Другая сторона мечты

      Вздохнув, я стучу по дереву двери, одновременно проклинающая себя за то, что делаю, и уверенная в правильности поступка. Наверное. Ведь должно же в этом безумном мире остаться хоть что-нибудь правильное?       Сначала за дверью тихо, потом слышится какое-то копошение, шаги — и снова всё стихает. Я уже готова развернуться и уйти, но дверь открывается — совершенно беззвучно, спасибо недавно смазанным петлям — и передо мной предстаёт взъерошенный и заспанный Дин в мятой рубашке и не менее мятых брюках.       — Я, наверное, не вовремя, — почти пищу, отступая на полшага назад. — Прости, что разбудила.       — Стой, — Винчестер старательно душит зевок. — У тебя… — зевает ещё раз, — с тобой всё в порядке?       — Более чем, — я стараюсь сделать голос максимально бодрым, но он предательски подрагивает, как и мои руки. Они словно по-прежнему чувствуют тяжесть пистолета и отдачу при выстреле, и я нервно сжимаю-разжимаю кулаки, тщась избавиться от этого ощущения. — Прости, что разбудила… я, наверное…       — Заходи, — мягким, но явно не терпящим возражения тоном произносит Дин, отступая в сторону, чтобы дать мне войти.       — Дин, я…       — Люси. Зайди, пожалуйста.       — Будешь утирать мне слёзы? — спрашиваю как можно более саркастично.       — Хочу убедиться, что ты действительно настолько в порядке, насколько силишься это показать, — вздох. — Поверь, мне это нравится не больше, чем тебе, но если Сэм и сам может заняться самокопанием, без моей помощи, то… с девчонками ведь подход другой нужен. Они постоянно хотят поделиться чем-нибудь с кем-нибудь.       — Тоже мне нашёл девчонку. Я — свой парень на районе, — входя, бормочу я так, чтобы он услышал. Кажется, он даже улыбается.       Дин усаживается на не заправленную кровать и хлопает рукой по матрасу в приглашающем жесте. Споткнувшись, практически падаю на предложенное место и таращусь на свои руки, нервно сгибая и разгибая пальцы.       — Ну… — выдыхаю я через полминуты, когда молчание затягивается, и, точно ища одобрения, смотрю на охотника. Дин лишь пожимает плечами, мол, говори.       Тёмная фигура, похожая на человеческую, убегает далеко вперёд, я отстаю от неё на несколько метров, останавливаюсь на пару секунд, чтобы перевести дух. Определённо нужно начать бегать по утрам на пару с Сэмом, а то физическая подготовка просто никакущая, несмотря на периодические занятия с Дином рукопашным боем. Лёгкие горят при каждом вздохе, ноги молят о пощаде, но отступать нельзя, потому что если упустить тварюку сейчас, она прикончит ещё кого-нибудь.       В этот раз мы охотимся недалеко от нашей «базы» — на какой-то ферме примерно минутах в десяти езды от Лебанона по трассе. На самом деле всё шло хорошо — в том понимании «хорошо», какое может быть на охоте с Винчестерами — меня, чтобы под ногами не путалась, сплавляют в засаду вместе с пистолетом, братья быстро расправляются с тварюкой. Вот только оказывается, что их было двое, но мы понимаем это слишком поздно, когда, ведомая жаждой мести за подругу, вторая тварь нападает на Сэма и тяжело ранит его. Дин пытается остановить кровотечение, пока брат не умер от потери крови, а я гонюсь за тварью, уверенная, что смогу её остановить. Но она только скрывается в переулках.       — Дин… я ведь человека… убила.       — Ты же знаешь, это был не человек, — стараясь говорить как можно мягче, Винчестер накрывает мои руки своей ладонью. В другой ситуации мы бы вдоволь посмеялись с его искренней попытки изобразить психотерапевта.       — Это не оправдание, — вместо хохота я судорожно вздыхаю — мерзко, мерзко, чувствую себя мерзко! — Она выглядела как человек. Она была человеком.       Поняв, что безнадёжно отстала, тяжело дыша, устало тащусь обратно к братьям — нужно срочно отвезти Сэма в больницу, а уж с тварью успеем разобраться позже. Иного выбора просто не остаётся.       — Дин! — выкрикиваю я, едва замечаю за его спиной к несчастью знакомую фигуру, тянущую к нему свои когтистые лапы. Описав круг, тварь определённо решает окончить начатое.       Винчестер слишком занят братом, поэтому реагирует на мой крик гораздо медленнее, чем надо бы. Словно в замедленной съёмке я вижу, как его рука тянется к пистолету за поясом, но где-то на уровне подсознания, интуиции, понимаю, что он не успеет выстрелить… а в следующий момент тварь уже валится на землю с простреленной головой. Дин смотрит на меня с недоумением, а я обнаруживаю, что крепко сжимаю в руках свой пистолет. Именно я только что сделала это. Убила. Недрогнувшей рукой.       — Она была человеком, — поправляет Дин. — А потом стала монстром. Ты всё сделала правильно.       — То есть так ты себя оправдываешь? А если она как Мэдисон? Она могла не понимать, что была монстром, а я… я убила её.       — Тогда мы её спасли от самой же себя.       — Ну, конечно, расскажи мне поучительную историю в духе Натаниэля Кэмпбелла[1]! — раздражённо восклицаю я. И тут же, стыдясь своего глупого порыва, бормочу: — Прости.       Оружие вываливается из моих рук и бряцает об асфальт аккурат у ног. Мне кажется, будто я начинаю задыхаться и пытаюсь вдохнуть полной грудью… но выходят лишь короткие рваные вздохи, словно лёгкие отторгают воздух. Пытаюсь снова и снова, но к горлу подкатывает ком, который не могу сглотнуть, ноги становятся ватными, и я почти падаю в мучительную пропасть ужаса и вины, из которой невозможно выбраться.       Дин встряхивает меня — достаточно сильно, чтобы временно привести в чувство. Я, было, открываю рот, чтобы что-нибудь сказать, но он лишь жёстко обрывает:       — Потом. Помоги мне.       Словно в каком-то трансе хватаю полубессознательного Сэма за ноги (Дин в это время ловко подхватывает его под подмышки) и помогаю дотащить его до машины. Старший Винчестер бормочет какую-то ерунду о том, чтобы Сэм ни в коем случае не отключался, чтобы держался, и что помощь скоро будет оказана. Где-то на краю сознания отмечаю, что любому постороннему Дин показался бы собранным и безэмоциональным, но его выдают крепко сжатые челюсти и побелевшие костяшки пальцев, стискивающих рулевое колесо — переживает за брата.       Это становится именно тем, что сводит подступающую истерику на нет, заставляет отложить её немножко на потом. Сейчас действительно не самое подходящее время.       Поэтому ноне я и пришла к Дину: чувствую, что сама с этим не справлюсь. Ищу в нём… опору? Защиту от тёмных мыслей?       — Думаю, тебе будет лучше сейчас как следует выспаться, — спокойно, словно я только что не сорвалась на нём, говорит Винчестер. Он тоже чертовски устал и хочет спать, и это хороший повод устыдиться своих девичьих переживаний. — Глядишь, утром станет легче. Поедем в больницу, проведаем Сэма.       Дин хочет остаться в больнице до тех пор, пока лично не убедится, что с «его Сэмми» всё в порядке настолько, насколько вообще может быть с таким ранением, но появившийся словно из ниоткуда Габриэль гонит нас из палаты в три шеи. Вернее, он появляется в палате, а в следующий момент мы втроём оказываемся на парковке рядом с «Импалой».       — Ты ведь архангел, — сурово замечает старший Винчестер, сложив руки на груди. — Так не будь задницей и исцели его. Он же типа твой… человек, — судя по лицу Дина, без труда можно догадаться, какое именно слово было тактично опущено, — и всё такое.       — Я — падший, — коротко отвечает Трикстер с непроницаемым лицом, но и без того ясно, насколько больная для него эта тема. — А падшие не могут исцелять. Это наказание Небес для тех, кто решил предать их.       — Дохлый номер, — я кривлюсь.       — Кошмары? — понимающе спрашивает он.       — Угу, — вздохнув, признаюсь честно. — Уже заколебалась каждый раз подскакивать посреди ночи. Можно… можно я у тебя… побуду? Хотя бы немножко… мне просто… ну… — заминаюсь, не зная, какое слово подобрать — чувствую себя ужасно неловко, словно пытаюсь навязаться, — спокойнее, что ли? Я, честно, не буду мешать и доставать, ты спи себе, а я просто… рядом посижу. Ну, или мы можем посплетничать немножко, — последние слова произнесены с кривой усмешкой.       Без лишних слов Дин уваливается на кровать и тянет меня следом, я послушно сворачиваюсь клубочком у него под боком и кладу голову ему на грудь, а он обнимает меня за плечи, словно защищая от всего плохого, что только может приключиться. Его сильное сердце глухо отбивает размеренное «тук-тук» прямо мне в ухо и немало успокаивает, даже вгоняет в некоторую сладкую полудрёму. Будто весь сегодняшний кошмар был ненастоящим — так, очередной страшный сон, заставивший меня подскочить посреди ночи, пугающий своей реалистичностью… но я понимаю, что это только иллюзия. Правда куда горше.       Ты же… ты себе жизнь сломаешь этим, ты понимаешь? Ты больше никогда не будешь прежней, твои руки будут по локоть в крови. Когда-то я говорила эти слова перепуганной девчонке, тщетно пытаясь остановить её от неверного шага. А сейчас эти слова возвращаются ко мне, и я понимаю, что была чертовски права. Я больше никогда не буду прежней.       Я вздрагиваю, когда широкая ладонь Дина неспешно проводит по моим волосам.       — Всё хорошо, — бормочет он. Мне ничего не остаётся, кроме как неловко кивнуть ему куда-то в подмышку.       — Я скучаю по родителям, — плаксиво жалуюсь я. — Сколько я уже здесь? — и сама же отвечаю на свой вопрос: — Четыре месяца… у себя дома я пропала без вести четыре недели назад. Они, наверное, места себе не находят, ищут меня.       — Я тоже скучаю по родителям, — вздыхает Дин. — И по матери, и по отцу.       — Я знаю. Я… писала об этом… однажды, — я негромко фыркаю, ибо сейчас это звучит совершенно нелепо — что когда-то я дни и ночи напролёт сидела у компьютера и писала фанфики, смотрела фотографии, интервью, изучала о «Сверхъестественном» всё, что только могла… а сейчас… — Сэму проще. Он никогда не знал Мэри. Он мог бы жить нормальной жизнью, если бы ваш отец не зациклился на мести. Да и ты тоже. Прописался бы сейчас где-нибудь в Сисеро с Лизой и Беном, вашим общим сыном…       — Возможно, — соглашается Винчестер с таким видом, словно я только что задела его за живое. Не надо было об этом говорить, и уж тем более врать о Бене. — Либо мы бы кончили как Макс Миллер и его чёртова семейка[2], — пауза. — История не имеет сослагательного наклонения.       На мгновение воцаряется тишина. Я всё ещё слушаю мерное сердцебиение Дина, а он наблюдает за мной из-под полуопущенных ресниц и лениво перебирает рыжевато-красные прядки на затылке.       — Ty ochen' krasivaja devushka, — негромко говорит он, а я невольно улыбаюсь, вспоминая тот вечер у меня дома, когда он впервые сделал мне комплимент на русском. Тогда всё казалось иным, лёгким и безопасным — не то, что сейчас.       — Дин?       — М-м?       — Поцелуй меня… пожалуйста.       