Небо, полное звезд

- Джон… Нет, он не собирается поднимать голову и снова смотреть, что еще ОН там нашел… - Джон. Нет, это просто не честно… Он работал… Он хочет спать… - Джон! Господи!.. Одеяло покинуло его бренное тело, обдав напоследок очень даже прохладным воздухом... Понятно, окно же открыто, а февраль как-то не привык в Англии считаться летним месяцем… Он сдается и покорно садится, свесив ноги, не раскрывая глаз и стараясь удержать в памяти последние события тихого, спокойного сна… Может еще обойдется? Не обошлось… - Джон Уотсон, быстро иди сюда! – голос увеличил напряженность, опасно спускаясь на пол октавы ниже. Это уже серьезно… Придется встать… Вслепую нашарив шлепанцы (у открытого окна жуткий сквозняк), Джон на ощупь побрел в заданном направлении. Хорошо, он просто ПОСМОТРИТ – и сразу обратно, на мягкую подушечку, под одеялко… Досматривать честно заслуженный сон… - Ну? – спросил он, чувствуя, что уперся в жесткую спину. – Что у нас сегодня? Это что, так срочно? Ты же говорил, что нашей вселенной пятнадцать миллиардов лет… или около того… Она не могла подождать еще пару часов? Пока скромный и чертовски усталый я, наконец, выспится? Нетерпеливая рука дернула его за плечо, заставляя склониться. Он не сопротивлялся, приложившись ЗАКРЫТЫМ глазом к теплому (после Алекса) окуляру телескопа… … У Алекса Вудриджа, сразу после основного призвания, в виде «жутких цветовых пятен в дорогих рамах» (по личному мнению Джона), на втором месте жизненных ценностей стояла зародившаяся еще в детстве страсть к астрономии. Вернее это была не страсть, а СТРАСТЬ с самой большой буквы. И хотя появление в его жизни капитана Уотсона заставило сильно потесниться оба приоритета, все свое свободное от Джона и галереи время Алекс проводил «пялясь» (опять же, по мнению капитана), в бессмысленное, черное и пустое небо. То, что ЭТО небо не пустое, а уж тем более не бессмысленное, Джон узнал после того, как Алекс шантажом и угрозами ввести «эмбарго на секс» на целую неделю заставил его «всего один-единственный разочек» заглянуть в роскошный, безумно-дорогой и просто громадный телескоп, по-королевски расположившийся в их спальне возле окна, выходившего в сторону Грин-Парка. И Джон узнал, что звезды не белые, разноцветные, как карамель на витрине его любимой кондитерской. Они подмигивали с бархатистого глубокого купола, словно соблазняя его учинить вместе с ними какую-то шалость. И ему почему-то очень захотелось и налить, и учинять… А еще его поразило, что этих самых звезд ТАК много… И это почему-то грело и приносила в его нервную издерганную душу благословенный покой… Джону захотелось жить… Алекс ему все время что-то рассказывал, называл красивые имена, тыкал пальцем то в одну точку небосвода, то в другую. Джон всегда слушал раскрыв рот, послушно вертя головой вслед за указующим перстом, громко удивлялся, тихо ахал и неизменно забывал и названия, и связанные с ними факты… Он был благодарным слушателем и искренним другом, но работая посменно охранником в художественной галерее, вполне оправданно нуждался хотя бы в кратковременном сне. А так как ночные бдения Алекса нередко совпадали с его попытками восстановить жизненные силы своего тела, на этой почве возникали конфликты интересов, в которых по какой-то странной закономерности почти всегда победителем выходил искусствовед и его технический монстр. Вот и сейчас бедный Джон делал вид, что внимательно рассматривает некое небесное тело, на самом деле пытаясь поудобнее приспособить губчатый манжет окуляра под какое-никакое подобие подушки. - Ну, и как это тебе? – прозвучал сверху опасный вопрос. Но Джон уже знал, как его обойти с меньшими потерями. - Восхитительно, - отчеканил он замечательным бодрствующим