Другая сторона мечты

      Дин целит мне в лицо, вкладывая в удар всю имеющуюся у него силу. Ставлю блок, сдавленно чертыхаюсь от боли в предплечье, уворачиваюсь, после пары манёвров пинаю охотника под коленом и пробиваю по голеностопу. Дин ожидаемо теряет равновесие, но по-прежнему не собирается давать мне одержать верх: преодолевая боль в подгибающейся ноге, Винчестер заставляет меня согнуться пополам подлым и уж точно не безболезненным ударом коленом в диафрагму. Ощущения — точно весь кислород из лёгких в одно мгновение засасывает в вакуум.       Хрипя, хватаюсь за живот и теряю из-за этого оборону. Вошедший в раж Дин спешит добить подножкой и болезненным ударом в корпус, после которых я валюсь ему под ноги не в силах пошевелиться. Скоропалительно подумавшая о том, что за сим спаррингу конец — проиграла, можно и разбор полётов устраивать, — я удивлена, увидев вновь целящийся мне в лицо кулак. Этот удар точно мне не по зубам, но в побитом состоянии я могу лишь свернуться в позу эмбриона и понадеяться на лучшее.       Лучшее происходит: удар, который должен меня вырубить или, чего хуже, убить, с грохотом приходится по полу в сантиметрах от моего лица. На паркете, кажется, остаётся вмятина, а Дин смачно ругается, выражая тем своё мнение о прострелившей его кисть боли. Всё-таки саданул со всей силы.       Хочется верить, что это была часть нашей приближенной к реальности тренировки.       — Демоны не станут тебя жалеть и бить вполсилы, — так объяснил свою позицию Дин перед началом боя.       Хочется верить, что он едва не покалечил меня ради моего же перспективного блага. Но здравый смысл подсказывает: на мне снова чуть не выместили злость. Причём отчасти злость на меня же. В последнее время приступы ярости Дина всё чаще выходят из-под контроля и нередко грозят быть нацеленными на мою разнесчастную головушку.       Я тоже считаю себя виноватой, однако это не означает моё автоматическое согласие стать боксёрской грушей для вымещения гнева. Дин осознаёт эту нехитрую истину не всегда, но напоминать ему я не собираюсь. Что-то из разряда гордости не позволяет.       Мы мало разговаривали по душам до той заварушки с Голодом. После неё мы с Винчестером вовсе почти не разговариваем. Он по-прежнему тренирует меня и следит за моими успехами в тире бункера, но ограничивается только необходимым для взаимопонимания минимумом слов и фраз. Для справки: критикует нещадно.       Обычно тонущий в пучинах вины и самобичевания здесь Дин считает виноватой меня. Я разделяю его мнение, но это не извиняет меня в его глазах; не особо и стремится, на самом-то деле. Заслужила.       После недавних похорон Бобби ситуация усугубилась.       Есть ли и в гибели Бобби моя вина? Отчасти. Да. Там, где я не смогла убедить его, что Карен (и некстати ожившего Артёма тоже) нужно убить сразу, без промедления. Хотя ощущение такое, точно не зомби-Карен, а я перегрызла ему глотку собственными зубами. Даже если учесть, что в тот момент я творила геноцид, выполняя последнюю просьбу едва сохраняющего остатки разума Артёма — убить его. И я, и братья находились слишком далеко от Сингеров, чтобы поспеть вовремя.       Дин помогает подняться на ноги, убеждается, что я жива, в сознании и даже кровью харкать не собираюсь, и тяжёлым шагом идёт прочь из зала, который мы определили под тренировки (определить-определили, а матами снабдить так и не удосужились). Я ковыляю следом, держа курс на кухню — там аптечка и можно заварить нам обоим успокаивающий чай.       В отличие от Дина, я на него не злюсь. Почти. И периодически — когда он позволяет — притворяюсь, что у нас всё по-прежнему. Как сейчас с чаем. Я не прошу таким образом прощения, не пытаюсь подлизаться — просто завариваю чай. Делаю на всех кофе по утрам, потому что встаём мы примерно в одно и то же время, а мне единственной не лень практически каждый день заморачиваться с туркой. Готовлю — иногда даже без очереди — ужин, мужественно спасая наши животы от участи быть набитыми полуфабрикатами сомнительного качества.       