Другая сторона мечты

      В какое-то непонятное помещение, напоминающее тюремную камеру без койки, меня не заводят — впихивают с силой, да так, что я не удерживаю равновесие и падаю на пол. Теперь очередь коленок расплачиваться за невероятные каникулы в мире моего любимого сериала.       Дверь с лязгом захлопывается сразу же за моей спиной, и всё походит на низкопробный ужастик, глупый цирк, который должен вот-вот закончиться, растаять словно мираж… но не тут-то было. Ангелы действительно только что заперли меня в какой-то тесной и затхлой камере.       Так, Люська, это провокация. Они просто хотят напугать тебя как следует, чтобы ты сломалась и согласилась. Главное — показать, что это бесполезно. Что ты непреклонна.       Ага, вот только сказать себе «будь сильной» и действительно быть сильной — не одно и то же. И рядом не валяется.       Это я понимаю, когда по моим щекам текут предательские слёзы, а я сама сползаю по стенке на пол и, обхватив колени руками, утыкаюсь в них лицом.       Вы, конечно, спросите, за что меня заперли здесь? О, я всего лишь попыталась проверить силу своей власти над ангелами — и допроверялась. Но кто же знал, что Захарии настолько не понравится одним из пунктов моих условий его смерть от руки Михаила, что он предпочтёт пойти на крайние меры? Если это действительно крайние меры, а не лёгкая забава перед… перед чем? Что он ещё может придумать, чтобы я сломалась… наверное, много чего, фантазии ему не занимать. Вряд ли он вообще стал бы выполнять мои требования. Я просто человек, букашка, которую ему раздавить — раз плюнуть.       Как, например, сейчас. Одиночная камера, полумрак, холодный пол… и никто не придёт на помощь. Потому что никто не знает, где я.       Крик «Выпустите меня, задницы!» как способ помощи себе не котируется — из тех присутствующих здесь, кто меня услышит, я никому и даром не сдалась. Они всего лишь выполняют приказ начальства, наверняка им и в голову не закрадывается мысль, что серафимы могут ошибаться в своих решениях. И стремлениях. Наверняка смерть Уриэля в своё время преподнесли в самом пропагандистском виде, идеологи проклятые.       Те, кто действительно может помочь, не услышат меня в любом случае.       Может плюнуть на все эти интриги между Сатаной, ангелами и тремя чокнутыми охотниками и всё-таки сказать «да» Захарии? Если не буду особо выделываться, мне просто позволят отправиться домой, как я и хотела. Да, это будет предательством по отношению к Винчестерам… но ведь какая разница? Это токмо альтернативная реальность одного из множества сериалов, которые крутят на телевидении, может быть даже чей-нибудь фанфик, в который я попала по чистому недоразумению. Я всего-навсего уйду, а этот мир вполне способен справиться без меня — особенно если у него есть автор. Потому что иначе выходит, что я сейчас страдаю из-за взбрыка чьей-нибудь музы.       Нет. Нельзя. Я не должна предавать Винчестеров… Дина. Он… они оба не заслужили такого. Не после того, что им уже пришлось пережить.       Это не просто мир конкретного сериала, это отдельная вселенная, в которой тоже живут люди. Если их ранить, у них пойдёт кровь, у каждого из них есть семья и родные, друзья, коллеги и, быть может, сосед, таскающий по утрам газеты с его порога чисто из вредности. Если я соглашусь, ангелы, не задумываясь, уничтожат половину планеты. И погибнет не просто какой-нибудь человек, которому не повезло оказаться в том месте и в то время, где злодейка-судьба решила его настигнуть, а очень много таких людей. Которые могли бы ещё жить и жить, заниматься своими маленькими скучными повседневными делами и даже не догадываться ни о чём сверхъестественном.       Мне почти великодушно предоставили право выбора. И даже смешно, что сейчас я хочу пожертвовать своей жизнью ради сохранности миллиардов людей. Это кажется… нелепым. Чтобы всё сейчас зависело именно от меня, что только мой выбор решает, будут ли они жить, или же станут сопутствующим ущербом.       