голосом. – Великолепно! Большое спасибо, что не дал мне это пропустить… Дальше он мог быть свободен и уже почти радовался маленькой победе, как почувствовал весьма чувствительный подзатыльник. - Ай! – он больно приложился глазом. Пришлось его все же открыть. – Ты чего? Алекс сурово и демонстративно снял с телескопа черную заглушку – Джон «наслаждался видом» через закрытый объектив. Умник-идиот: один-ноль в пользу умника. Джон виновато и обреченно вздохнул. - Ладно. Давай, что там у тебя… Только быстро… Алекс просиял. - Никто не знает! Я первый… Эта картина – подделка!.. - Черт.. При чем тут картина? – нахмурился Джон. Ему вдруг показалось, что он все еще спит. – Ты же мне небо собирался показать… - Да в этом все и дело! Смотри! И Джон посмотрел. Правда. - И что? Ну… несколько звезд… Очень красиво… Но что?.. Что необычного? Он поднял голову. - Ван Бурен. Супернова… - торжественным шепотом произнес он. Словно это что-то говорило. Лицо Джона ответило молча и красноречиво. - О. – Алекс закрыл ладонью глаза. – Ты как всегда не в курсе. Он высунулся в окно, опершись ладонями о подоконник. Из его рта вылетело маленькое облачка пара. Февраль… - В нашей галерее выставлена недавно найденная и считавшаяся утраченной картина известного голландского художника семнадцатого века Яна Вермеера. Она выставлена на аукцион со стартовой ценой в тридцать миллионов фунтов… Он снова вздохнул, послав в путешествие еще одно облачко. - Она прекрасна… Он вдруг резко развернулся, едва не сбив телескоп локтем. Его лицо стало непривычно серьезным и даже злым. - И все же, это подделка. Я могу доказать… Он неожиданно потерял воинственность и ссутулился. Джон ощутил жалость и боль в груди. Он не привык видеть Алекса ТАКИМ. Сломанным, подавленным… - Я хочу сначала поговорить об этом с… Просто поговорить… Будет нечестно, если я вот так просто предам это огласке… Это как… предательство… Джон обошел ствол телескопа и притянул худое, покрытое мурашками тело. Погладил, как ребенка по спутанным волосам, потянул в сторону кровати. Он точно знал, КАК он может сейчас его успокоить… Хотя бы на время… Утро он встретил в одиночестве. На столе в кухне рядом с его любимыми коричными булочками лежала записка. «Буду поздно. Встретимся утром после твоего дежурства. Люблю, Алекс.» Вот досада! А он собирался пройтись вместе до Грин-парка… Его день прошел скучно и бестолково. Уже вечером, надев форму и сунув подмышку коробку с сандвичами, Джон отбыл на ночное дежурство… Он надеялся застать Алекса в галерее, но его напарник отрицательно качал головой и сказал, что не видел Вудриджа с самого утра… Джон набрал знакомый номер, но мобильник ответил лишь длинными гудками… Тревожный звоночек Джон заглушил с трудом… … Февральское морозное утро навсегда отпечаталось в его памяти, мозгу, сердце, как символ утрат, боли и смерти… То, что ВСЕ уже случилось и это ВСЕ вновь рушит его жизнь, на этот раз окончательно и бесповоротно, Джон понял, когда увидел полоску света из приоткрытой входной двери. Тонкую, словно волос, который греческие Мойры* режут, прерывая человеческую жизнь… Едва Джон толкнул дверь, этот волос оборвался… Квартира встретила его зажженным всюду светом и мертвой тишиной. Перед входом в спальню валялось темное кашемировое пальто, безжалостно смятое и пыльное, а в самой комнате, раскинув руки, словно падая в пропасть, лежал Алекс Вудридж, на белой расстегнутой у ворота рубашке которого ярко цвели алые маки кровавых брызг. Серые глаза пусто смотрели в потолок, над которым навсегда захлопнулось его прекрасное небо, разом погасив в зрачках все звезды… ---------------------------------------------------------------------- * Мойры - В древнегреческой мифологии это богини судьбы.