Наверное, сейчас это кажется правильным не только мне: в следующее мгновение обветренные, но сводящие с ума своей идеальностью, губы Дина накрывают мои собственные, даря продолжительный поцелуй. Моя рука сама собой перемещается ему на затылок, пальцы крепко хватаются за торчащие ёжиком волосы, слегка оттягивая. Вторая рука Винчестера удобно устраивается на моей талии, поцелуй становится чуть требовательнее, только охотник соблюдает осторожность. Верен негласному договору меж нами: никакой любви. Никаких чувств, никакой привязанности. Нельзя. Слишком больно. Слишком опасно. Слишком неправильно даже теперь.       Дин отстраняется буквально на секунду:       — Ты пила? — он снова дарит мне быстрый поцелуй, словно проверяет. — От тебя пахнет виски.       — Немного, — задыхаясь, отвечаю я и снова притягиваю охотника к себе. Да, немного — по меркам Барни Гамбла[3].       Я плохо соображаю, поэтому искренне удивлена ощутить себя верхом на Винчестере. Точно магия какая-то: вот я целуюсь с ним, опираясь на локоть и притягивая к себе за затылок второй рукой… и вот я, оседлав его бёдра и опираясь об его плечи, нависла над ним и продолжаю терзать его сладкие губы. Инициатива определённо исходит от меня, раз уж следующее, что я делаю — тянусь к пуговицам на его рубашке в настойчивой попытке расстегнуть.       Едва я успеваю справиться с двумя, мои запястья оказываются заключены в плен двух сильных рук. Дин тут же отстраняет меня — вроде и деликатно, но настойчиво (джентльмен хренов):       — Не думаю, что это хорошая идея.       — Почему? — невинно захлопав ресницами, вопрошаю я.       — Ты не в себе.       — Я в порядке. Честно. Я хочу тебя.       — Нет, — он качает головой. — Сейчас за тебя говорит страх, ты до сих пор в шоке. В любой другой день я бы не возражал, но сейчас это паршивая идея.       — Мне кажется, это самая правильная идея из всех, — возражаю я, упрямо складывая руки на груди. Со стороны посмотреть — обхохочешься.       — Нет, — непреклонно повторяет Винчестер. — Если я сейчас позволю… воспользуюсь твоей ситуацией… тобой… я не хочу. Не хочу, чтобы потом, когда у тебя крыша на место станет, ты меня возненавидела за это чёртово согласие.       В совершенно глупой, но не лишённой рационального зерна надежде на вполне естественную реакцию любого мужчины я кладу руку поверх его ширинки и чуть сжимаю. Будь ты хоть трижды правильным, Дин Винчестер, ты не можешь устоять, когда тебя ласкают девушки. Уж я-то знаю.       Смешно наблюдать за ним: от прикосновения он дёргается и едва не скидывает меня с себя. Тридцатилетний мужик, который в соревновании «трахает всё что движется…» уступает, разве что, Джеку Харкнессу[4].       Я усмехаюсь:       — Ты зажимаешься как мальчишка! Где твои хвалёные бравада и мачизм?       — Это ты думаешь, что поступаешь по-взрослому, хотя на самом деле сейчас ты — лишь напуганный ребёнок, возомнивший себя взрослым, — хрипло отвечает Дин, убирая мою руку уверенным движением. — Поверь мне, я знаю, что это такое.       — Что, я не настолько хороша, как шлюхи, которых ты обычно трахаешь? — взрываюсь я, отталкиваю его руку и поднимаюсь с кровати. Как оказывается, слишком резко поднимаюсь, потому что тут же опасно качаюсь — кровь резко приливает к голове, застилая зрение непроглядной тьмой на несколько секунд, да и недавние возлияния координации не прибавляют. Винчестер ловит меня за локоть, пытаясь удержать от падения.       — Давай поговорим об этом завтра, когда ты протрезвеешь, — сурово замечает он. — Люси, слышишь?       Я вырываю руку и, убедившись, что надёжно стою на своих двоих, шагаю прочь.       — Люси!       — Меня зовут Людмила, — бросаю я по-русски и со всей дури хлопаю дверью. Дури у меня много. И дверей по пути попадается немало.       Улица встречает меня ночной прохладой, вынуждая плотнее запахнуть порядком измятый пиджак, который остался на мне ещё с охоты. На рукавах несколько пятен крови — пока Дин сидел за рулём, мне пришлось зажимать рану Сэма, чтобы максимально уменьшить потерю крови, — но сейчас это волнует меня меньше всего. Я просто бреду вперёд, не глядя, собственно, куда иду.       Мы живём в бункере Просвещённых уже много недель, но за всё это время я до сих пор не изучила Лебанон и окрестности. И, кажется, будучи сейчас в взвинченном состоянии, я решаю немедля исправить это досадное упущение. Или просто поискать на свою задницу приключений, потому что мало ли какой сброд шатается по городу ночью.       Пистолет, естественно, я с собой не взяла, а возвращаться после очередной устроенной Дину истерики было бы по меньшей мере глупо. Иногда казалось, что я психую чересчур часто, а Винчестеру приходится терпеть мои выходки только из-за того, что девчонок бить не принято.       В те счастливые времена, когда я ещё жила беззаботной жизнью студентки филологического факультета и с упоением смотрела сериал, я наивно полагала, что Лебанон — это средних размеров город с населением не менее двадцати тысяч человек, примерно похожий на Питтсбург, в котором мы разыскали Алистера Кэрроу. Но реальность такова, что это, скорее, средних размеров посёлок (во всяком случае, в России населённые пункты в двести-триста человек воспринимаются именно так), хотя это вовсе не отменяет гордого американского звания «город». Обычно в таких местах все друг друга знают, а слухи и сплетни распространяются безумно быстро. Уилл как-то написал, что в итоге Мэнди всё-таки признали победителем в пари.       Но, к счастью, бункер находится за пределами города, а мы с Винчестерами слишком часто в разъездах, поэтому местные могут только гадать, кто же на самом деле владелец чёрной «Шеви Импала», раз в неделю выезжающий в ближайший супермаркет за провиантом. По этой же причине у нас нет совершенно никаких связей ни с жителями города, ни с местным полицейским участком. Если только Дин не пытался охмурять хорошеньких кассирш, да и то проще наплести с три короба, ведь правда — не для общественности. Происшествие с Сэмом, возможно, что-то изменит — не каждый же день в двери городской больницы вламывается перепачканная в крови и пыли парочка, в руках которых тяжело раненный парень, истекающий кровью.       В любом случае сейчас податься мне некуда — ни одного знакомого, кто бы пустил к себе переночевать.       Пройдя по абсолютно пустой Мэйн стрит примерно до середины и не найдя на ней ничего интересного, я сворачиваю налево, на Чикаго авеню, надеясь увидеть там хоть какое-то разнообразие. Но не тут-то — улица отличается от предыдущей лишь шириной. Я неторопливо бреду вперёд и вскоре снова сворачиваю — на Пайн стрит. Где-то вдалеке, кажется, мигают проблесковые маячки полицейской машины, и я невольно ускоряю шаг. Мне двадцать один, по американским законам совершеннолетняя и могу гулять по городу ночью, но я пьяна и из документов у меня лишь фальшивый жетон ФБР, который вызовет только лишние подозрения со всеми вытекающими последствиями. Для федерала я выгляжу сильно молодо и одета как хиппующий бомж, полицейские ни за что не поверят россказням о Бюро.       Иногда мне кажется, что полицейские раз за разом продолжают покупаться на этот дешёвый трюк только из-за присутствия рядом Винчестеров, выглядящих в своих костюмах солидно и действительно похожих на федеральных агентов.       