Похоже, у меня появляется мания величия на фоне паники и одиночного заключения.       Интересно, как быстро я сойду с ума, если застряну здесь надолго?       Я даже не знаю, сколько здесь нахожусь. Мне кажется, будто от силы полчаса, хотя тело уже ломит от долгого сидения на холодном бетонном полу: на самом деле могло пройти несколько часов.       Погрузившись в свои мысли, я не сразу замечаю, что в замочной скважине скрежещет ключ, и подпрыгиваю, когда вижу на пороге моей «тюрьмы» Кастиэля. В его руках поднос с двумя гамбургерами и бутылкой колы — очевидно, для меня, — а глаза по-прежнему как будто стеклянные, пустые и ничего не выражающие.       — Захария сказал, что тебе нужно поесть, — и ставит еду на пол рядом. Тоже мне сервис… хотя от нормального отношения я сама отказалась.       — Ага, а больше он ничего не сказал? — зло отзываюсь я.       — Попросил узнать, не изменила ли ты своего решения, — он даже не замечает моей попытки сострить. Кас и сам по себе не понимает сарказма, многих человеческих выражений и обрядов, а тут ему ещё мозги промыли.       — Кас… — шепчу я, неловко встав и подойдя ближе. — Как… как так получилось, что ты здесь… что они с тобой сделали?       — Никто ничего со мной не делал, — возражает ангел, его голос похож на его же глаза — пустой, безэмоциональный. — Я здесь по доброй воле.       — Нет, — я хватаю его за отвороты плаща и встряхиваю как следует. Пытаюсь встряхнуть, если точнее. — Нет, слышишь! Ты не мог согласиться сам на… на это. Это всё Захария, да? Он пытал тебя? Промыл тебе мозги? Использовал ангельскую лоботомию и вернул заводские настройки? Кас! — краем сознания я замечаю, что перешла на крик, и стараюсь как можно быстрее вернуть себе хотя бы толику самообладания. — Нет, ты не мог… ты… ты просто не мог принять их сторону… ты же уже стольким пожертвовал ради человечества…       — Как видишь, мне надоели бессмысленные жертвы, — следует холодный ответ.       — Но ведь Дин твой друг, он доверяет тебе!       — Я сомневаюсь, что это так, — Кастиэлю не составляет труда высвободить свою одежду из моих пальцев. — Так что, ты не изменила решения?       — Пусть лучше я сгнию в этой камере, но моего согласия вы не получите! — шиплю я, снова усаживаясь на пол. Сейчас, когда я зла, бетон не кажется таким уж холодным, хотя спина со мной не согласна. — И забери эти подачки, — отталкиваю поднос подальше от себя. — Я объявляю голодовку. Посмотрим, как вы запоёте, когда я сдохну.       — Даже если ты умрёшь здесь от голода, мы исцелим твоё тело и вселим душу обратно.       — Проваливай! — я… визжу? Это что-то истерическое, моё настроение снова скачет из крайности в крайность. В один момент я готова отпинать это пернатое недоразумение как следует, чтобы все шарики на место вернулись, но уже буквально через секунду мне хочется забиться куда-нибудь в угол и зарыдать в голос, проклиная чёртову судьбу, чёртовых ангелов и всё остальное.       Кастиэль никак не реагирует на разыгравшееся перед ним представление — просто оставляет поднос на месте и идёт на выход. Возможно, мне просто привиделось, но, кажется, у него на лице кровь… тоненькая дорожка крови, стекающая из уголка глаза по щеке, словно слеза.       Помнится, когда-то я читала, что ангелы плачут кровавыми слезами. Правда думала, что это всего лишь фанонный миф.       Кас уходит, а еда остаётся… и мой желудок обиженно ворчит, ведь я не ела с тех пор, как мы с Винчестерами остановились в Даунс буквально на полчаса. Сколько я уже здесь нахожусь? Нужно было спросить у Кастиэля… у этого чёртова ангельского… так, успокойся. Сначала нужно выбраться, а уж потом злиться и грозиться наслать вселенские кары.       Но, сколько я тут ни сижу, за всё время не приходит ни одной путной мысли. Вроде существует заклинание на принудительное выселение ангела из его собственного весселя, которое когда-то пытался прочитать Аластор, но оно длинное, и я его не помню — никогда не считала нужным запоминать. Да и самого Аластора убили раньше, чем он успел прочитать его до конца.       