Меня не остановят твои слова!

1846 год. Альфреду нравился оранжевый цвет заходящего солнца. Он напоминал кожу спелых сладких апельсинов, которые Артур так настоятельно рекомендовал ему в детстве есть, чтобы избежать заразы. В этом цвете читался блеск золота. Оранжевый свет солнца казался ему теплее дневного, яркого и беспощадного. Оранжевым был чай с лимоном в его кружке, который хозяйка дома и земли предложила ему. Он просто не имел права отказать, хотя и не испытывал сильной любви к этому напитку. Не ненавидел, но и не любил. Он сделал пару глотков кисло-сладкого горячего питья и поставил кружку обратно на блюдце. — Так откуда очки? — раздался тёплый женский голос с нотками любопытства. Если бы у него была физическая форма, то он был бы оранжевого цвета. Джонс поднял удивлённый взгляд на Анну, которая сидела напротив него и с любопытством его разглядывала. — Что? — переспросил он, не совсем уловив вопрос. Сам вопрос, он, конечно, расслышал, но не понимал, зачем она его спросила. — Where did you get these glasses? — переспросила она уже на английском, ошибочно решив, что американец просто не разобрал вопроса из-за чужого ему языка. И её голос произносил слова на британский манер. — I… — начал на автомате отвечать американец, но спохватился. — Я просто решил, что мне так будет лучше. — Он пожал плечами, ненадолго прикрыв глаза. — Так что просто купил в каком-то магазине. Сделал себе подарок в честь присоединения Техаса, так сказать. — Могу я взглянуть? — Она протянула руку. — Sure. — Обеими руками он снял с себя очки и положил на протянутую ладонь. Девушка тут же поднесла очки ближе к себе и начала осматривать обычную железную оправу, без каких-либо украшений. Ничего особо примечательного. Металл даже не был драгоценным. — Они не идут тебе, — слегка улыбнулась Анна и примерила очки на себя. — Ты начинаешь напоминать учёного, для которого мир уже стал скучным и пустым, ведь в нём больше нечего искать и исследовать. And it’s sad. Последняя фраза показалась ему очень детской. Такое простое выражение. «И это грустно». Так действительно отвечают в большинстве своём дети, когда им рассказывают о правде жизни, о том, что не будет никаких сказок и магических приключений, когда они вырастут. На это они могут лишь насупиться, начать плакать и тихо бормотать: «Это грустно». — Они заставляют окружающих прекратить видеть во мне пацана-деревенщину с другого континента, — ответил он. — Окружающие — это европейцы? — Азиаты тоже. — Они всегда будут видеть в тебе именно пацана, — покачала головой Анна и, сняв очки, протянула их обратно Джонсу. — What do you mean? — слегка нахмурился он, принимая свою вещь. — You can’t change this. С «а». Она произносит «can’t» со звуком «а». — Я имею в виду, Альфред, — продолжила она, перейдя заново на свой язык. — Ты не можешь поменять того, что ты всё равно очень юн. Многие европейские страны в твоём возрасте не имели и половины всего того, что есть у тебя. Богатство, развивающаяся экономика, свежий взгляд на мир, свобода от религии, свобода почти от всего. У тебя столько всего ещё впереди. В твоём возрасте многие европейцы пытались лишь понять, как им жить вообще вместе. Искали богатства в крестовых походах. Вечно дрались и ссорились между собой. Постоянная борьба и конкуренция. Ты всегда будешь