Другая сторона мечты

      Люси по-прежнему со мной, я прекрасно вижу и ощущаю её прикосновение, чувствую её мысли, только вот для неё такая тьма непривычна. Похоже, она впервые зашла в чьё-либо подсознание настолько глубоко.       — Что дальше? — не то спрашивает, не то думает она, и её голос звучит растерянно.       Признаться, я и сама не знаю. Джимми сравнивал одержимость ангелом с полётом на раскаленной комете. Мэг держала меня в подобной пустоте, и чёрт её знает, как именно она добиралась до моих воспоминаний. Подсознание Дина походило на длинный коридор.       Действует ли уловка «пожелай — и сбудется» здесь?       Нам с Люси даже не нужно обсуждать план вслух — помогают всё ещё сцепленные руки, — и уже через мгновение концентрации тьма обретает очертания коридора в бункере с уходящими вдаль рядами дверей по обе стороны. Воспоминания Сэма.       На пробу дёргаю первую же дверь — она не заперта и легко поддаётся. Внутри нас встречает не комната, но полумрак места со знакомым запахом — кожаная обивка и тонкая, едва различимая нотка бензина, — периодически озаряемого проносящимися мимо фонарями и наполненного глухим рычанием движка. «Импала». Присмотревшись, мы видим за рулём Дина, и выглядит это так, будто не Сэм, а мы ютимся на пассажирском сидении. Чувствуется даже фантомное покалывание затёкших от долгой поездки ног.       Кажется, мы врываемся в это воспоминание прямо посередине какого-то разговора между братьями.       — ...я должен был вырастить из тебя достойного человека, — произносит Дин, смотрит в зеркало заднего вида, проверяет боковые и плавно перестраивается.       Сэм нервным движением барабанит пальцами по поверхности двери и, собравшись с духом, всё же задаёт вопрос:       — Ну, мне двадцать шесть, — внутренне негодуя, что голос звучит слишком взволнованно, слишком испуганно в ожидании, кажется, судьбоносных слов брата. — Каков вердикт?       — Я вырастил убийцу, — с нескрываемой горечью признаёт Дин. — Наверное, хорошо, что у меня нет собственных детей.       Сэм отворачивается, закусив губу — он смотрит на своё отражение в тёмном окне машины, бросает короткий взгляд на меня, привычно спящую на заднем сидении, и сейчас меня пробивает дрожь от того, что я вижу в его глазах, переживаю в его воспоминаниях. Горечь брата отдаётся в нём его собственной, непрекращающимся сожалением и чувством вины, ощущением неправильности происходящего, сомнением в сделанном выборе. Сэм будто решает — больше неосознанно, не стремясь придать этим размышлениям форму, — а достоин ли он жизни после того, что сделал? Может ли он принять спасение?       Люси спешит вытащить меня обратно за дверь, пока мы окончательно не увязли в его потоке мыслей. Ей знакомо такое сочувствие по прошлому магическому кругу и повторять она не стремится.       Мы проходим вперёд по коридору, наверное, с сотню метров, если таковыми можно измерять расстояние здесь, и наугад толкаем ещё одну дверь.       Нас встречают предрассветные сумерки и заполненная цветущей сакурой долина, простирающаяся на много километров вдаль от Фудзиямы, где случилось это воспоминание. Мы сидим у обрыва и любуемся солнцем, неспешно восходящим над миром, а к нашему боку прижимается... Габриэль? Архангел будто дремлет, однако в ту же секунду он запрокидывает голову и смотрит на нас — нет, на Сэма — таким влюблённым взглядом, что любые прежние сомнения в искренности его чувств, если такие оставались после бойни в Порт-Джервисе, исчезают без следа. Ответное чувство нежности, затапливающее Винчестера, ошеломляет: я не готова узнать его с этой стороны, будто это сделает его в моих глазах более... человечным?       — Я, наверное, никогда не пойму, почему мы сошлись, — комментирует этот взгляд сам Сэм.       — Оно и не нужно, — Габриэль материализует на ладони карамельку и закидывает её за щёку. — Мы вместе — вот, что по-настоящему важно.       