Бывшая жизнь

Городская больница, к счастью, располагалась на окраине, совсем рядом с посёлком Октябрьский – ехать пять минут. В приёмном покое за последние час-полтора собралась приличная толпа из гостей злополучной вечеринки. Альбина и Наташа, Пашка и Валя, привезшие девушек на Валином «ауди», доктор Рудинштейн, который совершил впечатлившее его путешествие на заднем сиденье Фединого «харлея», и сам Федя. Ещё несколько человек сочувствующих ждали снаружи. Ян находился в палате с мужем – больше никого туда не пустили, кроме, разумеется, Юлия Михайловича, который вёл у омеги беременность. Ожидающие переговаривались вполголоса, и каждый переживал по-своему: у девушек подрагивали руки, и Наташа без конца поправляла волосы, Федя стоял неподвижно, как скала, сложив толстенные волосатые лапищи на бочкообразной груди и хмуро глядя в стенку. Пашка всё говорил и говорил, никак не мог остановиться, то и дело принимаясь истерически хихикать. Валя, как и все, взволнованный, вполуха слушал Пашкину трескотню, беспокойно оглядываясь по сторонам – и увидел вдруг папу. Максим Петрович, озабоченный и бледный, как-то нерешительно вошёл в коридор. - Папа! – молодой омежка подбежал к родителю. – Где ты был?.. Я искал тебя… Максим Петрович слабо махнул рукой – мол, потом, не до этого. Из палаты вышел Ян – все, включая старшего омегу, разом подались к нему. - Всё обошлось, - альфа выглядел измученным, но уже гораздо более спокойным. – Рана неглубокая, большую кровопотерю тоже удалось предотвратить. Скоро всё заживёт. - А ребёнок? – срывающимся дискантом спросил Пашка. - Всё хорошо. Всё хорошо… Все показатели в норме. Послушали у малышки сердечко – даже не учащённое. Витя полежит в больнице неделю, понаблюдается. Они опасаются запоздалой реакции на стресс. Но он у меня молодчина просто. Ещё сам всех там успокаивает… Из полиции не звонили, Аля? - Звонили. Ни хрена. - Я так и думал. Неудивительно… В этой рощице весь посёлок гуляет, какие там следы. Тем более в День Победы… У Феди и его бойскаутов по горячему следу шансов и то больше было. - Не, - помотал космами явно расстроенный Федя. – Никого. Мы чуть ли не до теплиц добежали. - Правда, они пулю нашли, - сообщила Альбина. – Полисмены. Валялась в кустах. Но без ружья это ничего не даст. Валя, стараясь не привлечь лишнего внимания, взглянул искоса на старшего омегу. - Папа, - спросил он шёпотом. – Где Влад? Ты видел его? Разговаривал с ним? - Нет… - успел произнести Максим Петрович. Его увидел Ян – чуть отстранив прыгающего вокруг, как воробушка, Пашку, он сделал шаг вперёд: - Максим Петрович, вы не знаете, где ваш сын? Тот вздохнул с обречённым смирением – он явно ожидал этого вопроса, понимал его закономерность, и успокаивал себя, чтобы не выдать волнения. Покачал головой: - Дома его нет. Я звонил к нам, подошёл мой муж… Дома нет ни Влада, ни Егора. Геннадий Алексеевич приехал домой около пяти, никого не застал, и до сих пор никого из них не было. - Вы уверены? – Альфа говорил очень спокойно и негромко, казалось, что он о погоде на улице спрашивает. – Уж не обижайтесь, но я был вынужден сообщить полиции обо всех обстоятельствах. И по всему выходит, что Владислав был единственным, у кого с Витей были конфликтные отношения. У моего мужа нет врагов. Так что к вам приедут полицейские, и не хотелось бы, чтобы вас уличили во лжи. - Я понимаю вас… Ваш скептицизм. Но я также понимаю, что сегодня произошло, и это ни в какие ворота не лезет… Ян, Витя мне очень нравится. Очень. Он всегда мне нравился. И я ужасно