***
Анна лежала на своей кровати практически в той же одежде, в которой ходила по улице, только без пальто. Шелест перевёрнутой бумаги разрушил на секунду тишину комнаты, но потом всё вернулось на круги свои. Тонкие кончики пальцев с особой нежностью прошлись по рукописным буквам на пожелтевших страницах. Её старый дневник, возможно, из века девятнадцатого. Порой собственные дневники для неё становились чем-то более интересным, чем другие книги. Она словно заглядывала в саму себя, но другую, более молодую, порой даже не узнавая в той, кто писал всё это, саму себя. Не узнавала мысли и надежды на будущее. Это связано с тем, что Анна изменилась, а также успела уже многое забыть. Но в какой-то степени было приятно снова стать той юной девицей, у которой было открытое для любви сердце, которую завораживали балы и восхищали дальние берега. Осталась ли она такой же? Анна сама не знала ответа, так как всё смешивалось в работу. «Александр очень умён и добр, но я волнуюсь за него. Он хочет освободить крестьян. Это замечательно! Но почему-то я чувствую такую тяжесть в груди с приближением дня манифеста. Я боюсь, как на это отреагируют люди. У Александра хорошие намерения, но ими… вымощена дорога в Ад. Ох, мне остаётся лишь наедятся, что мне всё лишь кажется. Пожалуйста, пусть всё будет хорошо, умоляю». На последних строчках почерк становится немного корявым. Её рука тогда дрожала и холодела. Анна перелистнула ещё несколько страниц вперёд. Между двумя страницами был зажат засушенный цветок сакуры. Маленький, немного потускневший, но всё ещё такой красивый. Губы Анны дрогнули в улыбке. Она взяла цветок в руки и немного покрутила между пальцев. Когда она успела его взять? Или же это Япония привёз? Время стёрло из её памяти данный эпизод. Цветок вернулся на своё место, девушка продолжила путешествие по страницам. Чем ближе она приближалась к концу, тем больше было различных дополнений: корявые рисунки, самые первые фотографии, различные вкладыши. Она не писала в дневнике каждый день, а только если хотела выговориться, поэтому его вполне хватало на целый век. Последняя страница: «Я не знаю, что делать. Не знаю, кому верить. Почему меня всегда все предают? Что я должна сделать, чтобы наконец-то стать счастливой! За что меня ненавидит сам Бог? Может быть, я не должна любить? Зачем мне тогда сердце?! Лучше бы оно тогда замерзло… Лучше бы я действительно была той Снежной Королевой, за которую меня принимают все европейцы! Я не хочу больше этого. Я так устала». Это был не последний год девятнадцатого века. Это уже был 1904. Тогда дневник закончился – она начала вести новый. На последней странице под текстом стояла жирная клякса, размытая пролитыми тогда слезами. Символичная последняя точка этого дневника. - С чего начался, с тем и закончился, - вздохнула Анна, сохраняя спокойствие на лице. Ей не хотелось ни плакать, ни горевать. Она даже чувствовала какую-то иронию в своей судьбе, как раз из-за того, что она только сказала, из-за которой из груди невольно вырывался смех, а на губах играла усмешка. С чего начался, с тем этот дневник и закончился. Первая страница начиналась с того, что она писала: «Я сказала это. Я всё-таки сказала. Это уже не моё дело, что сейчас будет. Эти шакалы делят шкуру гнилого медведя, которого убил кто-то другой. Бедный Франциск, мне его жаль и одновременно нет. Всё кончено. Действительно теперь всё кончено. Это больно, возможно, даже больнее того, когда моё сердце билось в агонии от боли ледяного заклятья. Сейчас боли нет, но я почему-то её чувствую. Она опять застряла в сердце, а ещё в горле, будто я простыла». А вот это Анна помнила хорошо. Это надолго стало для неё уроком, а даже в какой-то степени остаётся таковым до сих пор. - Я давно знала, что ты строишь козни за моей спиной. Много раз слышала доносы, слухи, но я… Я хотела верить тебе! – Анна отбросила бумаги, которые её царю переслал Наполеон о тайном союзе против неё. Среди участников был Англия. - Послушай, я могу всё объяснить! – Артур хотел положить руки на её плечи и притянуть к себе, девушка дёрнулась, отбросив его ладони от себя. - Объяснить что?! – Анна тряхнула головой, прижав руки к лицу и закрыв глаза, чувствуя подступающие слёзы. – Я думала… Я просто дура. Мне следовало этого ожидать, ты ведь такой же как «они». Ведь ты же из их числа. Россия убрала руки от лица и открыла глаза. Они покраснели, но она держалась, не давала ни единой слезе побежать по щекам, держала их застывшими в глазах словно лёд. - Благородные