выглядеть, как избалованный юнец, которому просто повезло. — Девушка слегка пожала плечами. — Ты никогда не будешь таким как они. Никогда не будешь чувствовать себя в безопасности рядом с ними. — Я не чувствую от них угрозы. — Но и дружелюбия тоже. — Она щёлкнула пальцами, будто подловила его. — И чем же ты занималась в моём возрасте? — Резала глотки! — Анна слегка откинулась назад, хлопнула в ладоши и слегка хихикнула. Это было странно, однако скоро она всё-таки выпрямилась и вернулась в прежнее положение, слегка улыбаясь. — В общем, не жди от них какого-то особого отношения. — Говоришь так, будто разбираешься в этом. — О да, так и есть, — кивнула Россия, взяв в руки свою чашку чая, и сделала пару сладких глотков, довольно вздохнув. — Я ведь тоже изгой. — Она спокойно и даже как-то весело говорила об этом. — И это нормально. Я не влилась в их компанию, когда они были детьми или подростками. Наша встреча случилась, когда мы уже все были более-менее взрослыми. У меня нет каких-то особенных отношений с кем-то, кроме моих сестёр. У меня нет столь рьяной дружбы с кем-то, как у Франциска с Испанией и Пруссией. Они могут быть твоими союзниками, но если встанет выбор между помощью тебе или своим друзьям, то, я думаю, ответ очевиден, на кого падёт выбор. — То есть ты никому не веришь? — Альфред, не отрывая от неё глаз, рукой потянулся к своей чашке чая, взял её, но не пил. — Так легче. — От него не укрылось, как её взгляд упал вниз, будто она с сожалением о чём-то подумала, хотя и продолжала улыбаться. Этот взгляд зарыл семя грусти в эту улыбку. — Почему ты говоришь мне это? — Не знаю. — Она повернула голову в сторону окна, её кожа окунулась в тёплый оранжевый свет. — Может быть, я просто выговариваюсь, потому что не воспринимаю тебя всерьёз. Для меня ты тоже выглядишь ещё мальчиком. — Она смущённо посмотрела на него, говоря своими фиалковыми глазами «извини». — Без обид. Ему казалось невероятным, что между ними целые столетия разницы. Порой он забывал, что ведь она лишь немногим младше Артура, который в детстве казался ему древним. Однако эта разница в возрасте, возможно, только ему казалась маленькой. Может быть, для них она была большой. Он не мог точно сказать. Не знал. Её кожа, наверное, была тёплой в этом оранжевом покрывале вечернего солнца. Чашка с лёгким шершавым стуком приземлилась обратно в блюдце. «You are so beautiful». Ему дико хотелось прошептать эти слова. Именно прошептать, чтобы не нарушать эту сладкую, как апельсин, тишину. Он полюбил её глаза уже давно и до сих пор не мог оторвать взгляда от них. Полюбил её саму. Всю. Его брат глубоко залез ей под кожу. Уже прошло несколько лет с их разрыва, но, он не сомневался, она навсегда теперь будет говорить именно с нотками британского акцента, предпочитая его интонацию, его слова и его произношение слов. Она будет больше любить чай нежели кофе или какой-нибудь другой напиток. Его брат стал частью её жизни, которую уже не вырезать и не убрать. Их отношения остались в прошлом, но их последствия останутся высеченными в таких вот мелких деталях. Обидно ли было ему от этого? Возможно. Ему бы хотелось точно так же принести в её жизнь что-то от себя. Добавить свои детали паззла в эту чудесную картину. Окунуть кисть в оранжевую краску и нарисовать закат на этом зимнем пейзаже.