Сэм лишь крепче прижимает архангела к себе, и мы чувствуем на другом плече тёплое прикосновение чего-то тяжёлого, но безусловно мягкого. «Крыло?» — задаётся вопросом сам Винчестер, но не озвучивает его вслух, боясь разрушить магию момента.       Мы покидаем воспоминание быстрее, чем эти двое успевают поцеловаться. Наверное, моим с Сэмом отношениям пошло бы на пользу больше узнать его с этой стороны, но не время сейчас поддаваться любопытству.       Чуть ли не бегом заворачиваем за угол и залетаем в проход к следующим воспоминаниям. Теперь это кладбище в серый промозглый день, и перед нами зияет зев свежевырытой могилы, в которую под мерное звучание службы священника в окружении дюжины рослых парней неспешно опускают гроб. Я ощущаю прикосновение к плечу и, обернувшись, вижу одетую в траур миссис Ричардсон, взирающую на меня с жалостью, но сейчас она выше, чем я помнила её после Монтиселло. Ладонь другой моей руки тоже кто-то успокаивающе сжимает — светловолосая девочка лет четырнадцати на вид, и это Элиза Церубик.       — Закари... — надломлено выдыхает Люси, и в её мыслях снова проносится боль, постигшая её со смертью крёстного отца. Она годами пыталась затолкать воспоминания об этом дне как можно глубже. Тщетно.       Однако вместе с тем Сингл не хочет уходить, забывать. У неё много воспоминаний о Закари, почти семейных и по-настоящему счастливых, но именно за этот момент она хватается с маниакальным упорством, будто нарочно хочет сделать себе больно. Будто в той аварии её вина, хотя в тот миг их разделяло почти двести километров.       Люси не сопротивляется, когда я вытаскиваю её обратно в коридор, лишь ведёт меня к следующей двери, которую распахивает, однако остаётся на пороге, вслушиваясь в доносящиеся из воспоминания отрывки разговора.       — Ты мой брат, и по понятным причинам отказаться от тебя я не могу, только это не значит, что всё будет по-прежнему, — выговаривает Дин ледяным голосом, пытаясь сохранять спокойствие. — На самом деле, я бы с радостью оказался в другой части Штатов, но тогда как я смогу быть уверен, что ещё один мир не погибнет от твоей глупости?       — Дин, я... — пытается возразить Сэм, однако брат перебивает его усталым:       — Заткнись.       — Ты думаешь, мне эти месяцы легко было? — взрывается, наконец, младший Винчестер. — Целый мир погиб, я помнил об этом каждый день, помню сейчас и вспоминаю при каждом взгляде на Людмилу. Я правда хотел ей сказать, сразу же, в первые дни.       — Но всё равно не сказал.       — Не смог найти правильные слова.       — Называй вещи своими именами. Ты струсил.       За ещё одной дверью мы с «немцами» устроили рэп-баттл во время какой-то сорвавшейся пары, позволив участникам от наших групп взгромоздиться на парты и читать рифмованные импровизации каждый на языке своего потока. Я защищала честь «англичан». Рядом, с пафосом спортивных комментаторов, стояли ещё по двое наших одногруппников, чтобы отточить своё мастерство в синхронном переводе, а заодно позволить командам противника хотя бы понять, о чём вещает их чемпион, и я с удивлением вспоминаю, что со стороны «немцев» переводил Артём. Этот день стараниями неравнодушных попал на YouTube и прознавший о наших проделках деканат, кажется, даже собирался сделать такие соревнования официальными. Не успел. Дин пришёл в мою жизнь раньше.       За следующей мы находим пятнадцатилетних Люси с Элизой в момент, когда они кидают друг в друга кусочки гальки и другую мелочёвку, чтобы научиться пользоваться телекинезом. У Элизы выходит куда лучше. Люси удаётся отбить магией только случайно летящий ей в лицо баскетбольный мяч, который иначе мог бы сломать ей нос.       Дальше снова какой-то разговор Сэма и Дина:       — То, что происходит сейчас между вами с Людмилой...       — ...не твоего ума дело. Ты и так достаточно сделал, чтобы раздавать советы.       