Вняв обвинениям Дина, я перестала жалеть себя. И научилась цеплять на лицо непроницаемую маску безразличия, сжимать зубы и идти вперёд, несмотря на удары злодейки-судьбы.       Чай готов, а я стягиваю с холодильника очередной свой блокнот и вооружаюсь шариковой ручкой, чтобы сбросить эмоциональное напряжение очередной «минькой», когда Дин снова подаёт голос:       — Не смей сводить меня с этим полоумным пернатым… маньяком!       — Я снова удостоена великой чести разговаривать с тобой? — не без иронии в голосе отзываюсь я, действительно выводя на бумаге слово «Дестиэль», после чего мстительно добавляю «топ! Кас». И всё по-английски. Замучавшись с последующим переводом фанфиков (да и всего остального) с русского, я постепенно перешла полностью на английское письмо. Так скоро и язык родной забуду. Хотя теперь-то какая разница?       — Не ёрничай.       — Не веди себя как задница, — после чего закашливаюсь. Дышать всё ещё трудно.       На этом вся наша внеплановая беседа заканчивается. Дин угрюмо гоняет ложку в кружке, действуя мне на нервы звоном металла о керамику, а я пытаюсь выдавить из себя хоть пару адекватных строчек, но выходит то излишне пафосно, то вовсе бредово. В присутствии Винчестера весь боевой настрой сходит на нет: как я могу описывать жестокое изнасилование его персонажа по всем канонам «Goodbye Stranger», когда он сам, во плоти, сидит передо мной и внимательным взглядом наблюдает за каждым росчерком ручки?       Окончательно сдавшись, выливаю остывший чай в раковину, а блокнот закидываю обратно на холодильник. Несмотря на неприятие обоими братьями слэша — тем более с их персонажами и некоторыми ангельско-архангельскими рожами — уничтожить «адскую тетрадку» никто из них не пытается. Наверное, считают это занятие слишком мелочным для них.       Подозрительно притихший Сэм обнаруживается в гостиной разбирающим последние записи Бобби. Здесь дела обстоят немногим лучше: прошло достаточно времени и событий, чтобы Сэм почти простил мне свой срыв. По крайней мере, они с Дином меня больше не бойкотируют — ужасные несколько дней, которые я провела, слоняясь по бункеру, точно призрак.       — Помочь? — я усаживаюсь на свободный стул и притягиваю себе одну из тетрадок с пометками Бобби. Пока мы колесили по стране, он постарался на славу и перерыл значительную часть библиотеки Просвещённых в поисках подходящего способа избавиться от Сатаны. Если бы ещё дельной информации оказалось достаточно для предотвращения Битвы без лишней крови.       Однажды Сэм почти сдался и неуверенно предложил сделать всё по канону: с Детройтом, кольцами Всадников и самоубийственной попыткой перехватить контроль над телом. Раз уж этот вариант точно сработал там, в сериале.       Очевидно, в тот момент Сэм хотел добавить что-то ещё, но Дин поднялся со стула и молча врезал брату так, что тот не удержался на ногах, одним ударом говоря всё, что думает об этой затее. Уже спустя минуту ворчания информация стала искаться усерднее, а предложений проредить наши ряды отныне не поступало. Единственное, в чём мы по-прежнему следуем канону — сбор колец на случай необходимости открытия адской клетки. И чтобы всадники не слишком резвились в мире людей.       — Если хочешь, — отзывается Сэм, не отрываясь от занятия. — Пойдёшь на вечернюю пробежку?       — Если доживу, — невесело усмехаюсь, давя глухой кашель, норовящий снова вырваться из горла.       Сэм бросает на меня быстрый взгляд, чуть дольше задерживается глазами на наливающемся на предплечье синяке.       — Снова побил?       — Тренировки, — я разворачиваю рукава рубашки, прикрывая красноту мятой манжетой. — Демоны точно не станут меня жалеть. Ангелы — тоже.       Сэм хмыкает, мол, как знаешь, и возвращается к работе над тетрадками и блокнотами. На некоторое время воцаряется настолько идеальная тишина, что, согласно русской присказке, где-то далеко рождается, наверное, новенькое и полностью укомплектованное штатом отделение милиции. Точнее, полиции. Нет, кажется, всё же милиции. Хотя теперь-то какая разница?       