***

Тёмно-красный сгусток из слюны и крови плюхнулся на оранжевый песок. За ним последовал ещё один, более мелкий. Рим пытался избавиться от горькой крови, но она продолжала течь. Он прикусил щеку после очередного удара, дёсны тоже кровоточили. Из обеих ноздрей бежали струйки крови, которые уже пробежались по влажным губам, проскользнули по коже подбородка с редкими волосами только начинающей расти бороды и упали всё на тот же холодный песок в тени. Он чувствовал, как его нос пульсировал. Красавцем он сегодня точно не будет. — Ну что, с тебя хватит, пацан? — хрустнув шеей, спросил верзила. На его загорелой коже даже не проступили капли пота после схватки с римским парнем. — Говорили же тебе, блять, юнец. Тут взрослые дерутся, а не дети, — ворчливо говорил лысый жилистый старик, который допускал бойцов до схваток. Небольшое развлечение для беднейших слоёв и одновременно способ заработка со ставок и самих боёв. Если бы Рим не покачал солидным мешком с золотом, содержимое которого было гораздо больше вступительного взноса, то так бы и стоял в толпе. Однако противник ему, конечно, достался милосердный. Предлагает сдаться, а не избивает просто до потери сознания. Это было слишком низко: избивать жилистого пацана только лишь с первыми намёками на мускулы и растительность на лице. Рим поднял лицо на своего противника и улыбнулся, продемонстрировав покрытые кровью передние зубы. Сплюнув ещё крови на песок, он поднялся на ноги и поднял сжатые в кулаки руки. — Вали уже домой к хуям, заморыш, пока я тебя в твоё же дерьмо не втоптал, — отвращённо рявкнул великан, становясь в боевую стойку. Рим ринулся вперёд. Его удары были всё равно что укусы комара для крепкой кожи бойца. Он резко наклонился и попытался бить по рёбрам своими стёртыми в кровь кулаками. Однако это дало мало результатов. Ему пришлось отпрыгнуть в сторону, чтобы не попасть под мощную руку. Он пытался обходить каждый удар и бить по стальным мышцам рук, бил по шее, по плечам. Бесполезно. Рим был крепким парнем, но не настолько. Он побеждал всех своих соперников, которых ему давал Спарта, но тут… Поторопился, дурак, и сам даже этого не понимал. Его завораживало то, как рядом проносились палящие жаром кулаки, как воздух улетал из лёгких. Ему это нравилось. Сердце стучало в горле и в голове. Не давало думать. Голова была пуста. Он жил этой битвой. Жил этими ударами, которые он наносил. Был одержим каждой секундой. Он чувствовал себя живым. Сквозь всю боль, пульсирующую в местах старых ударах, он чувствовал счастье. Эта битва. Настоящая битва. Это просто невероятно! Однако на секунду взгляд его золотых глаз соскользнул с противника и прошёлся по толпе. Эти глаза цвета зелёных оливок он узнал даже под тёмно-синей накидкой… Два удара мощных кулаков прилетели ему на обе стороны лица друг за другом, выбирая всю дурь из него, а потом последний удар прилетел в грудь, откидывая пацана в сторону. Сердце его замерло. Он будто на секунду умер, а очнулся уже тогда, когда валялся на песке, уставившись глазами в чистое небо со слепящим солнцем на самом пике. По горлу катилась вниз склизкая кровь, которой он поперхнулся и выкашлял. Запах его собственного пота смешался с удушающим затхлым запахом пыли и вонючих потных ног, рядом с которыми была его голова. Он приземлился прямо рядом с наблюдающей толпой. Мелкие песчинки налипли на его мокрое тело, запутались в тёмных волосах. Он был втоптан в пыль и песок. Ладно… Ладно уж. Он проиграл.

