* * * * *
Квартира встретила Андо тишиной и темнотой. Включив свет в прихожей, он с каким-то отстранённым безразличием отметил, что на вешалке нет куртки Терачи, а поводок Мию не висит на крючке. Шинья не мог один отправиться на прогулку с собакой, а это означало только одно: он просто ушёл. Избегая ненужных разговоров, попыток разобраться в ситуации и глупых обещаний всё забыть. И всё бы ничего, только остался неприятный осадок. Не то чтобы Дайске ждал какой-то благодарности за свою помощь - в конце концов, Шинья совсем не просил его об этом. Просто ему казалось, что между ними могли бы сложиться хорошие отношения. Что мешало им и дальше встречаться по вечерам в парке и делиться своими впечатлениями за день? Почему Шинья так легко решил за них обоих? Дайске «на автомате» принял душ и разогрел ужин. Вкуса еды он не чувствовал - словно резину жевал, а кофе вызвал у него стойкое отвращение. Андо вымыл посуду и уставился в окно. В доме напротив зажигались огни - люди возвращались с работы, ужинали и были не одиноки. В их квартирах наверняка не было такой гнетущей тишины, как у него сейчас, после ухода Шиньи. Три дня - всего три - а как будто целая жизнь была вырвана из его памяти. Ему больше не хочется возвращаться в дом, где его никто не ждёт. Ему больше не хочется засыпать одному на этой огромной кровати. Ему больше не хочется этого одиночества. Как же так получилось, что ему не нужна эта свобода? Как у Шиньи получилось так быстро привязать его к себе? Дай ушёл в спальню, долго стоял перед шкафом с опустевшими полками - смотрел и не верил. Ведь это не в характере Шиньи - так уходить от проблем. Хотя… что он вообще знает о Терачи? Андо резко развернулся - вспомнил, что дневник Шиньи всё ещё у него. Через десять минут он уже лежал на кровати, вчитываясь в неровные столбики иероглифов. «Ненавижу эти таблетки. Дело даже не в их мерзком вкусе, от которого выворачивает наизнанку, а в том, что я не могу контролировать свои эмоции. Истерика накатывает внезапно, лавиной, и вот уже я сотрясаюсь в рыданиях, от которых не становится легче. Я не могу объяснить причину своих слёз - её попросту нет. Хочется в бессильной злобе крушить всё вокруг, но я из последних сил сдерживаю себя - пока не проигрываю вчистую и не швыряю первый попавшийся под руку предмет в стену. Потом мне будет стыдно перед больными из соседних палат, но в этот момент я ничего не соображаю - только душащие меня слёзы, только бессилие что-либо изменить и отчаяние. И я не знаю, как справиться со всем этим… На самом деле, всё это мелочи по сравнению с тем, что действительно меня беспокоит. С истериками я рано или поздно научусь справляться, но что делать с возбуждением, я не знаю. Даже в подростковом возрасте я не испытывал такого мучения. Я свихнулся на одном человеке и не имею ни малейшего понятия, как избавиться от своего наваждения. Я схожу с ума от его голоса, я возбуждаюсь от его прикосновений - а ведь он осматривает меня ежедневно, я выслеживаю его по запаху, как хищник свою добычу… И не понимаю, почему именно он. Здесь достаточно хорошеньких медсестёр, чтобы я не думал о мужчине, но ничего не могу поделать - я реагирую только на него. Каждый вечер одно и то же. Не могу уснуть - желание скручивает внутренности в тугой раскалённый узел, и я катаюсь по кровати в попытках отвлечься. Пытаюсь вспомнить всё самое отвратительное, что только происходило со мной в жизни - моменты, от одной мысли о которых возбуждение должно исчезнуть, но всё без толку. Я хочу его. До искусанных в кровь губ, до разъедающих глаза слёз, до удушья от нехватки воздуха, пропитанного его запахом. И это сильнее меня. Я ненавижу себя, презираю, но всё равно сдаюсь и тянусь рукой к болезненно пульсирующему члену. Я хочу чувствовать его прикосновения к моей разгорячённой коже, его пальцы в моих волосах, вкус его губ на моих… Хочу, чтобы этот упрямо сжатый рот расслабился под моими прикосновениями, чтобы тяжёлый взгляд тёмных глаз смягчился - пусть в нём горит желание… Я хочу так много, что это никогда не осуществится. Он никогда не переступит черту, которая нас разделяет на врача и пациента. Никогда. И от этого так больно… Больно, но не мешает мечтать. Обидно, но желание от этого не исчезает. Как сейчас. Долгожданное облегчение приходит вместе с его именем, сорвавшимся с моих губ. Подняться и пойти в душ, чтобы корчиться под прохладными струями от грязи, которой я покрыт с ног до головы. Я опустился до такого… Кажется, что ниже падать просто некуда, но я уверен, что это не предел. Я упаду ещё ниже. И катастрофой будет увидеть жалость в его глазах… Я знаю, что он прочитает это, что мне будет стыдно, но не так, как если бы он зашёл в палату и застал меня за этим занятием. Он ведь знает - он всегда и всё знает. Он осматривает меня каждый день и не может не чувствовать. Он же врач. Как он вообще меня ещё терпит? Я невыносим и жалок...» Дайске закрыл тетрадь и резко выдохнул. Этого он узнать не ожидал. Зачем Ниикура отдал ему дневник, если знал, о чём там написано? Какую