расстроен… Уверяю вас, я говорю правду. Более того, я сказал мужу, что к нам могут прийти из полиции. Я всё ему объяснил. - Воображаю реакцию отца, - пробормотал Валя. Но Максим Петрович решительно помотал головой: - Вовсе нет. Твой отец, возможно, не самый понимающий человек в мире, но происшедшее слишком серьёзно. Геннадий Алексеевич уважительно относится к правоохранительным органам. Ты же знаешь, он за порядок. Ян, вам не о чем беспокоиться. Мы с супругом приложим все усилия, чтобы найти Влада в кратчайшие сроки. И заставить его поговорить с полицейскими, имеет он отношение к происшедшему или нет… Ян с видимым бесстрастием кивал головой: - Я знаю вас как человека не только порядочного, но и весьма практичного. И надеюсь, вы понимаете, что… Если выяснится, что это Владислав стрелял в моего мужа, ему бесполезно прятаться от меня. Я найду его, даже если он эмигрирует в Папуа – Новую Гвинею. Кричи он, ругайся, стучи в стены кулаком, грози убить Влада голыми руками – и тогда не была бы так очевидна его решимость. Максим Петрович кивал, шепча «Да, да…», изо всех сил стараясь не показывать, насколько ему не по себе. Никогда ещё он не попадал в даже близко похожую ситуацию, прожив всю жизнь за спиной сильного и строгого мужа, и омеге, по самой своей природе не склонному к принятию трудных решений, до физической боли хотелось немедля убежать домой, купить горящую путёвку – хоть куда, - и уехать, бросить всё, пусть сами разбираются… Он даже начал вспоминать, сколько денег у него на карточках. Нет, нельзя. Нельзя. «Возьми себя в руки, - сказал он сам себе. – Возьми. Себя. В руки. Если ты сейчас спрячешь, как всегда, голову в песок, ты себе этого до конца дней не простишь. Хватит трястись, ты, размазня». Максим Петрович собрался с духом, глянул прямо и уверенно в глаза Яну, и ещё раз кивнул: - Обещаю вам. Обещаю. Можете верить. Витя мне почти как сын. И Владу этого разговора в любом случае не избежать. Если он не виновен - ему нет смысла скрываться, а если виновен - тем более. Не хочу. чтобы моего сына объявляли в розыск. Альфа, видимо, остался удовлетворён – он кивнул в ответ, и даже чуть похлопал омегу по руке. Потом он вернулся в палату к мужу, и Максим Петрович, чтобы не чувствовать на себе взгляды окружающих, отошёл к автомату с газировкой – сунул купюру, нажал «Эвиан». Кто-то подошёл к нему сзади, омега глянул через плечо – сын: - Их никого нет дома, - почти шёпотом сказал Валя, качая головой. – Как по-твоему, что это значит? - Пока это значит только то, что их нет дома, - спокойно сказал Максим Петрович, желая и стараясь внушить своё спокойствие и младшему сыну. – Мало ли, где они могут быть вечером в праздник. В ресторан пошли. - Да, конечно. После вчерашнего похода к врачу им теперь только по ресторанам ходить. - А почему нет? Захотели развеяться. Может быть, Влад решил, что в нейтральной обстановке ему будет проще вправить Егору мозги. - Угу, - мрачно заметил Валентин. - Скорее, он ему их вышибет. - Так или иначе. Объявятся, будут объясняться. Успокойся, сынок, Влад никуда не денется. Самое главное, что с Витей всё хорошо. Ты останешься здесь? - Да, пока… Ян не на машине, его надо будет отвезти домой, и Наташу с Павликом, и доктора. А ты? - А я съезжу в офис. - В десять вечера? - А что делать. Оставлю заму ключ и документы, что-то мне подсказывает, что меня теперь на работе дня три не увидят… Вряд ли мне будет дело до них до всех. Съезжу, пока не возникло желания послать всё это подальше. Максим Петрович ушёл, а к Валентину подошла Альбина: - Куда это дядь Макс намылился? - На работу, - пожал плечами омежка. – Хочет взять несколько дней отпуска, и оставить заму ключи и документы. Боится, что потом будет не до этого. - Ну, тут он, скорее всего, прав. Старая гвардия такая гвардия. Любой из нас просто забил бы, и всё. А как ты думаешь, он и в самом деле не знает, где Влад? - Не скажу насчёт «знает», но про то, что Влада нет дома, он вряд ли врёт… Я его знаю, и вижу, когда он темнит… *** В доме темно, пыльно и сыро. Его не топили всю зиму и весну, и теперь он напоминает обиталище Баффало Билла из «Молчания ягнят», хотя снаружи это вполне респектабельный коттедж. Он и внутри может быть таким, если поднапрячься. Вон камин, в том году устроили. Можно встать, принести дров, развести огонь, но неохота. Потом, может быть. И, как положено в фильме ужасов – стукнула дверь, заскрипели отсыревшие половицы под чьими-то шагами во тьме. Мелькнула на фоне оконного проёма тень – чуть темнее подсвеченной луной весенней ночи, закрыла звёзды на секунду, как толкиеновский назгул. Жутко. Кто-то вздохнул, шуршит чем-то в темноте… Кто это ещё?.. Бомж? Полицейский? Влюблённый по весне малолеток, ищущий уединения? А, какая разница. Вспыхнул, почти ослепив долго сидящего в темноте, синеватый огонёк мобильного. Его владелец нашёл выключатель, щелчок – и комнату неохотно наполнил тусклый свет энергосберегающей лампочки-сорокасвечовки. Как в морге. - Так и думал, что ты здесь. Молчание. - Ты соображаешь, что ты натворил? - А что я натворил? Ты о чём вообще? Я хочу побыть один, не ясно, нахрена было меня доставать? - Умолкни. Сейчас не до твоих глупостей. Ты поставил себя и нас в такое положение, что ни один враг бы не сумел. Жаль, что уже нельзя тебя выпороть. - Папа… - Натужная ирония в голосе. – Я не узнаю тебя в гриме. Что на тебя нашло? - Перестань. Не паясничай. Где ружьё? - Какое? - Ещё слово в этом духе – и клянусь, я сам лично вызову сюда полицию. Надеюсь, в папу ты не будешь стрелять? Где ружьё? Молчание. - Где ружьё?! - Вон. На столе. - О Господи. Снова молчание. Минута, две, три. - Зачем ты приехал, папа? - Собирайся. Тебя ищут, и всё равно найдут. Разумнее прийти самому. Явка с повинной облегчает участь. Едем домой. - Домой? Ты хочешь сказать – в тюрьму? - А ты что намерен делать? Скажи папе, не стесняйся. Податься в бега? Эмигрировать в Австралию? Выкопать землянку в Авдотьиной роще? Годами жить на нелегальном положении, как Штирлиц? Не говори ерунды. - Я не хочу сидеть за этого… - За кого? Ты стрелял в беременного омегу! Влад, что на тебя нашло, как ты вообще до такого дожил?! - Я не в Витьку стрелял!!! – Заорал вдруг альфа, сорвавшись. – Я не в Витьку стрелял, папа!!! А в этого белобрысого козла!!! Если бы он не дёрнулся, ничего бы не было!! А теперь ты говоришь, что мне сидеть хрен знает сколько лет из-за него! Ты… Мой родной папа!!! Омега сел в кресло напротив сына и сказал горько: - Я, твой родной папа. Сижу вот, смотрю на сынка и думаю – кого ж я вырастил, дурака или монстра? Ты пытался убить человека… Неважно, кого. За покушение на омегу, заведомо для обвиняемого находящегося в состоянии беременности, наказание тяжелее, но на самом деле это казуистика. Ты пытался убить человека. Яна или Виктора – в сущности, безразлично. И теперь сидишь передо мной и заявляешь, что тебя не за что наказывать. Что же у тебя за система ценностей такая?.. - Не поздно ты меня воспитывать собрался, папа? – искривил губы в вымученной усмешке Влад. - Зубы мне не заговаривай. Я сюда не воспитывать приехал, и