Бывшая жизнь

Ян пришёл к мужу сразу после бывшего тестя – ровно в восемь утра, до работы. Максим Петрович успел убежать буквально за несколько минут до этого, и они не встретились. Альфа, войдя в палату, заулыбался, увидев любимого бодрствующим и вполне довольным жизнью. - Витюш, - Ян поцеловал мужа в губы – дольше, чем нужно было для простого приветствия, благо они были в палате одни. – Ты выглядишь очень хорошо, только немножко бледный. Я очень рад, что с тобой всё нормально, милый мой… Альфа взял руку супруга, и тот легко пожал её в ответ, улыбаясь своей немного застенчивой улыбкой: - Да знаешь, вообще всё в порядке. Не был бы в положении, так уже домой бы пошёл. - Нет, милый. Я уже говорил с твоим врачом, он рекомендует недельку полежать. Лучше быть уверенными, что точно всё обошлось. Хотя я скучаю до смерти. Бродил до рассвета по пустой квартире и думал о тебе. - Я тоже скучаю, - омега почему-то смутился. – Очень. Тут это… Дядюшка Макс приходил. - Кто? - Ну, тесть мой бывший, Максим Петрович. - Ах вон оно что, - протянул альфа, слегка нахмурившись. – С утра пораньше. Просил тебя за своих? Я ведь голову прозакладываю, что его зять тут ни при чём. Наверняка этого бедолагу уговорили взять вину мужа на себя. Ну не верю я. Печёнкой чую, что это Вишневский стрелял. Омега словно слегка виновато взглянул на супруга: - А я не знал, как тебе рассказать… - Что, он тебе признался? – Ян недовольно цокнул языком. – Нашёл время. - Да не мне… Папе своему. Кто бы его ко мне пускал… Да он бы и сам не пошёл. Ему за маты в мой адрес извиняться стрёмно было, а уж за такое… На это ему никогда не пойти. Вот ко мне и притопал дядюшка Макс. - Знаешь, Витюш, меня вся эта семейка утомила. Будто у тебя мало забот и без них. Почему бы Вишневским не решать свои проблемы самостоятельно, ты уже достаточно от них настрадался. Что они к тебе бегают? С Владиком ты давно в разводе, вы абсолютно чужие друг другу люди, вас ничего не связывает. Жизнь себе он сам испортил, при чём тут уже ты? - Ну, стрелял-то он в меня. К кому ж бежать, как не ко мне. Тут как раз всё логично. - Логично-то логично, но не слишком красиво, я бы так сказал. То гадости тебе наперебой делали, а то… Не могу сказать, что я Максима Петровича не понимаю – понимаю, чего не сделаешь ради своего ребёнка, но и я, в свою очередь, буду заботиться о том, кто мне дорог. А на Владика Вишневского, его проблемы, благополучие психологическое и физическое, мне, мягко говоря, наплевать. При всём моём сочувствии его родным. - Да понимаешь… Он не просить пришёл, Максим Петрович, а скорее советоваться. Я в этой истории всё-таки пострадавшая сторона. И про Влада я, как и ты, сам догадался, небось не бином Ньютона… Ты только в одном ошибаешься – Егора никто не просил. Он сам это придумал. Спёр ствол, пока Влада там отец с папой костерили, и побёг в полицию. Дядюшка Макс вместе со своими в не меньшем шоке. Влад уже собирался идти сознаваться, когда их Валька нашёл и сказал про Егора. Да тебе же при мне позвонили. Егор этот… Ну, там любовь такая, знаешь, нездоровая. И он не хочет, чтобы Владик сидел… Да и думает таким образом заставить его хотя бы замечать себя, я так понимаю. - Я об этом всём всю ночь думал. В те моменты, когда не думал о тебе. Не о Владе и его семейке, а вообще об этой ситуации. И пришёл к одному выводу. От господина Вишневского нужно избавляться. Витька, держа мужа за руку, в задумчивости пожевал нижнюю губу: - Да тоже, знаешь… Стрелять его, что ли?.. Ну, посадят его, дадут лет пять. Но ведь он же вернётся потом. Злющий на весь мир. Зона его не исправит, Янни. И наказанием он это считать не будет. Жертвой, скорее… Он же стопроцентно уверен, что ничего такого, в общем-то, не сделал… Не убил же он меня, а и убил бы – счёл бы случайностью, в которой он не виноват… Он никогда виноват не бывает. Ну, ружьё так