Но патрульным явно не до меня, поэтому я без особых проблем добираюсь до школы на Скул авеню (более оригинального названия улице, очевидно, не придумали). По диагонали пересекаю идеально подстриженный газон и усаживаюсь на холодной лавочке под зданием, давая отдых ногам — всё-таки, прошла не меньше полутора километров, что, несмотря на моё пристрастие к пешим прогулкам дома, в России, тяжко.       В кармане в, наверное, сотый раз вибрирует мобильный, настойчиво требуя моего внимания. Уже даже не глядя на экран, я сбрасываю звонок. Это либо Дин, либо Бобби, которого Винчестер наверняка уже поднял на уши, проклиная всё на свете, и обоих я не желаю слушать.       Через полминуты приходит оповещение о голосовом сообщении на автоответчике.       Я смутно осознаю, что поступаю по-детски, убегая и не отвечая на звонки, но обида затмевает холодный голос разума. Вот уж никогда не думала, что это настолько обидно — когда парень отказывает тебе — только обида есть и точно кислотой выжигает внутри огромную дыру.       А ещё сегодня я убила (не) человека и имею полное право на эту истерику. Нужно с почестями похоронить свою праведную душу и честное имя.       Телефон снова жужжит в руках — приходит ещё одно сообщение.       «Люси, чёрт бы тебя побрал, просто ответь на чёртов звонок!» — гласит оно, пестря ошибками. Без труда можно представить, как бесится Винчестер, как при наборе его пальцы выбирают не те клавиши, ему приходится стирать неправильные буквы и писать заново — он ведь привык постоянно быть на созвоне, а не обмениваться СМС-ками.       Странно, что он спохватился только сейчас. Мог остановить меня на пороге своей комнаты, поймать на выходе из бункера, но вместо этого дал возможность уйти гулять по ночному городу и только сейчас начал искать. Или прежде просто думал, что я дуюсь на него в своей комнате? Пришёл ли он ко мне, чтобы, наконец, согласиться?       Откинувшись на спинку, я устраиваюсь на скамейке как можно удобнее и прикрываю глаза. Сейчас бы оказаться как можно дальше отсюда, от этого города, от Винчестеров. Желательно, в своей реальности. Наверняка ещё можно снова наведаться в ту библиотеку, из которой меня похитил Кастиэль, и всё же добыть заклинание на перемещение между параллельными мирами. Подделать пропуск на специальный отдел, или просто выкрасть из бункера пистолет, и…       Тем более сейчас, когда Габриэль, чёртов засранец, которого даже при вопросе жизни и смерти никогда нельзя дозваться, здесь, в городе. Он неустанно выпроваживал Дина из палаты (в последний раз «высадил» нас вместе с Импалой у бункера и пригрозил в следующий раз закинуть в соседний штат без средств передвижения), а Винчестер, несмотря на преграду в лице Трикстера, раз за разом стремился попасть к раненому брату. Я в это время стояла на парковке и терпеливо ждала, но сейчас без шуток подумываю над тем, чтобы заявиться в больницу и потребовать своего возвращения домой.       Постепенно на смену мыслям о библиотеке приходят другие, с каждым разом всё более нереальные и невозможные, но отнюдь не воспринимающиеся как чепуха. Я частенько замечала за собой такие бессмысленные образы, когда начинала потихоньку отключаться после бессонной ночи. Как и сейчас — я не замечаю, что дремлю, полностью отдавшись неясным сюрреалистическим видениям.       