не для очередной бестолковой перебранки. Есть конкретная ситуация, и с ней нужно что-то делать. Вставай, мы едем домой. - А дальше?.. Дальше что? - Дальше по обстоятельствам. - Каким? Каким обстоятельствам? Максим Петрович сжал руками виски. Нет, его сын совсем не таков, каким старался казаться. Теперь это ему окончательно понятно. Омега сидел молча, мерно качая головой, как иудей на молитве. Жалость папы к непутёвому сыну – трусливому, слабому, не справляющемуся с собой, и оттого злому на весь мир мальчишке с вконец расстроенными нервами, нельзя давать ей возобладать над разумом. А разум советует чётко – если сейчас ты его отмажешь, будет хуже. И не только потому, что начнётся война с Шульманом – не только. Тогда от и без того хлипкой личности Влада не останется и следа. За свои поступки любой человек – и тем более альфа – должен уметь ответить. - Папа, ты мне скажи – ты о ком больше думаешь, о своём сыне или… Говорю тебе, я целился в этого фрица ебучего! И то даже не в него, а… Я когда увидел, что попал в Иванова… - То понял, что тебе светит десять лет как минимум. И сбежал, как истинный самурай. - Зачем ты так?! - Влад, мне ещё не хватало попыток пристыдить меня от человека, едва не совершившего убийство. Чем дальше, тем больше я понимаю, что жалеешь ты в этой истории только себя. Не Витю, который – в его положении! – получил пулю, не его ребёнка, ещё даже не рождённого, не Яна, который с ума чуть не сошёл, не свою семью, которой тоже жить теперь с этим со всем – чихать тебе на всё на это. Тебе жаль только себя. - Омега помолчал. - И мне тебя, несмотря ни на что, жаль… Но ты виновен. Понимешь? Ви-но-вен. Это факт. И ничего с этим фактом не поделаешь. Ты сам всё это натворил. Сам и отвечать должен. Хватит свою вину на других переваливать. Ты и так всю жизнь этим занимаешься, я смотрю, во вкус вошёл. Альфа с трудом сглотнул: - И что… Разве отец не может как-нибудь… Я не хочу сидеть. Нет. Я не поеду. - Влад, - чувствуя, как к жалости начинает примешиваться явное отвращение, произнёс Максим Петрович. – Ты как маленький. Не будешь же ты тут вечно сидеть. И ехать придётся, и признаваться. К твоему счастью, с Витей всё обошлось. Пуля только слегка его задела. Не будь он в положении – его уже отпустили бы домой. - Значит… Может быть… - Сильно сомневаюсь. Шульман не из тех, кто, чуть что, хватает ружьё, - в голосе омеги была отчётливая нотка неприязненной иронии. – Он из тех, кто поступает по закону, так, чтобы придраться было не к чему. Он задействует весь доступный ему административный ресурс – а он там приличный, не сомневайся, - и потребует для тебя максимального наказания. А мы, если попытаемся со своей стороны тебя отмазывать, сами замараемся так, что мало не будет. Он и к этому все старания приложит. Отцу это совершенно ни к чему, да и мне тоже. - Хорошенькая перспективка… Этот фриц белёсый… Как же я его ненавижу… Увёл у меня мужа, а теперь… Папа, вы допустите, чтобы он уничтожил меня? За царапину? - Царапина… Он же беременный. Ему и этого могло хватить. Твоё счастье, что ты промахнулся, и что у твоего бывшего мужа стойкая психика. Начнись у него преждевременные роды – разговор был бы с тобой совсем другой, и вот тут я не исключаю вендетты со стороны Шульмана. Идём. - Папа, - почти шепчет Влад. – Я правда не хотел Витьке навредить. Какой мне смысл пытаться застрелить омегу, которого я хочу вернуть? - Это ты там будешь объяснять. Поехали домой. Поговорим с отцом. Вызовем адвоката. И пойдёшь. - Куда? - В полицию. Явку с повинной писать.