выстрелило. - Долбанный неврастеник, - проворчал Щульман. – После всего того, что с ним произошло, уж можно бы выводы сделать. Если его не наказывать, с другой стороны, он так и будет считать себя вечно правым. У его самооправдания возможности поистине неисчерпаемые. - Возможно, в скором времени до него что-то дойдёт, дядюшка Макс так думает, но пока – без сдвигов. Никакой вины он за собой не чувствует. То есть – он знает, что совершил преступление, но при этом уверен в абсолютном своём праве так сделать. Точнее, старается быть уверенным и упорно убеждает себя в этом. Потому что так ему кажется справедливым. Тюрьма его не накажет. А вот если он будет масло гонять в голове при постоянном общем осуждении – глядишь, до чего-нибудь наконец и додумается. - И об этом я думал, милый мой. Думал. Но я не могу этого оставить просто так. Ты мне дороже всего на свете, Витюш. – Ян по очереди перецеловал все пальцы мужа – тонкие, прохладные, пахнущие лавандовым мылом. – Ты мой муж, мой самый родной и близкий человек. Клянусь, если бы он в меня стрелял, я бы плюнул на него и отпустил с миром идиота. Но он стрелял в тебя, а этого я никому прощать не намерен. - Ян, пожалуйста… Не опускайся на его уровень. Я не хочу кровной мести. Если Влад искренне сумеет понять, что всё это произошло по его вине, и попробовать исправить то, что ещё можно… - Любимый, мне нет никакого дела до Влада и его душевных терзаний. И не в прощении даже вопрос, я не совсем ясно выразился… Я не собираюсь опускаться до банального мщения, хотя бы потому, что ты этого не одобришь. Но я не хочу, чтобы эта сволочь что-нибудь ещё подобное выкинула. Ты прав, он даже не думал в тот момент, когда хватал ствол, что делает что-то безусловно отвратительное. И даже если он и начал наконец соображать, что сам во всём виноват… Вот смотри: он понял, что потерял в тебе лучшее, что имел в жизни. Возможно, даже наконец понял, что по своей вине. И что же? Он страдал, плакал, просил у тебя прощения, писал тебе жалостливые письма и ночевал под твоей дверью, носил охапками цветы, горстями бриллианты и вёдрами французский коньяк? Искал на меня компромат и вызывал на дуэль? Ничего подобного! Витька на этих словах мужа весело рассмеялся: - Янни, да он на такое никогда способен не был. Не его стиль. Для него просто сказать «Прости меня» - уже подвиг был. - Естественно. Значение имеет ведь только его жизнь, его проблемы. Подумаешь, ошибочка вышла, прогнал мужа ни за что, при этом ещё и покалечив. Он и сунулся к тебе как ни в чём не бывало, и предложил вам снова сойтись, наплевав на то, что вы оба состоите в новых браках, как будто я, наш с тобой ребёнок и этот несчастный Егор – ничего не значащие пустяки, которые можно ластиком стереть. И когда ты совершенно естественно послал его подальше, что он сделал? Винтовку схватил! Обиделся мальчик… Теперь он поймёт, что и так нельзя, может быть, но кто его знает – что он ещё может вытворить в процессе констатации краха своей жизненной модели. Пусть он додумывает, что сам себе жизнь загубил. Но мне бы очень хотелось, чтобы процесс осознания и признания этого факта проходил как можно дальше от тебя. - Ты предлагаешь нам уехать?.. Янни, это невозможно. У нас тут дом, квартира… Мне тут на работу совсем рядом. Район такой замечательный. Зеленый, тихий, школа отличная и садики, всё под боком. Да и вообще… Какие мне сейчас переезды, с животом? Пока мы найдём новую квартиру, пока вещи перевезём, купли-продажи – и рожать время подойдёт, а с грудничком уж точно не до этого всего будет. И потом – ты знаешь, как я ненавижу суету, всю эту… Перемену мест. У меня корни, как у дуба. - Именно это меня и останавливает, родной, а вовсе не квартира и дом. Фиг с ними, с материальными вопросами, они в любом случае второстепенны и решаемы. Ты сейчас в таком положении, что значение имеет только твой полный