.. Наверно, ему это нравилось, подумалось с неожиданной и щемящей завистью. К себе самому, с фотографии. Только вот «тот Джон Уотсон» сейчас лежит в горячих песках Афганистана, а назад, домой, вернулся уже кто-то другой. От веселого, общительного врача осталась пустая, бесчувственная оболочка… И Джон уехал в Лондон…