***

И хоть он и был проигравшим, но жил гораздо лучше победителя. Его огромный дом из белого мрамора стоял на возвышенности. Люди взирали на него и думали, что это храм и там живут боги. Эта мысль заставляла Рим сжать ноющие после ударов зубы. Он не считал себя богом. Никто из них не считал. Они были чем-то странным. Чем-то другим, но никак точно не богами. Он сидел в тени на каменной гладкой скамейке и приводил себя в порядок. До него доносились шаги слуг где-то на улице. Возможно, они таскали еду или воду. Слышно, как ветер гуляет по сухим листьям. Шелест юбки платья по полу тоже не утаился от его ушей. — Ходить в такие районы опасно, — усмехнулся Рим, прижимая мокрую тряпку к лицу. Мокрая ткань одновременно успокаивала его частично распухшее и посиневшее лицо, одновременно смывала засохшую во время дороги до дома кровь. — То же самое могу сказать о тебе, — Греция положила свою синюю накидку рядом с ним на скамью и присела сама. — Что ты там делал? Рим не выдержал и хрюкнул слегка со смешком. Он не мог выдержать «сурового» взгляда этих глаз. Эллада пыталась выглядеть грозной, но это у неё никогда не получалось. Не могло это мягкое и нежное лицо вызывать страх. Только более нежные чувства. — Решил принять участие в серьёзных боях. Оппоненты, которых мне даёт Спарта, слишком слабы. — Он убрал тряпку от лица и снова опустил в каменную чашу с водой. — Завтра приезжает Карфаген, ты ведь помнишь? — Её рука скользнула в чашу и выхватила ткань из ослабших и сбитых пальцев Рима. Она выжала тряпку и стала сама вытирать пыль, кровь и пот с его лица аккуратными движениями, которые всегда были ей свойственны. Улыбка сама расползлась на юношеском лице Рима. — Ну, помню. А что? — Она как всегда хочет, чтобы всё выглядело идеально, — раздался громыхающий бас Спарты за спиной Рима. Своей фигурой воин загородил те лучи солнца, что проникали в тень их дома. Порой Рим верил, что, если бы Спарта захотел, то и само бы солнце загородил. Никак бы Гелиос его не объехал на своей колеснице, терялся бы в тени его широкой спины, не добравшись до головы с чёрными волнистыми волосами. — Перед врагами всегда всё должно выглядеть идеально. Это маскировка. Тактика, чтобы создать иллюзию, что у тебя нет слабых мест. Перед врагами всегда надо выглядеть лучше всех: надевать лучшие ткани, выставлять лучшую еду, скрывать раны и порезы. Это как предупреждение, чтобы не дошло до войны, — спокойно говорила Греция, не прекращая своих осторожных движений руками. — Женщины, — покачал головой Спарта, однако на своего ученика смотрел с нескрываемой улыбкой. По-хорошему, парню, конечно, надо настучать по голове за то, что он ввязался в такое, заставил беспокоится за него да ещё и искать. Однако ведь не побоялся сунуть нос в самые низины города, где только чернь и собирается. Никто даже не обратит внимание, если твоё бессознательное тело будут тащить по улице. Привычное дело. — Что такого в визите Карфагена? — Рим краем глаза посмотрел на Элладу. — Ну богат он, и что? Мне кажется, что Египет богаче. Тем более, я встречал его раньше. Он совершенно обычный. — У моей дорогой сестры вечно с ним конфликты. Они друг друга на дух не переносят, — прояснил ситуацию спартанец, скрестив руки на груди. — Однажды, Рим, ты перестанешь быть просто воспитанником и полноценно войдёшь в круг нашего общества. — Она убрала руку и встревоженно посмотрела на него, лёгкий ветер смахивал короткие пряди волос ей на щёки. — Ты уже сейчас должен взяться за голову. Это просто опасно: вот так вот необдуманно бросаться в драки и… — Мне нравится сражаться, — перебил её юноша, ободряюще улыбнувшись ей и губами, и глазами. — Когда я сражаюсь, то по-настоящему наслаждаюсь жизнью. Меня убьёт скучная рутина без битв и драк. Я не хочу и не могу сидеть на месте. Просто не бойся за меня. — Шутишь? — хохотнул Спарта. — Она же как всеобщая мамочка, за всех нас переживает. Ай-ойу! Эллада протянула руку и ущипнула спартанца за каменную кожу на запястье, специально посильнее надавив ногтем большого пальца. И вот снова был этот взгляд, с помощью которого она пыталась выглядеть взрослой. Рим слабо улыбнулся, чувствуя, как это движение губ отдаёт тупой болью в лице. Но как он мог сопротивляться этому порыву? Эллада заставляла его улыбаться. Её маленькие короткие пальчики убрали пряди волос от лица за ухо. Взгляд глаз цвета оливок вернулся к нему, всё такой же «строгий». Она не стала больше ничего говорить, просто продолжила промывать его лицо. Крови уже не осталось. Ей просто нравилось ухаживать за кем-то, а Рим не стал её останавливать. Если ей так важно, то он будет выглядеть лучше всех по приезду Карфагена. Хотя на него, скорее всего, не будут пока что обращать внимания. Ведь он ещё мальчишка. У него нет ещё врагов. Капля воды скатилась по его загорелой коже от виска до подбородка и полетела вниз.

***

Одна за другой мощные капли падали на её бледную спину, нещадно полируя кожу. Россия стояла, слегка наклонившись вперёд, руками опираясь о кафельную стену. Одним резким движением она выпрямилась и подставила лицо и грудь под струи воды.

Альфред старательно втирал пену шампуня в свои волосы. Белые остатки стекали по его лицу, немного даже попало в глаза, заставив его зажмуриться. Он подставлял руки под струи воды, наполнял их и выплёскивал содержимое себе на лицо, после чего поднимал голову повыше, и вот уже капли воды из душа сами смывают всю пену.

Выйдя из душа, Аня провела рукой по запотевшему стеклу, заглянула в знакомые аметистовые глаза второй себя.

Альфред слегка вздрогнул. За пределами душевой кабинки было холоднее. От этого по телу прошлись лёгкие мурашки. Он размял шею и провёл рукой по лицу, смотря на своё отражение. Нужно ли побриться?

Анна взяла свою зубную щётку и выдавила немного зубной пасты.

Джонс старательно прошёлся нитью между зубов, убирая все возможные изъяны из своей голливудской улыбки.