комфорт. – Ян тихонько и очень нежно гладил руки супруга, которые он уложил поверх живота, лицо альфы выражало любовь и ласку, но голос, хотя и негромкий, был решителен. – Поэтому уехать придётся Вишневскому. И я сегодня же после работы и визита к тебе навещу эту семейку. Поговорю с Максимом Петровичем, с их отцом, с кем там ещё надо. Пусть продаёт квартиру и уматывает, и чем дальше, тем лучше. - Думаешь, тебе удастся?.. – Недоверчиво спросил омега. – Владик малый упорный. - Слабак этот Владик. Слабак и рохля. Барышня в штанах. Настоящая опасность, как я понимаю, лишает его воли и бросает в истерику. Вот я и поставлю его перед выбором. Или он исчезает из твоего поля зрения, или я задействую все свои возможности, вылезу вон из кожи, но он у меня сядет, надолго сядет, и не в Черноземье, а в ЯНАО, за Полярным кругом. Я такой резонанс создам, такую волну подниму, что его вся область будет требовать посадить. Если же он согласится убраться и больше не подходить к тебе, то меня не волнует, как там он дальше будет жить, и кого из них будут судить. Если этот Егор настолько глуп или настолько зависим от своего дурака мужа, чтобы полезть вместо него в камеру, я никого спасать не собираюсь. С огромным удовольствием вообще больше никого из них не увижу. *** Витьку выписали из клиники через шесть дней. Царапина заживала медленно, но верно, воспаления не возникло, и омеге разрешили вернуться домой. В «Зелентресте» его заверили, что без звука отпустили бы в декрет, но этого он сам не захотел. Витя любил свою работу, любил свои растения-питомцев, а поднимать тяжёлые лотки с землёй ему всё равно никто не позволит – коллектив, почти полностью состоящий из альф и крепких бет, и без того наперегонки стремился помогать будущему папе. Кроме самого Витьки, был ещё один омега – агроном Евгений Глебович, но тот, сам дедушка троих внуков, годился Иванову в папы, и тоже относился к молодому коллеге с почти родственной нежностью, а с тех пор, как тот забеременел, без конца подкармливал его домашними разносолами и давал советы по уходу за младенцами. Ян приходил к мужу трижды в день, пока тот лежал в больнице, и несколько раз за это время наносил визиты в квартиру Вишневских, но так и не увидел Влада. Причины всякий раз ему назывались разные, но истинную подоплёку происходящего открыла без всякой задней мысли Альбина – она обмолвилась как-то, что Влада уже давно никто не видел трезвым. Решения никакого он так и не принял, и под следствием по-прежнему находился Егор. Беременного омегу, ранее ни разу не судимого и обладающего слабым здоровьем, отправили домой под подписку о невыезде, но в Октябрьском его не было: Максим Петрович настоял, чтобы зять пока пожил у своих родителей. В день, когда Витьку выписали из клиники, Ян, забиравший его на машине, сообщил: - Я сегодня ещё раз говорил с Вишневским-старшим. С отцом. Он полностью признал справедливость моих требований. О состоянии Влада мне ничего не сказали, но Максим Петрович заверил меня, что сын выдаст ему доверенность, и продажей квартиры он займётся сам. Отец его заявил, что больше ничего не желает иметь общего с альфой, способным вместо себя отправить под суд беременного мужа. Папа не столь категоричен, но признаёт, что самое в данной ситуации разумное – действительно убрать Влада куда-нибудь подальше из посёлка. - Значит, он пьёт, - задумчиво сказал Витька. – Чёрт… Стоило предположить такой вариант развития событий. Надеюсь, он успокоится, и всё это уляжется и разрешится. - Витюш, - ласково сказал Ян. – Родной, это больше не наша забота. Отсюда он уедет, а как там дальше у него пойдёт – его дело. Пусть уже живут сами по себе. Милый, разве тебе не достаточно было проблем, созданных этим человеком? Омега тяжело вздохнул: - Ты прав, Янни, - он улыбнулся, беря мужа за руку. – Прав. Я хочу думать о дочке, о нас с тобой. О Владе есть