Мысли разбредаются в стороны и собираться воедино упорно отказываются. Такое предательство с их стороны для меня не в новинку, но сильно осложняет дело. Всё-таки не в бирюльки играем.       — Ты ведь знаешь, как выглядят скрижали? — вдруг не совсем уверенно спрашивает Сэм, пристально разглядывая один из рисунков Бобби.       — На них был целый восьмой сезон построен, — я подаюсь вперёд, чтобы тоже взглянуть на рисунок. — Бобби что-то по ним нашёл?       — Если верить регистрационным журналам Просвещённых, одна из них лежит в нашем хранилище, — охотник переворачивает и подвигает тетрадку так, чтобы не приходилось тянуться. На клетчатой страничке действительно набросок — весьма умелый, надо сказать — каменюки с продолговатыми линиями, разделяющими столбцы текста, и схематичным изображением енохианских каракулей.       Поражённая я снова демонстрирую Винчестеру всю прелесть и эмоциональную насыщенность русской не вполне цензурной лексики. Да так громко и вдохновенно, что на демонстрацию прибегает даже второй Винчестер. Коротко введя его в курс дела, мы отправляемся в хранилище настолько спешно, точно скрижаль может в любой момент сбежать в направлении канадской границы.       Впрочем, вопреки любым опасениям, каменюка лежит там, на месте. А рядом — коробка с остатками её глиняной «упаковки», по сравнению с самой табличкой совершенно бесполезная.       — Прочитать сможешь? — спрашивает Дин, вертя скрижаль в руках.       — Я похожа на пророка? — раздражённо отвечаю я, на что в ответ получаю красноречивый взгляд. — «Пророчица», коей назвали меня, и пророк, умеющий читать скрижали — не одно и то же.       — Но кто-то же читал их в восьмом сезоне? — вклинивается Сэм.       — Читал. Мальчишка, который сейчас ещё до выпускных классов не доучился. И потом, с вами, пару раз чуть не скопытился по вашему же недосмотру, — я складываю руки на груди. — Хотите испортить ребёнку детство?       В ответ — всё тот же красноречивый взгляд, говорящий, что, если нужно — хотят.       Нога ноет, словно требуя тут же дать Дину по яйцам. Откуда в нём только взялся весь этот идиотизм? Что в нём сломалось?       — Чтобы Кевин получил способности пророка, нужно убить Чака, — вместо этого вздыхаю я, не упоминая, впрочем, той части, где Ширли считается Богом. Здравое зерно сомнений в этом довольно прозрачном намёке «Эрика Садомазыча» живо во мне и по сей день. — В мире не может существовать двух пророков. Пока один есть, другие находятся в «спячке». Когда убивают одного — просыпается следующий.       — Мы можем дать её Чаку.       — Нужно проскочить мимо Рафаэля, — мне впору присуждать звание «Мисс Пессимизм» в категории «Обломай любую мысль, похожую на здравую». — Может Чака выкрасть?..       Идея глупая, самоубийственная да и вообще первой пришла в голову — поэтому мы даже не пытаемся её рассмотреть, — но стратегию поведения разработать нужно. За нами по-прежнему охотятся ангелы, и встреча с находящимся под крылышком Рафаэля Чаком — совершенно ненужный риск. Если прежде архангел реагировал только при возникновении непосредственной для жизни Ширли опасности, сейчас он может явиться, едва мы подойдём к дому пророка. Или устроить засаду. Или ещё что-нибудь. В общем, непредсказуемый фактор.       Ответ на вопросы насущные находится во время жаркого спора о противоангельских символах как мере защиты от всевидящего ока «большого брата». Сидящий на бункеровской беспроводной интернет-игле мой смартфон уведомляет о сообщении в Твиттере. Обычно я мало обращаю внимания на оповещения соцсетей, но сейчас хватаюсь за эту соломинку — лезу в карман, — чтобы на мгновение вынырнуть из бури обсуждений и перевести дух.       Дин явно хочет сказать что-нибудь раздражённо-назидательное, чтобы не отвлекалась, но я его опережаю:       — ОближуСэма81.       Сэм издаёт горестный стон, перевод которому: «Убейте меня, милосердные боги!».       — Ты переписываешься с этой маньячкой?       — Впервые вижу её здесь, если ты об этом. Но она прислала мне сообщение. Личное.       — И что пишет?       Я верчу экран и так, и этак, но не могу разобрать.       — Какую-то букво-цифренную белиберду, — показываю Дину.       Дин, нахмурившись, с минуту изучает послание, даже не ленится проверить что-то по автодорожной карте США, после чего выдаёт весьма уверенно:       — Адрес. Местечко в Ньюарке, Нью-Джерси. А это, наверное, дата и время. Послезавтра.       — А что означает INVTU? — я выделяю последние пять символов, чтобы при необходимости тут же загуглить их.       Теперь к «расшифровке» подключается и Сэм:       — Похоже на сокращение «приглашаю вас». С чего бы Бэкки приглашать нас в Нью-Джерси? Да ещё и послезавтра? — охотник смотрит на меня так, словно я понимаю в этом больше его. Небезосновательно, в общем-то, учитывая, что связной аккаунт принадлежит мне.       Я быстро передаю недоумение в ответном сообщении. Не проходит и двух минут, как появляется ответ: «Вам это нужно».       — Похоже, Чак позаботился о прикрытии, — резюмирует Дин и добавляет не без иронии в голосе: — Оперативненько.       Может, версия о том, что он — Бог, всё же правдива? Поэтому сообщение с приглашением оставлено на аккаунт под непримечательным ником LutsiKalash, а не передано любым другим способом? Означает ли это, что бункер скрыт даже от божественных «радаров», раз Чак не отправил Бэкки прямо к нам на порог, как делал это в прошлый раз?       После непродолжительных сборов мы отправляемся раскрывать все тайны загадочного послания.       К завершению нашей двадцатидвухчасовой поездки — и аккурат к эпилогу очередной книги Стивена Кинга — адрес приводит нас в четырёхместный стандарт Hotel Riviera. Сносная в Лебаноне, в сердце американских садов[1] погода поистине отвратительная и встречает нас проливным дождём. Уже через два неловких шага стремительно промокающих кед в направлении от машины куртка превращается из средства защиты от холода в катализатор возможной простуды. Парковку приходится преодолевать быстрыми прыжками через лужи, на ходу одной рукой придерживая капюшон, другой — рюкзак с вещами.       Окатившая нас прямо с порога предположительно святой водой Бэкки Розен рискует погибнуть смертью храбрых, но глупых. После чего со счастливым визгом бросается на мокрого-мокрого Сэма:       — Я так рада, что ты в порядке!       Глядя на коротышку-Бэкки, нелепо повисшую на махине-Сэме, невозможно не прыснуть. Мы с Дином, в кои-то веки проявив единодушие, даже не пытаемся сдержаться.       Когда неугомонная фанатка наконец-то впускает нас в номер, Дин удивлённо и одновременно одобрительно присвистывает.       — Делаешь успехи, чувак, — кивает он сидящему за письменным столом Чаку.       Хвалить пророка есть за что: в номере нет ни одной чистой стены — на всех красуются противоангельские символы, источающие головокружительный — в прямом смысле слова — запах краски для граффити. Очевидно, работа над «художественным оформлением» завершилась не столь давно.       — Очешуеть, — кашляю от отсутствия в помещении свежего воздуха и неловко тру раздражённые глаза.       Дин неодобрительно цокает языком, наигранно возмущаясь плагиату.       — Иди в задницу, — отбриваю я грубее, чем собиралась. И тут же жалею об этом: Винчестер снова мрачнеет. Кажется, я только что упустила шанс наладить наши отношения.       Дин без лишних церемоний вынимает из сумки старательно упакованную скрижаль и кладёт на стол перед Чаком. Ширли, очевидно, разглядел в своих видениях достаточно, чтобы без лишних вопросов притянуть каменюку к себе и попытаться как следует рассмотреть, вертя её в разные стороны.       — Язык здесь мудрёный, — сообщает он, наконец. — Вроде похож на ангельский, но… у них есть какой-нибудь… староенохианский? — пророк смотрит на меня, точно я знаю. Пожимаю плечами — откуда? — А может это своеобразная защита от любопытных глаз, кто их разберёт…       — Но прочитать-то ты сможешь? — с надеждой в голосе спрашивает Дин.       — Думаю, да, — Чак поднимает скрижаль и взвешивает её в руке, будто для него масса тоже имеет значение. — К вечеру осилю начало, а там — как карты лягут. Это больше на шифр похоже, чем на обычный текст, поэтому придётся повозиться. Так что можете располагаться как дома, места хватит на всех.       Наконец отлипшая от Сэма Бэкки предлагает всем кофе. Я, больше на автомате, чем из альтруистических побуждений, плетусь следом за ней к тесной «кухоньке» — её заменяет небольшой стол с дверцами, пара навесных шкафов, раковина, холодильник и микроволновка; я невольно и даже с толикой тоски вспоминаю своё общежитие. Вскоре завязывается ленивая беседа двух суперамипришибленных, столь же лениво перетекающая в обсуждение премудростей фанфикшена. Впервые за долгое время я чувствую облегчение от обычной, ни к чему не обязывающей беседы с собратом-фикрайтером.       Однако дальше гремит холивар. Мы не сходимся в пейрингах.       — Инцест — вещь противоестественная! — заявляю я категорично, упирая руки в боки. — Это ненормально, чтобы родственники друг с другом спали.       Бэкки это не убеждает:       — Если подумать, мы все друг другу очень дальние родственники, а слэш — сам по себе противоестественен! Ты же русская, вы там все на геев гоните.       — Вот только не надо мне эти русофобные штучки загонять! Девяностые давно прошли, и молодёжь у нас прогрессивная!       — А я о чём? Ты как будто ПЛИО[2] не читала.       Я прищуриваюсь, надеясь, что вид выходит пугающим до чёртиков. Или хотя бы устрашающим. Кто-то сейчас здорово на спойлеры нарывается…       — Я не только читала, но и три сезона «Игры престолов» посмотрела! — не без самодовольства изрекаю я, между делом припоминая сюжет здесь ещё недописанного Мартином «Танца с драконами». — Но это ничего не меняет. Я не одобряю такую политику ни у Ланнистеров[3], ни у Таргариенов[4], ни у Одичалых[5]. А уж если говорить о Винчестерах — тем более. Ангелов, по-твоему, куда девать?       Бэкки уже открывает рот, чтобы указать точный и, наверняка, не совсем приличный адрес отправления ангелов вместе с пейрингами, не включающими в себя винцест, но нас прерывает деликатный кашель из комнаты. Мы тут же затихаем и, точно нашкодившие дети, оборачиваемся.       Винчестеры плечо к плечу стоят прямо в проходе между комнатами, одинаково грозно сложив руки на груди. Без сомнения, охотники слышали каждое наше слово. Или ту часть, где обсуждалась их личная и отнюдь в этих обсуждениях не гетеросексуальная жизнь. Вот уж у кого вид устрашающим выходит — так это у них.       Впечатлённая Бэкки нерешительно мнётся, не зная, что сказать. Я же в курсе, что девчонок за такое бить не станут, а Дин мне ещё с прошлой тренировки задолжал, и встречаю их взгляд с нахально вздёрнутым вверх подбородком.       — Девочки, я не могу гарантировать, что к утру вы не переспите, — бормочет увлечённый скрижалью Чак. Спор, похоже, нисколько его не смущает.       Точно по команде, мы с Бэкки смотрим друг на друга в непритворном ужасе. Переспим?! Да не в жизнь! Меня, конечно, спьяну тянуло на всякие лесбийские эксперименты вроде поцелуя Катьки-Клары в те немногие сходочные вписки, но это не значит, что я с превеликой радостью стану целовать Бэкки Розен. И уж тем более спать с ней в физиологическом смысле.       Пора сворачивать холивар, пока дело действительно не обернулось радужными фемслэшными похождениями. Бэкки, похоже, разделяет моё мнение, поэтому возвращается к уже разогревшей очередные пару кружек микроволновке. Я просачиваюсь мимо Винчестеров, выхватываю из сумки сухую толстовку, предусмотрительно взятую про запас, запихиваю в карман кошелёк и направляюсь к выходу.       — Дестиэль навсегда! — торжественно объявляю, победоносно вскинув кулак вверх, после чего добавляю: — Пойду куплю чего-нибудь съедобного, — и скрываюсь за дверью.       Погода на улице значительно улучшилась. Не до солнца и радуги, зато теперь промокать до нитки будешь дольше и только стоя столбом посреди улицы — это не может не радовать. Обходя слишком глубокие для моих и без того разношенных в хлам и изрядно промокших кед лужи, я плетусь по Клинтон-авеню в сторону парка.       