Настало время волос. Анна ничего не слышала из-за шума, даже своих собственных мыслей. Воздух из устройства обжигал пальцы, которыми она перебирала густые волосы. Аня осторожно прошлась кончиками пальцев по чёлке, чтобы она лежала ровно.

Джонс немного взлохматил уже высушенные феном волосы, а потом просто расположил их так, как ему казалось лучше. Если он будет их приглаживать, то будет похож на какого-нибудь стереотипного адвоката. Это последнее, что ему хотелось видеть в зеркале. Одна прядь почти на самой макушке упрямо не хотела ложиться вместе с остальными волосами. Shit. Может её вообще просто остричь?

Анна нанесла основу под макияж на своё лицо и стала осторожно распределять по коже. Она никогда не делала чего-то необычного. Скрывала лишь некоторые покраснения или круги под глазами от недосыпа, от которого она в последнее время активно страдала. Тушь. Блеск для губ натурального цвета.

Джонс надел очки, предварительно протерев их, и осмотрел себя в зеркале. Вполне достойно. Он широко улыбнулся, а потом подвигал челюстью, которая слегка хрустнула. Снова улыбнулся. Okay, everything seems to be fine.

Ступни России заскользили по ковровой поверхности пола её номера.

Америка уверенно ступал по паркету, направляясь к шкафу.

Что он задумал, устраивая встречу перед основным совещанием? Попытается лично доказать ей свою точку зрения, которую, знала, она отвергнет? Совсем как платье, которое полетело на кровать. Она пыталась выбрать то, в чём выглядела лучше всего. Если он хочет увидеть её подавленной всей ситуацией, то никогда не дождётся этого. Анна взяла вешалку с тёмно-синим платьем.

Что она сначала скажет? «Это твоя вина» или «Я знаю, что это ты всё подстроил»? А, может быть, для разнообразия скажет что-то приятное? «Хороший галстук, Америка»? Джонс слегка приподнял голову, затягивая узел тёмно-синего галстука, который выделялся на фоне белоснежной классической рубашки.

Анна успела сделать глоток уже остывшего, пока она была в душе, чая и засунуть мятную конфету в рот. Она схватила заготовленную папку с документами со стола и направилась в коридор. Ноги опустились в чёрные лакированные туфли на низком каблуке. Лёгким движением руки шея была пару раз сбрызнута духами, прежде чем на неё и плечи был накинут лёгкий и прозрачный белый декоративный шарф с блестящими свисающими кристаллами по краям и серебряной вшивкой острым зигзагом.

Альфред положил мятную жвачку себе на язык, на ходу хватая второй рукой папку с кофейного стеклянного столика. Он уже успел надеть отполированные ботинки и накинуть чёрный пиджак на свои плечи. Небольшая деталь в виде одеколона. Он взглянул за своё отражение в зеркале в коридоре, когда уже положил руку на дверную ручку.

Стук её небольших каблучков разносился эхом, пока она шла по каменной лестнице.

Глухой стук его ботинок утопал в ковре, пока он шёл к лифту.

Это всё большая игра. Ещё одна игра, в которой она принимает участие. Ей придётся принять этот вызов и правила, который ей ставит её оппонент. Как же иронично, но она ощущала, что это не новая игра. Просто старая незавершённая партия принимает новые обороты.

It’s show time. Всё готовы играть свои роли. Танцевать, прыгать, скакать и устраивать настоящие скандалы. Без этого не обходится ни одно шоу, ведь так? Кто-то падает в грязь лицом, а кто-то взмывает дальше к успеху, путь к которому кажется бесконечным.

— Добрый день, Америка. — Анна кивнула, остановившись у двери в комнату, где должна проходить встреча.

— Good afternoon, Russia. — Альфред подошёл к ней поближе и открыл дверь, приглашая войти.

И она не стала отказывать. Лишь молча прошла вперёд, за ней зашёл следом Джонс. Охрана, расставленная по углам, сообщила начальству о прибытии двух стран и начале встречи.

Игра…

The show…

…начинается.

…begins.