кому заботиться, а меня он, в конце концов, в своё время сам прогнал… Наступило лето. Влад ни разу больше не появился в посёлке, и его квартиру показывал покупателям франтоватого вида молодой парень-бета – риэлтер. Цену Вишневские запросили, вероятно, не слишком высокую, и спустя чуть больше месяца жильё было продано – его, с полной меблировкой, купил некий альфа, мужчина лет сорока или чуть старше, владелец фирмы, производящей хлеб, кулинарию и кондитерские изделия. Он развёлся с супругом, который уехал из города – говорили, что в Москву, а то и вовсе за границу, а детей у них не было. Сведения эти дошли до Яна и Вити от Пашки – тот, заявившись однажды в гости к лучшему другу, застал во дворе нового обитателя дома в процессе переезда, в свойственной ему энергичной манере предложил помочь… И завёл новый роман. Сергей Данилович – так звали Пашкиного нового поклонника, - сказал также, что договор о купле-продаже подписывал от имени сына Максим Петрович, а с самим Владом познакомиться ему тоже не довелось. Общался Витя и с Альбиной, и с Валькой. От них и знал, что бывший муж по-прежнему начинает день со стакана коньяка, на работе взял второй подряд после отпуска больничный, и единственный, кто пытается его вытащить из неумолимо наступающего запоя – это папа. Егор уже несколько недель лежит в клинике репродуктологии на сохранении, прогнозы по состоянию его ребёнка всё также плохи, но он и слышать не желает о прерывании беременности, надеясь на врачебную ошибку и зачитывая родителям и тестю целые страницы из статей в Интернете. Но эти разговоры в семье и компании Витьки были редки, в основном о бывшем супруге он старался не вспоминать – и ему это удавалось. Он всё ещё работал, хотя до родов оставалось ему меньше двух месяцев, жили они с супругом в загородном доме, и омега почти всё свободное время проводил на участке. Большой уже живот совершенно ему не мешал, и Ян, отдыхая после работы в плетёном кресле на площадке у крыльца, любовался своим мужем, а иногда и присоединялся. Вечерами они принимали вместе душ – альфа настаивал на этом, лаская любимого под струями воды, - и занимались любовью, умудряясь сочетать страсть и осторожность. Если инициатива принадлежала омеге, он забирался на мужа верхом, придерживая живот одной рукой, другой упирался в спинку кровати, зажмурившись от удовольствия, глубоко насаживался на его член, заставляя мужа почти терять сознание от удовольствия. Альфа при этом любил, чтобы Витька не был полностью обнажён – ему нравилось, когда на любимом была надета расстёгнутая рубашка, распахивающаяся во время его ритмичных движений и приоткрывающая нежные коричневато-розовые вершинки сосков. Когда же инициатором бывал альфа, он осторожно, чтобы не давить на живот, укладывал мужа на бок и брал сзади, закидывая его стройную ногу себе на бедро. Единственный недостаток занятий сексом с беременным супругом Ян находил в том, что продержаться долго ему никогда не удавалось. Но зато уже через полчаса он бывал готов к продолжению – так возбуждал его вид любимого омеги. Альфа и предположить не мог, что муж, вынашивая ребёнка, будет для него не менее желанным, чем до беременности. Ян, с улыбкой созерцая своего Витьку, неторопливо подвязывающего цветущую фасоль, приходил к выводу, что он просто любит мужа – любым. И с узкой талией, и с круглым большим животом, мягко обтянутым тонкой тканью летней рабочей майки. Вот, совсем скоро сбудется его юношеская мечта – стать отцом дочки. А там – он мужа и на второго малыша уговорит. Беременность Витюшке легко даётся, так отчего бы и нет? В начале августа состоялся суд над Егором. Витя, хотя и был уже на девятом месяце, вместе с Яном присутствовал на заседании – Максим Петрович, сидевший в первом ряду, то и дело беспокойно оглядывался на них, но супруги ничего не говорили и не делали, сидели смирно, взявшись