игру он ведёт? Он же наверняка в курсе того, какие чувства к нему испытывает Шинья. Неужели таким образом пытается убрать «соперника» в лице Андо? Но для чего? У него же есть женщина, есть Тошимаса, в конце концов… Да и за всё время, пока Шинья лежал в больнице, Ниикура никаким образом не показал своей личной симпатии к нему… Так что не вяжется это как-то… Нет, тут что-то другое… И дневник старый, четырёхлетней давности… Так что, может, всё давно изменилось. Андо отложил тетрадь на тумбочку и прикрыл глаза. Ужасно хотелось пойти к Шинье и всё выяснить, чтобы не оставалось между ними никакой недосказанности, но он понимал, что не сможет этого сделать. Терачи был для него загадкой, и он не знал, как должен поступить. Как отреагирует Шинья, если он заявится к нему с разборками? Да и вообще - просто заявится? Это были вопросы, на которые он не знал ответов. Голова потяжелела от противоречий, и Дайске не заметил как уснул - поверх покрывала, даже не раздевшись. Только прижал к себе подушку, на которой спал Шинья, вдохнул его запах - и провалился в сон.* * * * *
- Каору, я принёс отчёт о вскрытии. Посмотришь? - Такашима положил перед Ниикурой папку и отошёл к дивану. Удобно устроившись, он смотрел, как заместитель директора вчитывается в данные и хмурится. В кабинет тихо просочился Хара и пристроился на диване рядом с Койю. - А он впервые обратился в больницу? - Ниикура поднял глаза на патологоанатома. На Тошимасу он не обратил никакого внимания. - Нет, он обращался две недели назад, но ему отказали в госпитализации, - невозмутимо ответил Койю, предвкушая разборки. В этом плане Каору был совершенно предсказуем. - Причина отказа? - Мужчина был запойным и на тот момент у него наблюдалась алкогольная полинейропатия. Ему посоветовали выйти из запоя, а потом уже обращаться в стационар. - Это наши грамотеи из приёмного так ответили? - Разумеется. Это вполне в их стиле, - хмыкнул Такашима, наблюдая, как медленно закипает Ниикура. - А точную дату обращения не знаешь? - 27-го октября. - А кто дежурил из терапевтов в тот день в приёмном покое? - Ниикура нахмурился, вспоминая. - Кобаяси-сенсей, - с особенным удовольствием сообщил Такашима. Каору вздрогнул. - Масами? - Именно. Она его даже на рентген не отправила - не сочла нужным, - Койю мстительно улыбнулся. Он очень надеялся, что Ниикура не станет делать поблажек своей стерве. - Выебу… - выдохнул Каору. - Совсем страх потеряла… Думает, что я её покрывать буду? - Но ты же покрываешь Пату - так почему бы ей так не думать? - подлил масла в огонь Такашима. Хара затаился - патологоанатом явно разжигал скандал. - Да потому что!!! - немедленно взвился Ниикура, вскакивая с кресла и начиная нервно вышагивать по кабинету. - Потому что!!! Томоаки - хирург от Бога, а она кто? Она же сюда всеми правдами и неправдами пролезла! Не зря же Нишикава от неё избавился - он ведь не дурак, бездарность чувствует… - Но ты с ней встречаешься, Каору, что заставляет думать о том, что Масами не такая уж и бездарность… По крайней мере, в сексуальном плане, - вкрадчиво заметил Койю. Хара сжался и опустил голову. Волнистые волосы закрыли лицо. Ниикура резко остановился и потянулся за сигаретами. Такашима был прав. Масами могла стать неплохой женой - при условии, что оставит работу. Но вот в этом и была проблема - Масами рвалась на должность заведующей терапевтическим отделением, а Ниикура этому противостоял. Категорически. Но надеялся, что сможет убедить её посвятить себя обустройству домашнего очага. Каору уселся в кресло, затушил окурок в пепельнице и повернулся к патологоанатому. - Койю, будь другом, пригласи её сюда. И возвращайся - разговор будет долгим, - он с трудом сдерживался, чтобы не начать орать прямо сейчас. - Я могу сходить за Кобаяси-сенсей, - предложил Тошимаса, поднимаясь. - Не надо. Меньше всего я хочу, чтобы при этом пострадали Вы, Хара-сенсей, - выдал Ниикура и замолчал, расширившимися глазами глядя на подчинённого. Тошимаса чувствовал, как бешено заколотилось сердце от этих слов. Он не мог поверить - Ниикура переживает за него? Каору понял, что сболтнул лишнего и уронил голову на скрещенные на столе руки: - Ёбаный по голове комар… - выдохнул он. Такашима схватил Хару за руку и выволок из кабинета. Тошимаса послушно перебирал ногами, но в голове творился полный сумбур. Он не мог поверить. На лестничной площадке Койю притормозил. - Вы оба - идиоты. Клинические. - А? - отозвался Тошимаса. Такашима посмотрел на застывшее на лице Хары блаженное выражение и хмыкнул: - Однозначно. - Койю, - голос Тошимасы прерывался от переполняющих его чувств. - Койю, как ты думаешь, у меня есть шанс? Такашима молча похлопал его по плечу и стал спускаться по лестнице. - Койю! Койю, ты не ответил! - Хара перегнулся через перила и умоляюще смотрел на патологоанатома. - Иди работать, Тошия. И не делай глупостей. Шаги Такашимы отдалились и затихли, а Хара продолжал стоять на лестнице, пытаясь успокоить бешено стучащее сердце. Кажется, он придумал, как использовать этот шанс.