Другая сторона мечты

      Я переодеваюсь, мы тихонько выходим на улицу, прокрадываемся мимо «Импалы», чтобы не потревожить спящего в ней Винчестера, и наугад выходим на первый попавшийся широкий проспект. Я хочу вбить его название в интернет-карты, чтобы построить какой-никакой маршрут, но Артём считает, что более захватывающим наш путь выйдет, если мы просто пойдём вперед, без подсказок.       Он глазеет по сторонам на ещё спящий райончик, и я начинаю понимать Доктора, который любит исследовать чудеса Вселенной в компании со спутниками — для меня американская жизнь, пусть и не совсем нормальная в силу рода занятий, уже стала серой обыденностью, но, глядя на тихие улочки глазами Тима, я не могу не ощутить вновь это чувство адаптации к переменам, новизны.       Нам попадается круглосуточная забегаловка, и я решаю, что раннее утро — хорошее время для завтрака, раз уж я не играю в «задави подушку щекой». Артём моё чувство голода не разделяет, но соглашается посидеть немного внутри, пока я пополню свои запасы энергии: он неспешно пьёт газировку, глядя на то, как я расправляюсь с сэндвичами и картошкой.       Уходя, беру с собой ещё порцию сэндвичей на случай, если он проголодается. Сейчас, когда мы увлечённо болтаем о всякой ерунде и вспоминаем что-нибудь общее из универа, он кажется совсем человеком, которому ничего не грозит и у которого впереди целая жизнь. Который может быть счастлив.       Моё чувство вины покорно затыкается на время, давая и мне передышку. Болтовня помогает. Спустя дни тягостного молчания я будто наконец-то выныриваю из тёмных вод, тянувших меня ко дну.       В конце концов, мы забредаем в более знакомые мне места — те, которые я успела изучить, пока дом Бобби не сожгли, вынудив нас переехать в Канзас. Я вспоминаю, что сгорел только лишь дом, и Артёму кажется неплохой идея полазить на свалке ржавого металла, который держал Сингер на своей земле.       О том, что там находится могила Артёма, мы не вспоминаем. По крайней мере, не озвучиваем вслух. И никому из нас не приходит в голову подойти к скромному уголку земли, где прикопан тот самый пепел.       — Тебе, кажется, нравится такая жизнь, — произносит Артём, будто хочет заполнить тишину.       Я, балуясь с коробкой передач на одном из автомобилей, пожимаю плечами:       — Я уже привыкла. Когда смотришь столько американских сериалов, как-то… втягиваешься, что ли?       — Как говаривала моя мама, «мне можно хоть сейчас ехать в Санта-Барбару, я там всех знаю», — усмехается парень, и я не могу не согласиться. — Только твоя с Винчестерами «Санта-Барбара» какая-то…       — Мы в ссоре, — признаюсь я, стараясь сохранить голос ровным, бодрым и немного безразличным. — Недавно я ранила их обоих. Долгая история.       — Уверен, не настолько, чтобы не рассказать её, — он усаживается на сиденье рядом.       — Хорошо, — я надуваю щёки и шумно выдыхаю, собираясь с мыслями, ведь объясняю я человеку нефандомному, тут сослаться на «вон тот эпизод, помнишь?» не получится. — Сэм, он… он наркоман в завязке… — от волнения мне не сразу удаётся подобрать наиболее близкую к происходящему формулировку, — был в завязке.       — Он не похож на торчка, — возражает Артём. — Хотя выглядит как с бодуна, согласен.       — А он и не на обычных наркотиках сидел. Чувак, мы в «Сверхъестественном», — я на мгновение задумываюсь, не начать ли рассказ о корнях этой зависимости с первого сезона, чтобы уж точно понял. — Придумай ситуации самое странное объяснение и на деле окажется, что ты ещё поскромничал.       — Погоди… так это он на демонской крови сидит?       Вот тебе и нефандомный человек.       — Ты знаешь?       — Попадались кроссоверные шутки от мультифандомщиков… дома, до вот этого всего, — Тим пожимает плечами, — но я не вкурил. Выходит, ты за ним не уследила, Сэм напился демонской крови и теперь на тебя злятся?       — Я заставила его напиться демонской крови, хотя знала о последствиях, и ломка среди них — самое безобидное. Дин был в опасности, нужны были способности Сэма, которые подпитываются кровью, — совсем тихо говорю я, даже вспоминать об этом стыдно. Перед глазами всë ещё встаёт облик пьяного Дина, который упрямо оставался под дверью Сэмовой камеры в первые, самые тяжёлые дни. Его лицо и эти крики были хуже ночных кошмаров, ведь кошмар происходил наяву. — Я не видела другого выхода.       — А сейчас?       Я непонимающе таращусь на Терещенко. Мне казалось, он просто беспомощно кивнет, поддакнет вежливости ради и аккуратно сменит неудобную тему. Вопрос застаёт меня врасплох.       — Если обдумать случившееся сейчас, — поясняет Артём. — Был ли лучший вариант, который ты не заметила тогда?       — Если «бы» да «кабы», — фыркаю я, рассеянно стуча пальцами по остаткам руля, — слышал поговорку?       Артёма моя попытка уйти от темы не устраивает:       — Подумай, — он слегка пихает меня в плечо.       Я беспомощно смотрю в окошко на уходящие вдаль и вширь, и вверх ряды старого металла, среди которого мы такие маленькие, такие хрупкие: только тронь — и сломаемся.       — Попытаться разрулить всё самой ценой своей жизни, — эти негромкие обречённые слова вырываются сами собой, я едва успеваю их осознать.       — Ты говорила об этом им?       — Нет смысла, — вздыхаю я, все ещё не глядя на Тима. — Думаю, они и так понимают.       Понимают ли? И если понимают, то почему я тогда в опале, а не участвую с ними в мозговом штурме?       — Тогда они уроды, раз готовы пожертвовать тобой ради друг друга, — слова Артёма вторят моим собственным сомнениям, только вот он не сомневается, он уверен и безжалостен, он не даёт поблажек из-за мягкого характера, привязанности и стокгольмского синдрома. — Может, оно и к лучшему, что вы сейчас собачитесь.       Но ведь Винчестеры уже могли мной пожертвовать, не раз, по поводам меньше или больше, чем стычка с Голодом. Могли отдать демонам на откуп, могли оставить с ангелами, могли не вытаскивать из передряг. Могли бы жить гораздо спокойнее без ответственности за меня. Могли запереть где-нибудь понадёжнее, а не рисковать, позволяя мне участвовать в охотах. Однако каждый раз выбирали трудный путь.       — Ты не понимаешь… — вздыхаю я.       — Люда, послушай меня, — Артём хватает мои плечи, разворачивает лицом к себе, чтобы убежать не могла. — Они тебя погубят. Тебя уже убивали из-за них, — Тим произносит это, словно отвешивает мне пощёчину за пощечиной, и я вдруг вспоминаю, что с моей первой настоящей смерти прошла ведь всего какая-то жалкая пара недель. — Они уже разрушили наш мир.       Он выглядит разъярённым от одной только мысли, что я повторю его судьбу. Что потеряю всё, как он уже терял и снова потеряет, что моя жизнь станет разменной монетой в раздорах Рая и Ада, слишком незначительной, чтобы мою жертву вообще заметили. Что я упущу свой шанс прожить мою жизнь так, чтобы не жаль было и умереть.       Что я сама откажусь от того, чего он был лишён и не восполнит теперь никогда.       И мне так хочется дать ему это, до боли хочется продлить его жизнь настолько надолго, насколько сумею, наполнить его Рай новыми счастливыми воспоминаниями, которые он будет посещать снова и снова…       Порывистым движением я тянусь вперёд и прижимаюсь своими губами к его, мягким и тёплым. Почему-то я ожидала, что они будут безжизненными, будто у трупа, но они живые и податливые, покорные моему порыву… первые несколько секунд.       А затем Артём отстраняется.       — Ты же в курсе, что ты пытаешься поцеловать зомби? — говорит он шутливо, но за бравадой легко видно и страх, и отвращение к своей сути. Не стоило вчера называть вещи своими именами так громко.       — Тереза Палмер ведь выжила, — хихикаю я в дурацкой попытке подбодрить.       Не срабатывает: теперь отворачивается и прячет взгляд Терещенко. Я не нахожу ничего лучше, чем обнять его за плечи и прижаться своей щекой к его шее сзади. Мне хочется защитить Тима от всего мира, но я не в силах спасти его даже от себя.       