за руки, и омега успокоился. Приговор был мягким – четыре года условно. Егора отпустили, но и Витя, и Шульман заметили – выглядел бедняга очень плохо. Он был весь серый, очень похудел, поредели волосы, лоб и подбородок покрывала мелкая болезненно-красноватая сыпь. Вероятно, глядя на это жалкое создание, судья и не решился проявить строгости. Витька даже хотел было подойти, сказать что-нибудь ободряющее, но поймал на себе крайне неприязненный взгляд подсудимого – и передумал. Из суда Егор, ни на кого не взглянув, уехал на машине своего отца, а Вите удалось на выходе из зала переброситься несколькими словами с Максимом Петровичем. Бывший тесть приветливо поздоровался, спросил о самочувствии, добродушно кивнул, оглядев фигуру молодого омеги. На вопрос о Владе махнул безнадёжно рукой: «Хватит уже ему задницу подтирать, большой мальчик…». Но от супругов не скрылось, что омега, говоря о сыне, помрачнел. Он быстро попрощался и тоже уехал. Ян, поцеловав мужа, застегнул на одну пуговицу его лёгкий летний жакет – он мог сойтись только на груди, оставляя большущий живот омеги гордо выпирать под прохладным шёлком цвета слоновой кости. Ян осторожно обхватил его: - Ну, милый, с этой историей покончено. Надеюсь, больше мы эту милую семейку видеть не будем, за исключением больших праздников, если вдруг тебе захочется Петровича позвать. Валька и Альбина не в счёт, они к мистеру Вишневскому не имеют отношения. - Янни, - весело откликнулся его муж. – Нам через пару недель вообще ни до чего этого дела не будет. Ты думал над тем, как дочку назовём?.. Восемнадцатого августа Витька лёг в клинику, в предродовое отделение. Роскошная палата скорее напоминала номер люкс в пятизвёздочной гостинице, чем больницу, и омега, деловито обживая номер, заметил: «Хоромы…», пожурив мужа за расточительство. Ян строго сказал, что рождение их первенца должно произойти в обстановке полного благополучия для её папы. За три дня многочисленные визитёры завалили палату цветами и мягкими игрушками под самый потолок, и Витька заметил, что ему эдак ещё понравится рожать, и он произведёт на свет семерых детишек – увидев засиявшие глаза своего альфы, он поспешил сказать, что вообще-то шутит. Двадцатого вечером у омеги начались регулярные схватки – а в три часа дня двадцать первого свет увидела крепкая, здоровая девчонка, розовая и пухленькая, как зефир. Ян при самих родах не присутствовал – ждал в коридоре, впервые в жизни дрожа от волнения, радости и страха одновременно. Дочь он взял на руки через четверть часа после её рождения – пока врачи занимались только что разрешившимся омегой. Ян, смаргивая слёзы, не сводил взгляда с мужа – Витька, взмокший и немного бледный, подмигнул ему: - Ты имя так и не придумал, отец… - Это твой лучший цветочек, Витюша. Тебе нравится имя Лилия? Она будет такой же ослепительной красавицей, как твои цветы… - Лилька… Вот ты какая, - омега снова взял дочь на руки, девочка мирно сопела крошечным носиком. – Вот держу её на руках, и только теперь осознаю, что родил. Что я теперь папа, а ты – отец. Девять месяцев носил её, и только теперь вот доходит, что у нас ребёнок есть. - А я осознал это сразу, когда ты мне сказал, что забеременел, - сказал альфа, целуя влажный лоб любимого. – Никак не мог дождаться, когда же на руки возьму свою кроху. А теперь понимаю, что буду скучать по твоему животику. Лиля, маленькая, давай уговорим папу родить тебе сестрёнку… - Уймись, сексуальный маньяк, - засмеялся Витька. – Давай сначала старшая подрастёт. Ян остался на ночь с мужем – в палатах этого отделения такое позволялось. Он носил дочь на руках, немелодично, но от души напевая ей, сидел, обнимая мужа, глядя, как омега кормит малышку. Когда усталый папа и новорожденная уснули, Ян, от волнения и радости не способный спать, вышел в коридор. Взяв в ночном буфете чашку какао, счастливый