Признаться, перепалка с Бэкки оказывает на меня благотворное влияние. То ли мне жизненно необходимо было с кем-нибудь повздорить и выплеснуть негатив, то ли она ненароком вернула меня — старую меня, не заваленную грузом ответственности, боли и чувства вины, — но в голове проясняется. Мысли перестают путаться и сбегать, появляется даже подобие вдохновения. То подобие, когда душа требует творить, а получается только вытворять.       Стоит огромных усилий не потерять голову и для начала сосредоточиться на малом — списке покупок и планах на сегодняшний ужин. Затариться в супермаркете полуфабрикатами или взять еду навынос в «Ambassador» напротив?       — Эй! Лапуля! — кричит парень, курящий у обанкротившегося видеопроката рядом с «Ambassador». Имеющая чёткое представление о возможных последствиях таких окриков, я даже не поднимаю головы и лишь прибавляю шаг. До входа осталось совсем чуть-чуть. — Да-да, я к тебе обращаюсь! — добавляет он. К моему вящему сожалению других «лапуль» на улице нет — всех разогнал дождь. — Да стой же ты! — он в несколько длинных шагов шлёпает ко мне по лужам и хватает за руку.       Вспоминая уроки Дина, я с разворота второй рукой бью нахалу в переносицу, добавляю пинок в пах и удар локтем по шее и припускаю к дверям, стоит только захваченной руке получить свободу — скорее к людям, хотя бы на глаза официантам. Вслед доносится сдавленное «сучка».       Одно из основных правил драпа от неприятностей: не оглядывайся. Я имею глупость пренебречь им — и впечатываюсь моськой в мощную грудь другого парня. Не успеваю даже толком разглядеть его, как он ловко, за секунды, оттаскивает меня чуть дальше по улице, чтобы не светиться в окнах кафе, разворачивает спиной к себе, одной рукой зажимает рот, а другой прижимает к носу тряпицу с мерзким резким запахом. Где-то я уже нюхала эту гадость…       Сознание вспыхивает коротким воспоминанием о школьных уроках химии и опытах с хлороформом. Тогда весь класс надышался парами и хихикал, точно все дружно забили «косячок» за углом. В том возрасте «косяки» уже водились, поэтому за такие сравнения несколько человек и энтузиастка-химичка не избежали строгого внимания директора.       Воздух в лёгких заканчивается раньше, чем я успеваю вырваться из рук захватчика, и против воли приходится вдохнуть — грёбаный рефлекс. Ожидаемо сознание меркнет как разрядившийся фонарик и вскоре совсем потухает.

____________________________

[1] Официальное прозвище Нью-Джерси — «Штат садов». [2] ПЛИО — Песнь Льда и Огня — цикл фэнтезийных романов американского писателя Джорджа Р.Р. Мартина, получивший широкую известность после выхода в 2011 г. телесериала-экранизации «Игра престолов» на телеканале НВО. [3] дом Ланнистеров — один из великих домов Вестероса, правители Западных Земель. Близнецы Серсея и Джейме Ланнистеры вступили в инцест, в результате чего у них родились дети Джоффри, Мирцелла и Томмен Ланнистеры, но из-за незаконности кровосмесительных связей в их доме вынуждены выдавать всех троих за отпрысков короля Роберта Баратеона — мужа Серсеи. [4] дом Таргариенов — королевская династия, правившая Семью Королевствами (Вестеросом) до восстания Роберта Баратеона. Таргариены были одной из аристократических семей Валирии, умевших повелевать драконами; согласно преданиям, в их жилах текла драконья кровь. По валирийской традиции, все представители рода Таргариенов практиковали кровосмесительные браки (между братьями и сёстрами, дядями и племянницами, тётями и племянниками) для сохранения чистоты валирийской крови, из-за чего в их роду нередко рождались безумцы и умственно-отсталые. [5] Одичалые — кочевники, живущие на дальнем севере Вестероса, за Стеной; здесь упоминается одичалый Крастер и его семья: Крастер брал в жёны своих дочерей, и те рожали ему новых дочерей, а всех сыновей он подносил в дар Белым Ходокам в обмен на неприкосновенность.