Он касается моего запястья и кажется, будто сейчас он сбросит мои руки, вырвется из обнимашек, но он лишь невесомо проводит по коже, оставляя за прикосновением табун мурашек.       Мы снова целуемся. Хочется чем-то заполнить паузу, и мы вместе поддаемся порыву, тянемся друг к другу. Теперь Артём не боится своей сущности, он позволяет себе побыть человеком — живым, с чувствами и желаниями.       И сами не замечаем, как начинаем стаскивать друг с друга толстовки и футболки, охваченные страстью, эмоциями, ищущие поддержку друг в друге. Перелезаем на задние сидения, чтобы было удобнее, наспех смахнув пыль уже снятой одеждой.       Я знаю, что потом, после всего, мне будет больно, гораздо больнее, чем в первый раз. Но ничего не могу с собой поделать, отдаваясь нашему порыву душой, а Артёму — телом.       Я никогда не делала чего-то столь импульсивного, скоропалительного, но с Артёмом это не кажется неправильным. Наверное. Я слишком устала предугадывать последствия своих действий, поэтому не задумываюсь об этом хотя бы сейчас.       В конце концов, это просто приятно, и нам этого достаточно.       — А меня можно превратить обратно в человека? — хрипло спрашивает Артём, когда мы лежим в обнимку, разомлевшие, и он лениво гладит моё плечо. — Как Холта.       Спрашивает — и портит весь момент.       Можно — это слово едва не срывается с моего языка. Наверное, можно. Не так важно, смогу ли я дать Люциферу согласие, важнее другое: примет ли сам Артём мою жертву? Захочет ли обменять свою жизнь на мою, ведь меня выследят и убьют в любом случае. Захочет ли жить с этим осознанием, ведь скрыть правду мне от него не удастся, если я попытаюсь держать его от своих проблем так далеко, как только получится.       Или я попросту ищу сейчас оправдание собственной трусости…       — Ты не голодна? — вдруг меняет тему парень, сбивая меня с толку. — Я доем? — Тим показывает в сторону пакета со снедью из кафе, который мы захватили с собой.       — Налетай, — машу рукой я и сползаю, чтобы найти в ворохе наших вещей именно свою одежду. Мне не страшно надеть пацанские шмотки, а вот Артёму мои джинсы будут узковаты. Терещенко следует моему примеру.       Однако, несмотря на вопрос, ест парень вяло и с кислой миной, будто его манку с комочками заставили съесть, а не бургеры, пусть и остывшие.       Кое-как победив наши запасы провианта, он предлагает поискать что-нибудь интересное среди груд металла, а то сидеть в одной и той же тачке скучно. Я соглашаюсь и какое-то время мы праздно шатаемся среди рядов, разглядывая значки на капотах и багажниках в попытках вспомнить названия. С европейскими легко, а вот местные, американские, марки порой ставят нас в тупик, но Артёма — больше. Он вообще вдруг становится каким-то рассеянным: легко отвлекается, забывает сказанное чуть ли не только что и постоянно спотыкается на ровном месте, словно ему сложно ходить прямо.       — Может, пойдём куда-нибудь ещё? — предлагаю я в конце концов, заскучав.       — Давай ещё здесь побудем, — не соглашается Терещенко. — Тут так тихо.       Мы садимся на капот одной из тачек, и он подставляет лицо уже клонящемуся к закату солнцу. Я стараюсь не пялиться на него, но все равно замечаю, что парень стал будто бы бледнее, а синяки под глазами и синюшность губ — ярче.       Я не могу удержаться, накрываю его руку своей, переплетаю наши пальцы.       И замечаю, что его кожа сухая и горячая.       — У тебя жар? — спрашиваю я, отпуская Тима. — Ты себя хорошо чувствуешь? — не дожидаясь ответа, прикасаюсь к его лбу.       И тут же отдергиваю руку, словно от горячего чайника, хотя у Терещенко в худшем случае сорок по Цельсию. Для обычного человека крайне неприятная во всех смыслах температура.       Что касается местных зомби…       — Что-то не так? — спрашивает Артём осторожно. Наверное, вид у меня уж очень испуганный.       Неужели началось?       — Ещё же два дня… — шепчу я в ужасе, неосознанно отступая на шаг. — Два дня, два, слышишь, два дня! — меня накрывает, и под конец я уже кричу, глядя в безупречно безоблачное небо, не в силах по-другому выразить гнев и страх, и отчаяние. Я кричу это Люциферу, кричу это Смерти, кричу Богу — кому угодно, кто может услышать, прийти и исправить несправедливость, заложниками которой мы оказались.       — Люда? — Артём пытается взять меня за руку, но на автомате я эту руку вырываю, о чем тут же жалею. Парень, кажется, все понимает: — Так вот почему я голодный, — говорит он тихо. — Это… это зом…       — Не говори, — чуть не плачу я, будто молчание спасёт нас, сделает происходящее ненастоящим.       — Зомби-голод, — все равно произносит Терещенко. — Я хочу плоти? Этим все закончится?       Сдавленно киваю, не в силах сказать что-либо. Почему сейчас? Почему так рано? Ещё ведь два дня, целых два дня, целая жизнь, но не сейчас, не сегодня! Я не готова!       — Люда, уходи.       — Нет, — выдыхаю я, хотя мои инстинкты вопят об обратном. Я должна бежать отсюда, если хочу выжить, только я не могу бросить его одного, пока он будет снова умирать.       — Тогда убей меня.       Он прав: я должна убить его, чтобы он не убил меня. Меня или кого-нибудь другого, неважно, но — не убил. Я — охотник на нечисть, он — нежить. И сейчас он ещё достаточно беззащитен, чтобы у меня получилось, но я не могу, не могу…       — Не могу, — шепчу я вслух.       Вот, что чувствовал Бобби, когда убивал Карен в первый раз. Когда убивал её снова. Когда убьёт её сегодня. И пусть Артём не успел стать моей любовью всей жизни, хладнокровно убить его, глядя ему в глаза, я не могу.       — Что-нибудь! — не то рычит Артём, не то кричит, и мои руки сами собой хватают нож, спрятанный под штаниной. — Сделай что-нибудь, что угодно, пока я себя контролирую! Убей меня, ну же! Последняя милость, как в «Игре престолов»!       Я выставляю оружие перед собой, обороняясь, но за такую оборону Дин давно отвесил бы затрещину. Как раз сразу после того, как играючи выбил бы нож из этого жалкого дилетантского хвата.       Я же могу лучше. Только как будто… не хочу? Не хочу спасаться. Боюсь умереть, но не хочу жить так.       «Твой друг и все остальные не умрут, даже останутся в своём уме, если ты оставишь Винчестеров разгребать свои проблемы самостоятельно». Эти слова из сна снова появляются в голове, я почти слышу в ушах голос, который их произнёс. Откажись я от Апокалипсиса — и все будут жить, по крайней мере, до Великой Битвы, когда бы она ни случилась. Одна жертва ради нескольких десятков жизней, не такая уж страшная цена.       — Люда! — снова повторяет Артём.       Цена страшна только для меня, но, в конце концов, нельзя же быть такой эгоисткой.       — Я согласна, — едва слышно произношу этот приговор себе.       Ответом на мои слова служит рычание, натуральный рык голодного животного, я и не подозревала, что люди могут издавать такие звуки. Артём, оказывается, может. За какую-то минуту его лицо меняется: нечеловечески скалится, изо рта течёт мутная белая слюна, глаза закрывает бельмо, пальцы скручиваются в когти.       — Я согласна, — произношу это чуть громче, ещё надеясь, что не опоздала.       А потом Артём бросается на меня.       Я инстинктивно отталкиваю его, не давая вцепиться мне в глотку, отскакиваю в сторону, но не убегаю. Я должна его остановить… убить.       — Я согласна! — эти отчаянные слова уже криком разносятся над свалкой Бобби. — Я согласна, слышишь! Отпусти их, дай им жить! Я уйду, я согласна уйти!       Не знаю, чего я жду, но этого не происходит: чудо не случается, и кара небесная тоже не настигает. А вот потерявший остатки человеческого сознания Артём снова бросается на меня в этой жуткой тишине, нарушает которую лишь его рычание.       