***

— Этот разговор не будет приятным, — сразу задала тон беседы Анна, осторожно положив папку перед собой на деревянный стол. — Ты ведь это понимаешь, Америка? — Я как-то и не рассчитывал, что эта встреча будет лёгкой. — Он слегка усмехнулся и сел в кресло напротив неё, положив папку на край стола. — Хотя какие наши встречи были лёгкими? — Может быть, в начале нулевых, но я не уверена, — ответила Анна на этот риторический вопрос, хотя и сама понимала, что могла просто промолчать. Между ними повисла неловкая тишина. Никто не хотел нажимать на курок пистолета, который был приставлен к их головам. Как только они заговорят на эту тему, обратного пути не будет. Всё рушится. Вся эта маска хоть каких-то позитивных отношений между ними осыпается мелкой крошкой. Мосты сгорают с такой невероятной скоростью, будто их никогда и не надо было возводить. В ней растёт отвращение к нему. В нём растёт гнев от того, что всё катится к чертям и происходит в столь неподходящее время. Они дышали одним воздухом этой комнаты, которая ещё хранила холодные нотки после проветривания. Перед ними стояли бокалы, стеклянные бутылки вина, воды и апельсинового сока, но они так и останутся там стоять. Светлые цвета, в которых была оформлена комната, казались тусклыми. Будто они блекли, как старые фотографии, от всей этой давящей атмосферы между ними. — Украина, — вздохнула Анна. — Мы ведь об этом будем говорить, верно? — Да, — мрачно кивнул Альфред. Анна тяжело сглотнула, удерживая себя от того, чтобы не начать забрасывать его вопросами. Что ты, блять, там забыл? Какого хера тебе вообще от неё надо? Почему сейчас? Какие у тебя планы на всё это? Ты понимаешь, чёрт возьми, кого ты поддерживаешь? Съёбывай оттуда! Анна сжала кулаки на своих коленях и глубоко выдохнула. Держи себя в руках, Анна. Просто держи себя в руках. Она нашла где-то глубоко в себе силы, чтобы выдать слабую улыбку. Она поправила шарф, который стал слегка спадать, и заговорила. — Начну тогда с выражения своего мнения. — Она не удержалась и слегка нахмурилась, оставляя примёрзшую улыбку на губах. — Я не верю, что всё это было простой народной революцией. Не верю, что вот так вот, без чьей-либо помощи и заготовленного плана, люди просто осуществили акт проявления демократии. Не верю, что в этом не замешен никакой звёздно-полосатый чужестранец. — Я знал, что ты это скажешь. — Джонс поставил локти на подлокотники своего кресла и сцепил пальцы в замок. — И отвечу, что именно так и было. Люди были доведены до крайности. Коррупция. Низкий уровень жизни. Активно растущая олигархия. Угасающее население. Ты не можешь отвергать наличие таких проблем. — Как будто они куда-то пропадут, — усмехнулась Анна, выдав смешок на выдохе. — Эти проблемы есть у большинства стран. Тебе ли говорить о росте олигархии, Америка? У нас у всех эта проблема. Мы не можем верно распределить доходы между нашими людьми, из-за чего одни умирают от голода, а другие от ожирения. — Она слегка покачала головой. — Но сейчас не об этом. Что ты собираешься делать? — Моё правительство признало новую власть, так что я собираюсь налаживать сотрудничество. — Шутишь? Ты понимаешь, кого ты собрался поддерживать, Америка? Ты слышал хотя бы раз заявления этих «новых властей»? — Она подняла руки и согнула пару раз указательные и средние пальцы, показав жест кавычек. — Отношения новых властей к русскоговорящему населению не входит в мои обязанности. Мне очень жаль. Так что я не буду в этом разбираться. — Ну, конечно. Как только в какой-нибудь арабской стране с нефтью ущемляются чьи-либо права, то ты тут как тут. Герой всего мира. Суперкантри. А мои люди как всегда остаются лишь вторым сортом населения, о котором даже не стоит задумываться. — Она сорвалась, но осознала это слишком поздно, так что лишь мысленно укорила себя и приказала попридержать коней. — Я уверен, что ты сможешь разобраться с данной проблемой со своей сестрой. — Твои люди не позволят. — Девушка покачала головой. — Скажи мне, ты правда не замечаешь вмешательства своих в это дело? — А ты не видишь вмешательства своих? Что сейчас происходит на том полуострове? Крыму? — Митинги. Причём без вреда для служб правопорядка. Без пролитой крови. — И в этом нет твоей руки? — Америка вопросительно