Мы даже находим воспоминание об осеннем парке — смазанное, точно полузабытый сон, наполненное кровью, смертью и отчаянием, отзывающееся одиноким тревожным криком, будто кто-то зовёт кого-то по имени, но совершенно непонятное. Должно быть, одна из старых охот.       — Это бесполезно, — сдаюсь я, останавливаясь. — Мы только теряем время.       — Я попробую его почувствовать, — предлагает Сингл.       — Мы уже в его голове.       — Ты не слишком помогаешь.       Сингл нужно несколько минут, абсолютная тишина и прикрикнуть на меня — мои беспокойные метания её отвлекают, — чтобы как следует сосредоточиться. Вскоре её нахмурившееся лицо разглаживается, и она указывает направление в одну из развилок:       — Нам туда.       Спустя несколько поворотов мы выходим из лабиринта коридоров в какой-то безразмерный зал, посреди которого стоит огромный стеклянный куб. Сэм заточён в нём, но, кажется, не слишком опечален этим фактом: он сидит в кресле, а всё его внимание занимает телевизор с чередой быстро сменяющихся картинок. Сцепив руки в замок и чуть наклонившись вперёд, Винчестер неотрывно пялится на видеоряд, будто там показывают нечто до жути интересное. Или будто его загипнотизировали, потому что люди, глядя в зомбоящик, всё-таки моргают, а он походит на плохую версию Арнольда Шварценеггера во втором «Терминаторе». Особенно когда главной темой программы являются твои кошмары — приглядевшись, я узнаю несколько моментов из жизни Винчестера, тех самых, которые он предпочёл бы не вспоминать.       Входа в куб нет — мы оббегаем вокруг, но он идеально гладкий со всех сторон, ни сучка, ни задоринки, будто янтарь для мухи, лишь полый — я понимаю это, услышав, с каким звуком отзывается мой стук по стеклу, однако Сэм не оборачивается и не перестаёт смотреть в экран.       — Сэм! — кричим мы с Люси как можно громче и не один раз, только результат прежний.       Хоть мы больше не держимся за руки, идея явить молоток покрепче, чтобы разбить этот куб, приходит нам с Люси одновременно и инструменты различаются лишь внешне. Правда использовать их мы не успеваем: неведомая сила расшвыривает нас в стороны раньше, и мне везёт развоплотить свою кувалду до того, как та падает на меня. Сингл удаётся воспользоваться телекинезом, и её киянка отлетает в сторону с драматичным звоном металла о поверхность пола.       — Так-так-так, кто это тут у нас? — слышится из ниоткуда вкрадчивый голос Сэма, однако интонация подсказывает: это не Винчестер. — Группа поддержки?       Киянка Сингл поднимается в воздух и летит в мою сторону, я едва успеваю отпрыгнуть с её пути.       — Зря вы сюда влезли, — комментирует своё действие Люцифер. Киянка разворачивается в полёте и теперь преследует Люси, но я успеваю выкрикнуть оборонное заклинание, чтобы развеять и этот инструмент.       — Otvali, — рычу я вполголоса, являю кастет и бью по стенке куба кулаком в нём, надеясь, что уж это орудие не прилетит мне в голову. Вот только стекло, похоже, бронированное, Сэм всё ещё не слышит наших попыток пробиться к нему, а Люцифер после первого же удара заставляет кольца кастета сжаться вокруг моих пальцев тисками до хруста костей, так что мне приходится отказаться и от этого орудия.       Я оборачиваюсь в поисках назойливого архангела, подспудно размышляя, сработает ли и с какими последствиями кровавая печать изгнания здесь, однако рядом с кубом никого нет. Лишь мы с Люси.       — Вместе, — произносит Сингл, протягивая руку, и этого короткого слова хватает, чтобы понять её задумку. Мы подпитаем способности друг друга контактом и ударим телекинезом изо всех сил.       Однако Люцифер разделяет нас снова, едва мы берёмся за руки: швыряет меня об угол куба и хватает Люси так, будто держит за горло — трудно понять, когда твой противник невидим и, похоже, бесплотен для ударов, но девушка скребёт ногтями по своей коже и дёргается, тщетно пытаясь вырваться. Я замираю.       — Отступись, или она умрёт, — произносит архангел раскатисто.       Я неловко поднимаюсь с пола, одной рукой опираясь о стекло, и едва не кидаюсь вперёд, чтобы попытаться помочь Сингл, однако снисходит озарение: сейчас я должна быть в отключке или хотя бы валяться, скуля от жуткой, до сотрясения мозга, головной боли и истекая кровью, потому что приложило меня нехило. Да только я чувствую себя хорошо, будто секунду назад ничего не произошло, и это осознание придаёт мне сил сделать выбор:       — Брось, она будет в порядке, — с этими жёсткими словами я отворачиваюсь обратно к кубу и выкрикиваю оборонное заклинание, которое направляю в стекло с как можно меньшего расстояния.       Вспышка магии пробивает в плечо ещё больнее отдачи от «браунинга» Дина, из коего мне как-то довелось неудачно стрелять; впрочем, я не сдаюсь и произношу заклинание снова.       Люцифер подбирается ближе ко мне: я по-прежнему не вижу его, но ощущаю как сгустившуюся вокруг тьму. Даже не оборачиваюсь на его присутствие, продолжая атаковать куб всеми силами. Архангел усмехается:       — Со стороны это выглядит довольно жалко, ты в курсе?       В курсе. Плевать.       — Зачем ты так стараешься помочь Сэму? — теперь Люцифер меняет интонацию, делает её чуть мягче, копируя манеру Винчестера говорить, и у него выходит пугающе похоже. — Я разрушил твою жизнь из прихоти и повторил бы это снова, — теперь я слышу лишь голос Сэма, что ошарашивает меня сильнее, чем я могла ожидать. — Людмила, я убил всех твоих родных, всех друзей, они страдали перед смертью, каждый из них, ты же знаешь. За ними пришли не жнецы, а григории, мы ведь читали о них, помнишь? Григории не убивают милосердно, — постепенно голос Винчестера понижается до вкрадчивого шёпота, будто он стоит у меня за плечом, а не сидит передо мной за стеклом, и моя занесённая для очередного удара рука безвольно опускается от таких слов.       Наверное, впервые за сегодня я действительно задумываюсь над тем, что делаю. Я по собственной глупости влезла в драку с Люцифером — и ради чего? Пострадать за убийцу? Вот только сделанного им не воротишь, не вернёшь мою жизнь прежней и свой урок Сэм не усвоит. Сейчас он просил прощения с сотню раз, но ему хватило совести лгать мне в лицо больше полугода, прежде чем тайное стало явным. Где гарантия, что это не повторится с ещё одним миром?       — Что бы ты ни делала, тебе не победить меня, — смеётся Люцифер... или Сэм? Не могу больше отличить одного от другого, не хочу отличать, не хочу помогать Сэму Винчестеру.       Качая головой, я отступаю от куба на один шаг и ещё один, пока не натыкаюсь на что-то... кого-то. Люси. Сингл удерживает меня от неловкого падения из-за запутавшихся ног, хоть этот жест выглядит бессмысленным, и хватает за руку, принося с прикосновением чувство умиротворения — прежде я не замечала, как дрожу, и осознала дрожь только когда ощущение пропало.       «Он морочит тебе голову, — произносит Люси в мыслях. — Это не Сэм. Сосредоточься на моём голосе.»       Я судорожно выдыхаю.       — Подумай о своей матери, как она страдала, когда ангелы разрывали её тело и пожирали душу, — не унимается Сэм. Не унимается Люцифер, и против воли я представляю всё настолько детально, что даже Люси, повидавшей всякое, становится не по себе. — Вспомни отца, они начали с него, чтобы твоя мать страдала больше...       Я закрываю глаза, пытаясь переключиться на голос Сингл, но под веками настойчиво вспыхивают образы смертей, о которых говорит Люцифер. У меня всегда было богатое воображение и сейчас оно играет со мной злую шутку. Я будто снова и снова, и снова вижу смерть своих родителей, будто присутствую там, и дрожь возвращается. Открываю глаза — и через плечо Сэма вижу на экране те же сцены. Мама. Папа. Катя. Влада. Денис. Артём. Дин.       ...Дин!       