европейцы, которые всегда правы. Все должно быть только так, как вы хотите. Если кто-то выбивается из вашего числа, то он урод и враг, - девушка медленно дышала через рот, слегка хрипя, стараясь не давать дрожать губам. – И его надо уничтожить, заставить покориться. Ведь нельзя давать «чужим» хорошо жить, как же так? Нельзя никому давать быть лучше нас. Нам лучше знать, как мир должен быть устроен. Анна отвела взгляд в сторону, моргнув, чтобы смахнуть влагу с ресниц. Она сжала губы и слегка покачала головой, провела холодными руками по своим щекам. - Anna, I know that it is hard to believe me, but… - перешёл на родной язык Англия, от растерянности. Он даже предположить не мог, что Наполеон найдёт те старые документы о готовящемся заговоре против России, а вместе с этим и Пруссии. - Хватит! - Why can`t you just let me explain everything?! – Англичанин взмахнул сжатыми в кулаки руками. - С меня хватит объяснений, Артур, - девушка сделала шаг назад. – С меня хватит всего этого. Тогда он понял, к чему она клонила и что сейчас должно произойти. Однако было уже поздно. Керкленд дёрнулся вперёд, чтобы схватить её за руку, но опоздал. Анна словно ветер или вода ускользнула от него, убежав прочь. Девушка сбежала во тьму, оставив его. Тогда треск камина рядом с ним почему-то показался ему невероятно громким. Он заглушил стук его сердца, хлопок двери, звук быстро убегающей девушки, а вместе с тем и лишили возможности двигаться. Анна бежала в свою комнату, ничего не видя рядом и впереди себя. Она хотела быстрее убежать, хотела просто покончить со всем этим, просто закрыться и дать волю эмоциям, которые вот-вот задушат её. Если она споткнётся, то умрёт, так как гордость не позволит выдать их, она захлебнётся собственным горем. Так ей казалось. Она сбила Франциска, который от слабости после войны отлетел к стенке, словно кукла, уронила вазу, случайно задев её, чуть не перевернула тележку служанки и не врезалась в зеркало на стене при повороте. В её комнате было темно. Ни свечи, ни камин не горели. Всё пространство окутывал мрак и лёгкая синева ночи. Анна прижалась спиной к двери. Теперь слёзы могли быть свободны. Они бежали по её щекам, по шее. Она чувствовала их солёный вкус, перемешанный с едким горем во рту. Девушка сползла вниз по двери, пока не осела на холодный пол. Что же она наделала? Наивная глупая дура! Вот так вот просто легкомысленно влюбиться, а теперь… Она рыдала тихо, не позволяя голосу сорваться на крик. Её руки вцепились в её же волосы, сжимая до боли. Её плач больше походил на шёпот ветра, но никак не на громкие рыдания. Больше и не надо. Анна закрыла книгу и отложила в сторону. Размяв шею, она позволила себе уложить голову на мягкие простыни. Её рука потянулась к сухому лицу и провела по коже под глазами, будто ожидая найти там влагу. Нет. Всё точно так же. Девушка убрала руку от лица и посмотрела на свои раскрытые ладони, на сухие кончики пальцев. Она выросла. Теперь точно выросла. Она всё ещё умеет улыбаться на людях, умеет время от времени дурачиться, шутить и просто быть иногда легкомысленной, но в меру. Однако именно сейчас почему-то она почувствовала на себе всю тяжесть веков, которая лежит на её спине, почувствовала всю свою долгую жизнь. Как же должен себя чувствовать Яо, который живёт гораздо дольше неё? Ей даже захотелось с ним сейчас поговорить, но звонить неизвестно в какой час ночи будет очень глупо, она даже может получить выговор от него. Забавно, от этого ещё сильнее хочется позвонить ему. Девушка перевернулась на спину. Потолок был всё такой же белый без каких-либо узоров. Чистый холст, на котором рисуются воспоминания, видимые только ей. Но сейчас не было ничего, было пусто, было тихо. Сколько ей уже? Сколько прошло с того момента, когда её мать впервые взяла её на руки? Анна погладила шарф на своей шее, тяжело вздохнув. Как же хорошо, что она следит за этой вещицей, а то давно бы уже превратилась в изношенный кусок ткани. - Безумная ночь перед безумным днём, - сказала сама себе Анна, предчувствуя какие-нибудь сюрпризы от «очень напористых ухажёров». – Я хочу спать… - Улыбнулась девушка, радуясь, что бессонница проходит.*Во время 100 дней Наполеона, собственнно он сам послал Александру I секретные документы, которые остались ещё от императорской семьи. В этих документах говорилось о секретном договоре между Австрией, Англией и Францией против России и Пруссии. Так сказать, "старые европейские страны" были обеспокоены нарастающим влиянием и силой этих двух государств.