Этот вариант отметаем. Что у нас есть ещё?       Неплохим вариантом стала бы вилка или обломок ложки, острым краем которого можно расковырять рану до крови и… нет, противоангельская печать действует на ограниченном расстоянии. А Захария, очевидно, позаботился о том, чтобы я и сытно поела, и не имела возможности добыть хотя бы каплю крови для ритуала или знака. Единственный вариант — прокусить себе запястье, но мой болевой порог не настолько высокий, какой был у «Сэмминатора».       Люська, Люська, куда подевалась твоя хвалёная хитрожопость? Ты ведь даже экзамен по античке — а это тебе не какой-нибудь «Экзорциамус те омнис…» — списать сумела, в то время как Грымза половину аудитории отправила на пересдачу из-за шпор. Ты же придумала, как спастись от демонов в доме Бобби. Ты же додумалась спасать Росса от призраков солёными крекерами, которые случайно завалялись у него в машине… правда, привидение крекеров не испугалось, но ведь надо же было только додуматься до такого…       И опять мысли возвращаются к еде, к буквально чарующему аромату гамбургеров. Да и пить хочется — я определённо погорячилась с голодовкой.       На самом деле от моей голодовки хуже будет только мне. И… Кастиэль наверняка оставил поднос специально, зная, что я не смогу долго сопротивляться урчанию в животе… чёрт возьми, почему бы не поесть? Раз уж предлагают. Помирать-то на самом деле не хочется.       Хоть предложенная мне «подачка» не насыщает меня в полной мере, желудок всё же перестаёт петь рулады о великой пище, и теперь я не отвлекаюсь на голод. В голову приходит идея попытать удачи с прутьями на маленьком окошке, достать до которого я могу лишь на носочках. К сожалению, металлическая решётка пусть не слишком толстая, но достаточно крепкая для того, чтобы я попыталась выломать её. Само окошко узкое и ведёт куда-то на улицу, только куда именно, я не могу разглядеть. Скорее всего, куда-нибудь на задний двор или пустырь за складом.       Мои пальцы ноют от того, что, фактически, удерживают меня в устойчивом положении на цыпочках за счёт вцепившихся в холодный камень подоконника ногтей — поэтому я спешу слезть обратно, пока не умудрилась грохнуться и сломать себе что-нибудь. И тут же цепляюсь рукавом за что-то острое… старый ржавый гвоздь, неровно торчащий из кирпича шляпкой ко мне. Паника и голод сыграли со мной злую шутку — он чуть ли не на самом видном месте, нужно лишь посмотреть на окошко.       Не веря своей удаче, я принимаюсь выковыривать внезапную находку из кирпичной кладки.       — Эй, выпустите меня! — спустя некоторое время, которое я условно принимаю за такие же полчаса, что и прежде, я барабаню в дверь и воплю что есть сил, привлекая к себе внимание. — Мне нужно в туалет!       Ещё через пару минут дверь с протяжным скрипом открывается, а на пороге стоит какой-то ангел… жаль, это не Кас — почему-то мне казалось, что справиться с Кастиэлем было бы проще. Ангел, нахмурившись, смотрит на полупустую бутылку, словно хочет убедиться в правдивости моего заявления, а после переводит взгляд на мою руку, которую я сжимаю в кулак и прижимаю к груди.       — Сюрприз, — бурчу я и хлопаю этой самой рукой, ладонь которой на самом деле вспорота гвоздём, по стене с изображённым на ней противоангельским сигелом, срисованным с картинки в телефоне. Гаджет всё же удалось включить, хотя сеть по-прежнему не ловит, поэтому позвонить и позвать на помощь нельзя.       Яркая вспышка света, вскрик — и ангел исчезает. Поморщившись от тупой боли в ране, я спешу покинуть «камеру», пока сюда не прибежал ещё кто-нибудь.       Я бегу изо всех сил и надеюсь, что за мной никто не погонится. Вероятность крайне малая: ангелы не идиоты, чтобы караулить поодиночке. В этом я убеждаюсь, когда почти перед самым выходом (по крайней мере, я полагаю, что это выход) мой путь перекрывает ещё один ангел, появившийся из ниоткуда. Приходится, едва не поскользнувшись на резиновой подошве кед, срочно менять направление; почти в тот же момент меня отшвыривают в сторону ангельским телекинезом так, что я проезжаюсь по полу плечом.       