приподнял бровь. — А твои люди не дёргают ни за чьи ниточки? — парировала она. — Мы ни к чему не придём. — Джонс потёр виски кончиками пальцев. — Тут не к чему приходить, Америка. — Анна откинулась назад на спинку кресла. — Я ещё не виделась со своей сестрой после того, как вся эта муть началась. Однако подозреваю, что всё не пройдёт гладко, как и сейчас. — У меня также не было ни звонков, ни новостей от неё, — честно признался он. — Ситуация развивается достаточно быстро и резко. Пока мы тут говорим, вполне может происходить что-то важное. Америка, я призываю тебя, не отвергай того факта, что твои люди в этом замешаны. Это видно невооружённым глазом. — Ты стремишься обвинить меня во всём, но и сама тоже отвергаешь определённые факты. Так не пойдёт. — Потому что все «твои» факты не стоят внимания. Я вижу основную проблему, она во вмешательстве твоих людей и тех, кого они в итоге возвысили. Представь себя на моём месте. Что если в Канаде случится переворот и мои люди будут активно этому пособничать? Появляться на всех этих агрессивных шествиях, пиарить людей, которые против Америки и американцев? Что если Канада пропадёт вот точно так же внезапно, а его главы будут запрещать английский язык и продвигать французский? Будут пытаться разделить тебя и его? Прервать все культурные, экономические и политическое связи? Что если?.. — Не приплетай сюда Метью! — Не выдержал Джонс и резко поднялся со своего кресла. — Оля значит для меня не меньше, чем Уильямс для тебя! — Анна тоже была на грани, поднялась со своего места и заглянула в его глаза, плотно сжала губы, но всё-таки продолжила через секунду: — Это тупик, Америка. Эта встреча была бесполезной. Мы ничего не решим и ни к чему не придём. — Она прикрыла глаза и покачала головой. — Я оставлю тебе сводку данных с моей стороны, подтверждающих мои слова о вмешательстве твоих людей, а так же подробные досье на нынешних украинских чиновников. Ознакомься хоть, с кем собираешься работать. Она коснулась рукой своей папки и придвинула её ближе к американцу. — В моей папке данные о твоём участии и сводка данных и статистики об уровне жизни людей и чиновников за последние месяцы правления Януковича. — Он потянулся рукой к своей папке, но не успел, её ладонь была быстрее. — Надо было просто передать всё это через курьеров, — вздохнула Анна, понимая, сколько времени она потратила на приготовления и на саму встречу. Она чуть повернулась, но Джонс остановил её. Не рукой, не движением, а словами. — Я всё ещё люблю тебя. — Джонс… — Анна болезненно улыбнулась и устало посмотрела на него. — Не надо всего этого. — Она слабо покачала головой, приглушённо хихикая и слегка морщась, будто от боли. — Не надо. Она отвернулась от него и пошла к двери. Ей не нужны все эти чувства. Она уже сказал всё. Между ними невозможна любовь, её никогда не будет. Есть, конечно, глупая фраза «от любви до ненависти один шаг», но в жизни это не работает. Она открыла дверь и вышла, оставив Джонса одного в комнате, наедине с папкой документов. Они враги. Какая может быть любовь? При каждой их встрече они сталкиваются лбами. Уже завтра, на всеобщем заседании, будет ещё один раунд игры. Они опять вцепятся друг другу в глотки. Будут бросаться провокационными вопросами и фактами. Это будет не любовная ссора. Они не бросятся в итоге целовать друг друга. Нет. Они враги. Враги лишь убивают друг друга. «Мы никогда не сможем быть союзниками, Джонс». Анна поднесла руку к лицу и стёрла блеск со своих губ. Кожа чувствовалась ужасно сухой. Девушка не удержалась и провела по губам языком, чтобы хоть чуть-чуть их увлажнить. Мир — это их большая монета. Они — две её противоположные стороны. Всегда были. Начиная от их географического положения и заканчивая их путями. Анна ненадолго остановилась в коридоре и посмотрела в окно. Небо затянуло черными блеклыми тучами. Влажный снег смешивался с каплями дождя и падал на город. Лёд снежинок и серые капли смешивались воедино на стекле, в котором она видела своё отражение. Где-то вдалеке прозвучал грохот останавливающегося лифта, похожий по звуку на выстрел из пистолета. Россия закрыла глаза, вспоминая тот день. В висках застучала кровь, вызывая тупую боль. Особенно в правом виске… В этот раз она не умрёт.