новоиспечённый отец бездумно уставился в окно – палата его мужа находилась на втором этаже, и громадные окна коридора выходили в больничный внутренний двор. Через узкий сквер располагался другой корпус, и в точно таком же аквариуме окна Ян с удивлением разглядел знакомую фигуру. К металлическому переплёту прислонился Егор – совсем худющий, в висящей как на скелете пижаме, с резко выдающимся под ней животом, омега выглядел ужасно. Яна он не видел, но альфа, сам только что ставший отцом, с чьим обожаемым мужем и долгожданной дочерью всё было в полном порядке, вдруг понял, что не может спокойно смотреть на бедолагу. Позади него раздались тихие шаги – альфа обернулся и увидел доктора Рудинштейна, репродуктолога его Вити. Юлий Михайлович, улыбаясь, подошёл к Яну, кивнул приветливо: - Не спится? Волнуетесь? - Конечно. Не каждый день любимый муж тебе дочь рожает. Вот, теперь у меня два счастья. И невыносимо жаль тех, у кого ни одного… Учусь у своего любимого не быть эгоистом. - Вы о чём?.. – удивленно спросил врач. - Да вон, - альфа указал на окно напротив. – Я этого парня знаю. У него проблемы с ребёнком, да и с мужем. Раньше мне как-то всё равно было, что там у него, я о своих думал, а вот Витюшка умудрялся как-то совмещать переживания обо всех разом… Он всё думал как-то помочь, но что тут сделаешь, да и отношение у этого Егора к Вите не самое тёплое. - Ах да… Это ведь тот самый парень, которого судили за то, что он стрелял в вашего супруга? Да, там отделение патологии беременности. Меня, как завотделением, приглашали на консультацию к нему, и я подтвердил рекомендацию прервать беременность… Плод нежизнеспособен, судя по степени обнаруженных нарушений развития. Даже если он родится живым, проживёт недолго, если до рождения не угробит вынашивающего омегу. У этого несчастного тяжёлое нарушение обмена веществ и сильнейший токсикоз. Он практически ничего не может есть, его кормят внутривенно. Как он вообще ещё держится на ногах, непонятно. - Кошмар, - прошептал поражённый альфа. Врач грустно покивал черноволосой, с благородной проседью головой: - И самое кошмарное в том, что все его мучения впустую. Ребёнок не будет жить. Но он нас не слушает и не верит врачам. - Неужели ничего не сделаешь?.. - К сожалению. Зачатие произошло в неблагоприятнейших условиях – алкоголь у отца и коктейль из медикаментов у папы. Как можно, как можно быть настолько безответственными, ума не приложу… Безусловно, этот несчастный сам виноват, но всё равно жаль его безумно. Ведь единственное, что движет им в его стремлении во что бы то ни стало родить – желание привязать к себе мужа. Он говорил мне об этом. - Трижды бедняга, - мрачно сказал Ян. – Я знаю его мужа, и даже здоровым малышом такого не привяжешь. А уж с ребёнком-инвалидом он его скорее бросит. Там однозначно не герой. - Мужа его мы за всё это время ни разу не видели. Родители, тесть, немногочисленные знакомые… Но только не супруг. А ведь я помню упорные слухи о том, что судили этого парня за преступление, на самом деле совершённое его мужем. Бывают же подлецы на свете… Рассказывать мужу о том, что он видел тут Егора, и о своей беседе с доктором Рудинштейном Ян не стал. Когда через неделю Витьку и маленькую Лилию выписали из клиники, среди встречавших папу с новорожденной, кроме Пашки с Сергеем Даниловичем, Альбины с Наташей, Феди, коллег и друзей был и Максим Петрович – и Яну не захотелось даже спросить осунувшегося, почти совсем поседевшего, но улыбающегося омегу – зачем он пришёл. По нему было слишком хорошо заметно, как мало у него поводов для улыбок в последнее время, пусть хотя бы чему-то он порадуется. Впрочем, бывший Витькин тесть пробыл недолго – поздравив родителей с дочкой, он ушёл в клинику. Навестить зятя – сообразил Ян, и неожиданно для себя мысленно пожелал им, чтобы всё наконец в их доме и семье повернулось к лучшему.