Пытаясь не обращать внимания на боль в ладони и плече, я кое-как поднимаюсь на ноги и снова бегу в надежде найти другой выход; тут же путь мне перекрывает ещё один ангел, которому на помощь бегут тот, первый, и ещё двое — мужчина и женщина. Решили взять меня в кольцо.       Подпустив их к себе как можно ближе, я спешно закатываю рукав рубашки с заранее расстёгнутой манжетой на здоровой руке и касаюсь всё ещё кровоточащей раной запястья, на котором выцарапан ещё один сигел, на всякий случай. Полумрак помещения озаряет очередная вспышка света, ангелы исчезают, а сам знак опаляет руку словно огнём — я кричу от резкой боли.       Но у меня нет времени на жалость к себе — успею сделать это позже, как только выберусь — поэтому я снова бегу. И нахожусь уже у самого выхода, когда меня снова нагоняют.       Я уже тяну руку к дверной ручке, надеясь на скорое освобождение, как бывает во всяких ужастиках, когда герою нужно только покинуть наполненное монстрами помещение и оказаться в безопасности. Нет, конечно я бы не оказалась в безопасности на улице — меня бы всё равно преследовали и поймали… однако попытаться всё равно стоит. Лучше жалеть о том, что не получилось, а не об упущенном шансе.       «Габриэль!»       У меня остаётся единственный козырь. Гвоздь я потеряла при падении.       «Пожалуйста! Мне нужна твоя помощь!»       Но выйти на улицу мне не дают — какая-то неведомая сила, словно рука, сжимает горло, заставляя отчаянно заскрести обломанными ногтями по шее в тщетной попытке сбросить невидимую хватку. Меня будто тянут вверх и назад, из-за чего появляется стойкое желание стать на носочки, чтобы удержать равновесие; кислородное голодание с каждой секундой становится всё острее, лёгкие словно обжигает изнутри от невозможности вздохнуть как следует. Кажется, ещё немного — и я умру от удушения.       «Взываю к вам, Небеса, Раба Божия Людмила…»       Захария подходит ко мне неспешно, на его лице — улыбка, как если бы он забавлялся развернувшимся перед ним представлением, в то время как я отчаянно хватаю ртом воздух, но не могу сделать ни единого вздоха.       — Надумала бежать? — он кривит губы. — Думала, самая умная и способна одурачить нас, тысячелетних воинов Неба? Наивная девчонка, — он цокает языком и слегка ослабляет телекинетическую хватку, давая мне возможность делать неглубокие рваные вздохи, однако всё равно удерживает меня на цыпочках. — Слушай сюда, дитя, — в один миг его лицо оказывается прямо напротив моего, серафим смотрит мне прямо в глаза, а в его голосе слышны ярость и угроза. — Ни одна глупая обезьяна никогда меня не обставит, ты это поняла? Ни ты, ни чёртовы Винчестеры — никто! Я довольно навозился с тобой, хотел ведь по-хорошему уломать, чтобы всё чин по чину: ты даёшь добровольное согласие, мы получаем информацию — все счастливы. Теперь — пеняй на себя.       С этими словами он лёгким взмахом руки отправляет меня в полёт до ближайшей стены; мне не везёт, и ближайшей оказывается та, возле которой стоят ящики с каким-то хламом. Последнее, что я запоминаю — глухой удар затылком об угол и что-то густое и тёплое, текущее сначала по волосам, а потом по шее.       После чего я отключаюсь.       Дальнейшие воспоминания обрывочны и какие-то уж слишком страшные для того, чтобы хотелось их восстанавливать. У меня точно торнадо в голове пронёсся: кажется, вот-вот я вспомню события после броска Захарии, но как только пытаюсь сосредоточиться на этих мыслях, картинка тут же меркнет. Помню лишь гадкую ухмылку Захарии, пустой взгляд Кастиэля, держащего свой сверкающий ангельский клинок… кажется, мои отчаянные попытки докричаться до него… и жуткую боль, кровь и боль повсюду, во всём теле.       