Лицо Дина, его веснушки, зелень глаз и полные губы отрезвляют лучше всякой пощёчины. Я не могу вернуть к жизни остальных, но я пришла помочь Дину и будь я проклята, если он сегодня погибнет. Смерть Дина пугает меня настолько, что я готова сделать что угодно, лишь бы не допустить её.       Сэм тоже. Единственное, в чём мы с ним по-прежнему согласны.       — Мне и не нужно тебя побеждать, — выдыхаю я, подбегая к кубу.       — Думаешь, Сэм сумеет меня одолеть? — смеётся Люцифер, и его голос вмиг теряет винчестеровские интонации. — Не выйдет, он уже проиграл.       Ничего не отвечаю на этот выпад и лишь прикрываю глаза, концентрируясь. Нужен удар, нужен всего лишь один правильный удар, и тогда преграда рухнет, ведь осталось немного и потому Люцифер так упорствует — отвлекает от очевидного. Я смогу. Мы сможем.       — Нет, — сдавленно шепчет Люси, хватаясь за виски. Она жмурится, ожесточённо трёт глаза ладонью и яростно мотает головой, будто хочет выкинуть что-то из головы. Воспоминание.       Ей четырнадцать, она чувствует в себе силу, особенную силу, неизвестную, нечеловеческую — и пытается разобраться в том, что происходит. Хочет рассказать обо всём Элизе — подруга, мама которой помешалась на ангелах, не станет дразниться и высмеивать даже за самые глупые предположения, — но сначала во всём разобраться самой, чтобы убедиться, что понимает происходящее верно. Не знает, с чего лучше начать, и оттого лишь крепче сжимает в пальцах книгу, которую недавно одолжил ей Закари — пару минут назад Сингл пыталась читать, а теперь задумывается, можно ли рассказать о своих тревогах ему? Поймёт ли он?       Спустя несколько часов приходит известие, что Закари Вэйлон разбился на своём мотоцикле. Мокрая дорога. Не справился с управлением.       Все эти годы Люси боялась узнать наверняка, виноваты ли её способности к телепатии. Могла ли она вторгнуться в разум Закари, пока тот ехал на мотоцикле, и спровоцировать аварию? Со временем Сингл научилась игнорировать свои догадки, перестать размышлять об этом, жить настоящим, а не прошлым, но сегодняшний визит на кладбище в день похорон Закари и старания Люцифера бередят старые раны, мешают сосредоточиться на Сэме.       Я хватаю её за плечи, как следует встряхиваю — это помогает: Сингл собирает волю в кулак, хватает мою ладонь и прижимает к стеклу своей. Люцифер, должно быть, полагал, что боль прошлого ослабит нас, сделает неспособными драться. Что же, он сыграл сам с собой злую шутку, найдя в нас столько боли и отчаяния, что хватило бы на небольшой армейский взвод. Потому что не учёл: нам ещё есть, за что бороться. А старые раны — не самый худший способ открыть второе дыхание.       На сей раз отдача от удара телекинезом почти переворачивает все мои внутренности, но, к счастью, стекло трескается будто тонкий лёд под весенним солнцем, а мы едва успеваем отскочить в сторону, чтобы не попасть под град осколков.       Только вот Сэм на звук не оборачивается, продолжая пялиться в экран, и на мгновение это обескураживает — Люцифер лишь заливается бесстыдным хохотом на мою оторопь. Однако его же смех отрезвляет, и я в пару широких шагов преодолеваю расстояние до журнального столика, чтобы схватить пульт и выключить телевизор, а потом наотмашь ударить Винчестера по лицу, вкладывая в движение не только все свои силы, но и мысли.       — Что? — будто спросонок мямлит Сэм, озираясь по сторонам и глупо моргая. — Что происхо... — я заношу руку для очередного удара, но охотник перехватывает моё запястье. И тут же в его глазах загорается огонёк понимания, едва случается наша очередная синхронизация.       — Дин, — это имя спазмом паники душит моё горло. — Люцифер убьёт Дина, если ты его не остановишь.       В подтверждение этих слов телевизор с тихим шипением снова включается, только теперь кошмар, развернувшийся на его экране, — не старое воспоминание, а реальность в прямом эфире. Из Дина Винчестера выколачивают последний дух, а он как заведённый повторяет, и повторяет, и повторяет имя брата.       — Уходите отсюда, — глухо произносит Сэм. — Обе. Иначе вас затянет в Клетку вместе со мной.       Хорошо бы последовать его совету, да только с осознанием успеха уровень адреналина резко снижается, у меня кружится голова и ноги подкашиваются от слабости настолько, что я падаю — магия оказалась слишком изматывающей, я снова почти на пределе и отключусь прямо здесь, если не потороплюсь, а тогда одному Богу известно, какими будут последствия. Охотник, кажется, понимает это, потому что рывком, даже не стремясь быть нежнее, хватает меня под подмышки, ставит на ноги и вручает в руки подоспевшей Люси.       — Забери её и иди, — приказывает он, подталкивая нас обеих прочь.       Сингл тянет меня за собой, и я даже честно стараюсь переставлять ноги как можно активнее, но что-то нам мешает: мои вцепившиеся мёртвой хваткой в рубашку Винчестера пальцы, которые он расцепляет ещё одним резким движением.       А меня, точно током, прошибает ещё одно воспоминание... нет, не так. Мысль. Решение. То самое, которое он вынашивал уже давно и окончательно принял накануне. То, которое боялся озвучить Дину, потому что брат сделал бы что угодно, лишь бы этого не допустить — и сделал сегодня утром, когда бесцеремонно вырубил и запер второго его в темнице. То, которое расставило всё, особенно наше утреннее прощание, на свои места.       — Нет! — кричу я, пытаясь снова схватить охотника, будто это поможет мне удержать его от отчаянного шага. — Сэм, не смей! Сэм!       — Прочь, быстро! — рявкает он вдогонку, и Люси послушно тащит меня дальше.       — Отпусти, — пытаюсь упираться, но едва нахожу силы, чтобы держаться ровно, не то чтобы стоять самостоятельно.       — Не дури! — рыкает на меня Сингл, и я снова чувствую на себе оковы её принуждения, приказывающего идти вперёд и не оглядываться.       Коридор, по которому мы пришли, кажется бесконечным и на мгновение появляется чувство, будто мы здесь заблудились, но Сингл наваливается на какую-то дверь... и мы проваливаемся в пустоту.       Проходит... не знаю, сколько. Проходит время, прежде чем где-то рядом нарастает голос Сингл, зовущий меня по имени, и я наконец-то нахожу путь обратно из темноты, пустоты. Прихожу в себя на кровати в комнате Сэма.       — Где Сэм? — бормочу я, неловко хватаясь за трещащую от мигрени голову. — Он в порядке?       Сингл бросает беглый взгляд куда-то в сторону, на пол, и снова смотрит на меня. Поджимает губы знакомым жестом, который не предвещает ничего хорошего.       Не нужно слов, чтобы понять — дело дрянь.       Дин возвращается в бункер спустя будто целую вечность, хотя мы с Люси, похоже, провалялись в отключке достаточно, чтобы он успел преодолеть половину пути, когда мы выслеживаем его на карте.       — Люда, успо... — начинает Сингл, но я затыкаю её одним взглядом и продолжаю нарезать нервные круги вокруг стола с картой в «военной комнате», то и дело поглядывая на балкон. Позвонить Дину я так и не решилась, а едва скрипит входная дверь, я снова чуть не падаю — спотыкаюсь, пока бегу вверх по ступенькам навстречу. Охотник ловит меня за локоть со снисходительным смешком.       Винчестер выглядит умиротворённым, что совсем не вяжется с его разбитым в кровь лицом и бурей эмоций внутри меня. Я застываю напротив него, чувствуя облегчение от того, что он здесь, рядом, живой и почти невредимый, но не могу ни слова вымолвить — лишь подхожу к нему на немеющих ногах и обнимаю за талию, прижимаюсь щекой к могучей груди. Это похоже на то, как ребёнок обнимает взрослого, и эффект только усиливается, стоит руке Дина мягко погладить меня по голове.       Рвано выдыхаю, собираясь с мыслями. Страшно, но сделать это необходимо. Я должна. Это должна сделать я, сказать, прежде чем он сам увидит, подготовить его.       — Мне жаль, — поднимаю голову, глядя ему в глаза, и почти шепчу эти горькие слова. — Мне очень жаль.