Мой нож задевает парня по касательной, оставляя царапину, и больше злит, чем наносит урона, а я даже не помню, обязательно ли целить в голову. Артём… нет, зомби, Артём уже умер и не вернётся — зомби замахивается рукой и бьёт меня наотмашь, я едва успеваю блокировать удар и только благодаря этому не сваливаюсь ему под ноги, а просто теряю равновесие на несколько секунд.       Собираюсь с духом и, улучив момент, с отчаянным криком вонзаю нож ему в живот.       Ничего. Ни бездыханного тела, ни предсмертных судорог, лишь новая атака. Значит, все-таки нужно в голову.       Я снова отшатываюсь, поднимаю нож повыше и иду в очередное нападение, но зомби блокирует его инстинктивным движением, как будто у него ещё остался разум. Бью снова, пытаясь добраться до головы, захожу с бока, пытаюсь обойти со спины или ударить сверху, но слишком боюсь открыться под ответный удар, поэтому мои попытки остаются бессмысленными прыжками к зомби и обратно.       Будь у меня пистолет, проблема была бы уже решена. Зря я не училась драться.       В конце концов это играет со мной злую шутку: пока мы кружим по свалке в смертельном танце, я не замечаю, как меня загоняют в тупик, где за спиной два тесно стоящих остова машин, а на них грудой безжизненного металла лежат ещё машины. Перебраться через такую баррикаду можно, но я не успею. А по другую сторону Артём… зомби. Существо замирает, как и я, оценивая обстановку.       Всё равно охотники долго не живут, решаю я, удобнее перекладывая в руке нож для следующего броска, и это движение словно становится сигналом для зомби снова атаковать.       Едва Артём делает шаг, его срубает выстрел. Один раскатистый звук, похожий на хлопок, вслед за которым парень валится наземь с дырой в голове.       Я поднимаю глаза и вижу Сэма Винчестера с пистолетом в руках.       И… все. Внутри — пустота, вокруг — мёртвая тишина, нарушаемая лишь истово бьющимся где-то в висках сердцем, а я не знаю, как реагировать. Да и что тут скажешь?       — Живая? — спрашивает охотник бесцветно.       — И даже почти не поцарапанная, — бормочу на удивление спокойно. Нож в руке кажется каким-то чужеродным, и медленным движением я бросаю оружие на землю.       И тут же снова хватаю его, вспомнив, что сейчас орава остальных зомби попрёт на Бобби, значит, понадобятся все силы, которые есть.       — Что с Оуэном? — спрашиваю тревожно, на что Сэм лишь качает головой, скорбно поджимая губы. Должно быть, поэтому он пошёл меня искать. — А муж Джоди?       — Тоже, — это слово звучит как приговор.       — Карен?       — Бобби никого к ней не подпускает, — вздыхает Винчестер. — У него крыша поехала.       — Будь это Джесс, у тебя бы не поехала? — говорю я прежде, чем успеваю подумать, и по лицу охотника вижу, что эти слова хлестнули его слишком больно. Ему вообще сейчас бы в одеяле завёрнутым пластом валяться и в себя приходить, а не за зомби бегать.       Поэтому, почтя за лучшее впредь молчать, я направляюсь на выход. Здесь мы сделали всё, что могли. Я не оглядываюсь, иначе моё внешнее деятельное спокойствие рассыплется, и меня нагонит шок, от которого я старательно бегу всеми мыслями, заставляя себя не думать.       Биатлон с зомби для «не думать» — самое то.       Сэм прибежал от Миллсов пешком и возвращаться приходится тем же ходом, только теперь мы двигаем в полицейский участок на летучку с поражённой, но непоколебимой шерифом. Пока добираемся, я предлагаю угнать что-нибудь, но Винчестер считает, что дольше будем возиться.       В итоге мне перепадает его пистолет, который Сэму теперь заменяет полицейский дробовик. Мне бы тоже хотелось калибр покрупнее, но отдача у дробовика сильнее, я такую не удержу. Приходится мириться с таурусом.       На практике таурус оказывается неплохим оружием. Тяжелее и сильнее привычного мне ПМ, но выбивать яблочко это почти не мешает, я быстро привыкаю и спускаю в молоко минимум. Нас много — Винчестеры, я, Джоди, несколько полицейских и несколько местных, поэтому управляемся мы быстро, особенно зная, где искать.       Только все равно опаздываем.       