Наверное, я должна поблагодарить память за услужливость. Очевидно, мне бы не захотелось запоминать абсолютно всё, что произошло на том складе в Калифорнии.       Словно через несколько слоёв ваты к моему сознанию пробиваются чьи-то голоса — мужские и женские… точнее, два мужских и один женский, но я не могу разобрать, кто это. Даже слова удаётся разобрать через раз… в таком состоянии хоть бы русскую речь воспринять, не говоря уже об английской.       — Дин, успокойся, она в порядке, — увещевает женский голос.       Грубый мужской бас, идентифицированный парой секунд позднее как голос Винчестера-старшего, отвечает что-то без сомнения ругательное, судя по отрывистой интонации. Не менее напряженный, чем брат, Сэм пытается его урезонить, но в ответ получает ещё одну порцию грубостей.       — Да, они её пытали, — соглашается женщина. — Когда я прилетела, на ней вряд ли нашлось бы хоть одно живое место — я думала, она не выживет. Но ваша подруга явно сильнее, чем может показаться на первый взгляд.       — Откуда ты вообще здесь взялась? — слышится удивлённый голос Сэма. — Тебя же вроде на Небеса отправили. Перевоспитывать.       Я снова не могу разобрать ответ, уж слишком сильно понижает голос их собеседница, несмотря на то, что, кажется, сидит рядом со мной.       — Добрый ангел, помогающий попавшим в беду людям, — иронично тянет Дин.       — Посмотрела бы я на тебя, услышь ты её ментальный крик, — в её голосе слышится сталь. — Я хотела пройти мимо, но… она молилась, звала на помощь хоть кого-нибудь. Она кричала мысленно, я ещё ни разу не слышала, чтобы люди так кричали. Она даже не меня звала… если начистоту, то я больше Захарии насолить хотела, чем вам помочь. Вы-то меня в своё время кинули.       Наверное, всё закончилось бы очередной словесной перепалкой, но в разговор вмешивается ещё одно лицо.       — Прости, я задержался, — извиняющимся тоном говорит новоприбывший, его голос кажется мальчишеским. — Меня выбросило где-то в районе Сан-Франциско — повезло, что вообще смог долететь обратно. Как она?       — А это ещё что за чёрт? — в голосе Дина слышно явное недовольство от появления новых лиц.       Я с огромным трудом разлепляю веки и, прищурившись, вижу рядом двоих, причём обоих хорошо знаю, хотя меньше всего ожидаю увидеть их здесь и сейчас. На краю моей кровати сидит Анна Милтон, её рука крепко сжимает мою ладонь, а не на шутку разозлённый и едва держащий себя в руках Дин нависает над худощавым пареньком в красной полосатой футболке и кепке — курьерской форме. Паренёк, несмотря на субтильный вид, не боится грозного охотника, лишь выглядит слегка потрёпанным.       — Альфи… — стону я, тут же узнав этого мальчишку.       — Очнулась, — с явным облегчением в голосе произносит Дин.       — Ты его знаешь? — Сэм кивает головой в сторону гостя.       — Это… Сам… ан… — дыхание спирает, приходится прокашляться, чтобы выговорить длинное имя ангела (хотя прежде я никогда не испытывала проблем с заковыристыми словами), и попытаться снова, для начала по слогам: — Сам-ан-дри-эль. Его зовут Самандриэль, он тоже ангел.       — Молодец, правильно, — Анна довольно кивает и перемещает руку мне на лоб, словно хочет проверить, нет ли у меня температуры. Тут же я чувствую что-то, похожее на щекотку, но только щекотно не снаружи, а внутри. Видимо, она колдует, или как там называется проявление ангельского волшебства. — А меня ты знаешь?       Я слабо киваю. Сюда бы какую-нибудь шутку… пошленькую… по поводу их с Дином «последней» ночи в машине… но достойные варианты на ум не приходят, к тому же настроения шутить и близко нет. Вместо этого я окидываю быстрым взглядом помещение, в котором мы находимся: небольшая светлая комната, обои на противоположной стене обшарпанные, а местами облупившаяся краска на спинках стульев свидетельствует о том, что мебель здесь дешёвая, старая, и её давно следует заменить. Всё вокруг словно кричит: мы в каком-то мотеле.       — Что последнее ты помнишь?       — Я… не уверена… меня пытали, но я помню обрывками, — внезапно меня охватывает страх. Захария может нагрянуть сюда в любой момент и нагрянуть не один — вряд ли мы, три человека и два ангелочка, сможем дать отпор банде небесных воинов. И тогда нас… нет, моих друзей, каждого, кто попытается бороться, убьют — по крайней мере, Анну и Самандриэля точно, — а меня снова будут пытать, чтобы я сказала «да». Кажется, в прошлый раз я уже была близка к заветному согласию…       — Ну-ну, тише, — Анна успокаивающе проводит по моей щеке, большим пальцем стирая покатившиеся по щекам слёзы. — Ты в безопасности, не бойся. Этот ублюдок ещё пару дней проторчит на Небесах.       — Дин, там был Кастиэль, — шепчу я срывающимся голосом.       — Они схватили Каса? — Винчестер хмурится и сжимает руки в кулаки, словно уже сейчас хочет броситься в бой.       — Нет, он… если так можно выразиться, сотрудничал с ними, — отвечает Милтон, на что оба Винчестера сначала округляют в удивлении и неверии глаза, а после дружно ругаются — Самандриэль удостаивает их недовольным взглядом.       — Он пытал меня по приказу Захарии, — тихо произношу я, и меня передёргивает от воспоминаний об остром ангельском клинке, оставляющем на коже короткие, однако глубокие и обжигающие порезы. — Но… Дин… они его зомбировали… это на самом деле был не наш Кас. Я пыталась достучаться до него, только эти уроды постарались на славу.       — Ходят слухи, что в дело вмешалась Небесная Канцелярия, — робко вставляет Самандриэль. — Да, то отделение, которым управляет Наоми, — он кивает в ответ на скользнувшую у меня мысль о причастности лидера их контрразведки. — Это что-то вроде внутреннего военного совета на Небесах, который занимается поддержанием порядка в Раю и созывается только во время кризисов. Последний раз Небесная Канцелярия принимала какие-либо серьёзные решения несколько тысяч лет назад, если я не ошибаюсь — во время Казней египетских, — поясняет он охотникам, хотя я тоже не ожидала услышать нечто подобное. — В этот раз её созвали, когда обсуждалась возможность спасения души Дина Винчестера из Ада, и она функционирует до сих пор. Небеса находятся на чрезвычайном положении.       Дин опускается на стул и устало выдыхает в ладони:       — Чёрт, только этого нам ещё не хватало… как будто без пернатого придурка забот мало.       — Что было дальше? — спрашивает Сэм, спеша прервать очередной поток ругани брата. — Они хотели получить от тебя информацию?       — Захария сказал, что ангелы могут читать лишь лежащие на поверхности человеческие мысли и каждую уловить неспособны, поэтому я должна согласиться стать весселем, чтобы у меня не было шанса соврать или скрыть часть информации. Не помню… кажется, я почти согласилась… а потом всё озарила какая-то яркая вспышка.       — Это был я, — кивает Самандриэль. — Я использовал тот же знак, что и ты, когда пыталась бежать, чтобы нейтрализовать Захарию и Кастиэля — Анна попросила о помощи. Только что-то пошло не так, и меня вышвырнуло из Ван Найс как пробку из бутылки.       — Где мы сейчас?       — Денвер, Колорадо, — коротко отвечает Анна. — Я постаралась спрятать тебя подальше от Калифорнии, позвонила Дину — они оказались недалеко.       — Всего-то в шести часах езды, — глухо замечает старший Винчестер.       — И я всё это время была в отключке?       — Ты была при смерти, — поправляет Милтон. — Я практически вытащила тебя с того света. После бунта у меня нет достаточно сил, чтобы исцелить все твои раны, но самые глубокие я почти вылечила, — она едва заметно улыбается уголком губ и смотрит на Сэма, как на самого адекватного из присутствующих. — Мне пора. Сможешь проследить за тем, чтобы все остались живы? — младший охотник кивает.       — Анаэль, — окликаю её я, прежде чем она успевает исчезнуть.       — Что? — Анна оборачивается.       — Ничего, — я пожимаю плечами, говоря по-русски. — Просто все зовут тебя Анной Милтон, но мало кто знает твоё настоящее имя — Анаэль. Красивое, — Анна смотрит на меня странно, словно сомневается в моём душевном здравии… да я и сама сейчас в нём сомневаюсь. Учитывая недавние события. — Спасибо, Анаэль. За то, что спасла. И за исцеление.       — Я ангел, это мой долг — защищать людей. Так Отец завещал, — отвечает она на русском так, словно всю жизнь только на нём разговаривала, посылает мне смущённую улыбку и исчезает, оставив после себя лишь лёгкий отголосок шороха ангельских крыльев. Самандриэль уходит вслед за Анной — ему ещё нужно найти подходящее убежище, поскольку Захария видел его и будет теперь искать. Я невольно усмехаюсь мысли о том, что скоро у Винчестеров соберётся своя маленькая армия падших ангелов; усмешка выходит горькой.       Я пытаюсь сесть, но Сэм тут же спешит уложить меня обратно:       — Тебе лучше отдохнуть.       — Я больше шести часов была без сознания, спасибо, — ворчу я, не обращая внимания на заботу. Анна постаралась на славу: ран почти нет, но каждая клеточка тела всё равно молит о пощаде и, кажется, имей я возможность поговорить со своим телом по-человечески, услышала бы о себе и своих приключениях много чего нелестного.       Дин пересаживается ко мне на кровать — туда, где совсем недавно сидела Анна — и осторожно заключает в крепкие объятия. Удивлённая, я неловко обнимаю его в ответ.       — Никогда больше не смей нас так пугать, слышишь? — жёстко говорит он. — Я… мы с Сэмом чуть с ума не сошли, когда ты исчезла. А потом повторно, когда позвонила Анна и сказала, что ждёт нас в Денвере.       — Я думал, ты решила от нас сбежать, — Сэм, неловко усмехнувшись, присаживается рядом с братом. — Хотя на самом деле это на твоём месте сделал бы любой адекватный человек.       — Я действительно хотела от вас сбежать, — приходится признаться — и тут же почти сразу я чувствую, как руки Дина за моей спиной сжимаются в кулаки. — Я… я устала от всего этого… Дин, пойми… вы, парни, и жизни-то другой, кроме охоты, не знаете, для вас каждый шаг — война. А я хочу домой, где единственным демоном будет моя кошка, — глаза сами собой наполняются слезами, и я не успеваю их вовремя остановить. — Я не создана для этого мира. Каждый встречный-поперечный думает, что я избранная, могу быть им полезной, но я всего лишь обычная студентка!       — Если ты так устала, могла бы дать Захарии согласие в обмен на обратный билет, — колко замечает старший Винчестер. — Глядишь, была бы уже дома, готовилась к какой-нибудь контрольной по латыни, а не читала заклинания и убегала от нечисти.       — Дин! — осаживает его Сэм.       Охотник отстраняется от меня, чтобы встретиться с укоряющим взглядом брата. Я подтягиваю колени к себе и сжимаюсь в комочек: слова Дина ранят, наверное, во много раз больнее, чем если бы он просто ударил меня по лицу или в живот. По щекам катятся слёзы, я то и дело шмыгаю носом.       — Прости, — Винчестер снова прижимает меня к себе и успокаивающе проводит по волосам. Я уже не могу сдерживаться, поэтому утыкаюсь ему в плечо и разве что только в полный голос не реву. — Я не должен был так говорить.       — Я бы так и поступила… п-предала вас, если бы… если бы была последней с-сукой, — голос то и дело срывается, я буквально задыхаюсь от рыданий. Остатки разума услужливо диагностируют: истерика. — Я осталась здесь… р-ради вас… потому что… не должна вас предавать… У меня был выбор… я в-выбрала… вас… д-двоих.       — Решила заделаться мученицей? — кажется, после пережитого волнения Дин не может говорить нормально: обязательно нужно либо уколоть, либо сыронизировать. — Ну-ну, всё будет хорошо. Мы с Сэмом обязательно найдём способ вернуть тебя домой. Гейба нагнём, если нужно будет, — он тяжко вздыхает и целует меня в макушку. — Ты только не реви, я не выношу девчачьих соплей — мне с головой хватает младшего братца.       — Обещай мне… что я не з-застряну здесь до конца своих дней.       — Я не дам тебе загнуться здесь, клянусь. Ты обязательно вернёшься домой.