Мы находим загнанного в угол Дина, которого тоже едва не сожрали: он отчаянно препятствует тому, отбиваясь пустым ружьём вместо биты. Бобби с ним нет.       — Он остался в доме, с Карен, а я пошёл отстреливать гостей, — объясняет Винчестер, едва его задницу спасает брат.       И тут же, переглянувшись и осознав масштаб проблемы, оба охотника бегут к дому.       Я отправляюсь за ними.       И успеваю как раз к выстрелам в обезумевшую от зомби-голода перепачканную в крови миссис Сингер.       Уже потом мы находим растерзанное тело Бобби, который не успел или все же не смог выстрелить первым. Уже потом собираем остальные тела. Уже потом семьи других воскресших тоже сообщают о жертвах и вообще требуют объяснений, которые помощник шерифа честно пытается дать, хотя сам не до конца понимает, какого чёрта вообще случилось. Он спрашивает у шерифа, но Джоди не в состоянии ответить: сейчас, когда все закончилось, она — вдова и мать, снова потерявшая сына, ей не до порядка в этом обезумевшем городе. Он спрашивает у Винчестеров, но они заняты последствиями. Он спрашивает у меня.       Но я просто ухожу. Словно в трансе нахожу какую-то кладовку, закрываюсь в ней и, сев на пол, подтянув колени к груди, плачу. Как девчонка. В конце концов, я и есть просто девчонка, которая сегодня потеряла друга, из-за которой погиб Бобби Сингер и Бог его знает сколько ещё людей. Я должна была взять ответственность — вчера или сегодня, неважно, но я знала итог и снова спрятала голову в песок, надеясь, что сейчас будет иначе, что кто-нибудь решит проблему без меня. Я всех подвела.       Вместо Бобби должна быть я.       Спустя какое-то время, когда мои слезы утихают, но я ещё не нахожу в себе храбрости выйти, встретиться с последствиями лицом к лицу, дверь открывается и на пол рядом опускается Сэм. Он ничего не говорит, не смотрит на меня даже и не ищет моего внимания.       — Прости, — произношу я тихо, вкладывая в это слово всë, но без особой надежды.       Винчестер ожидаемо молчит. На мгновение мне кажется, что он тоже пришёл сюда прятаться от всего мира.       — Ты сегодня чуть не погибла, — говорит он, наконец. Это должно звучать назидательно, но его голос по-прежнему бесцветный, словно сил на эмоции не осталось.       — Я не такая крутая, как вы двое, — эти слова шёпотом бьются в мои колени. Я сегодня завалила всё, что только можно завалить.       — Это исправимо, — отзывается Сэм как ни в чем не бывало. — Я поговорю с Дином, чтобы он тренировал тебя… если ты не против. Можешь заниматься и со мной тоже, — он чихает, — как только я приду в норму.       Я лишь киваю на щедрое предложение. Комок боли внутри меня начинает расслабляться, и я наконец-то могу отпустить колени, сесть прямо, откинуться о стенку, повторяя Сэмову позу.       — Хотела бы я ничего не знать, а просто плыть по течению, — признаюсь я через несколько минут тишины, — как все остальные.       — Ты можешь попросить Анну, — отвечает он так, будто уже думал об этом.       Соблазн попросить Анну стереть воспоминания о сериале и даровать мне совершенно новую личность, чтобы я могла сбежать от самой своей сути, велик, но это — кривая дорожка. Мои побеги ещё никогда удачно не заканчивались, а если уж бежать, то стоит помнить, от чего и кого бежишь.       — Это моё бремя, — вздыхаю. — И мне придётся нести его до конца. Только… пожалуйста… — я пристально смотрю на Сэма, и он смотрит в ответ. — Я одна не вывезу.       Стыдно признаваться в собственной слабости снова, когда я так отчаянно храбрилась, не жалея себя, пыталась поспеть в ногу с ними, опытными охотниками, мужчинами, повзрослевшими ещё когда я в куклы играла и развлекалась невинными стрелялками в тире. Однако по-другому сейчас не получается.       Винчестер протягивает руку, обвивает ей мои плечи, и прикосновение это тёплое, согревающее. Я кладу голову ему на плечо с тихой благодарностью.       Мы вместе прячемся от всего мира ещё какое-то время.