Едва я, пробившись через дымку миража, вспоминаю, что, вообще-то, нахожусь не в тёплой мягкой постели, а на жёсткой лавочке около школы, и просыпаюсь — резко, словно кто-то на кнопку нажал. Кажется, температура воздуха упала сразу на десяток градусов — дубак несусветный. На дворе март, я в пиджаке, а даже в Канзасе чертовски холодно. Ну или виски наконец-то начал отступать.       Переохлаждение и воспаление лёгких никогда не были моей даже скромной мечтой, поэтому стоит поднять задницу и продолжать двигаться; что я и делаю, наметив главной целью какое-нибудь тёплое место, первым в списке которых, конечно же, бункер. Наверное, я достаточно остыла — и в прямом, и в переносном смысле — чтобы вернуться обратно и попросить прощения за своё отвратительное поведение.       Быстрым шагом я направляюсь обратно к Пайн стрит, а там сворачиваю направо на Оак авеню, ища главную улицу, по которой и начала своё маленькое ночное путешествие. На улицах безлюдно — полночь уже миновала, даже самые поздние гуляки разошлись спать — а ещё поднимается ветер. Приходится сильнее кутаться в пиджак, то и дело растирая замёрзшие плечи, и только ускорять шаг. Ничего, скоро вернусь в бункер, получу заслуженную взбучку и залезу в душ. Часа на два.       Тупик на Норф-Честнат стрит становится неприятным сюрпризом — я ожидала увидеть указатель «Мэйн-стрит». Должно быть, свернула не туда, ведь все эти улочки жутко похожи, когда бежишь вперёд, не глядя по сторонам…       Коротко чертыхнувшись, я резко разворачиваюсь на пятках, издав подошвами кед эффектное «Ш-шух!», и уже готова идти в обратном направлении, чтобы найти чёртову нужную улицу, только не тут-то. Каким-то невероятным образом мне удаётся столкнуться нос к носу с пареньком, взявшимся буквально из ниоткуда. Его появление, равно как и появление его спутницы, стоящей рядом, неожиданность, весьма неприятная — я даже не слышала, как они идут. Стыд и позор, а ещё смела величать себя охотницей… пару раз перед зеркалом.       А ещё они оба мне знакомы. Если не сказать больше.       — Дэн? Лиза? — вырывается у меня в удивлении, и я даже не стремлюсь не говорить по-русски. — Что вы здесь?.. — но, увидев, как удивлённо ползут вверх их брови, спешу прикусить язык.       Это Дэн и Лиза, мои суперамипришибленные друзья, с которыми я частенько виделась как на сходках, так и вне них. Одни из немногих и ближайших друзей в городе, где я училась. По крайней мере, такова первая моя мысль.       А на самом деле это параллельные Дэн и Лиза. Версии моих друзей в этой реальности, по иронии судьбы оказавшиеся жителями Лебанона и столкнувшиеся со мной.       — Простите, мы знакомы? — предельно вежливо, но не без осторожности интересуется Дэн.       И, естественно, не имеющие ни малейшего понятия о том, кто я такая. Приходится прикусить щёку изнутри, чтобы не сотворить какую-нибудь глупость. Снова расплакаться от горечи, например.       — Я, должно быть, обозналась, — бормочу, отступая назад. — Прошу прощения.       Не дожидаясь их ответа, я спешу вниз по Норф-Честнат стрит, стремясь как можно быстрее скрыться с их глаз. Почему-то хочется обернуться, убедиться, что они всё ещё там, либо уже ушли, действительно посчитав это ошибкой — взглянуть на них, хоть одним глазком, вспомнить Дениса и Лизку, и всех остальных, посмотреть на них, просто посмотреть и всё, — но я стойко сдерживаю порыв. Они не мои друзья, это — всего лишь глупая шутка судьбы. Не имеет значения, как сильно я скучаю по ним: они не знают меня, и я их тоже не знаю.       Норф-Рэйлвэй авеню встречает очередным тупиком. Проклиная всё на свете, я оборачиваюсь, словно надеясь радостно стукнуться лбом об указатель «Бункер Просвещённых, NN метров», но улицы по-прежнему пусты и однообразны.       Похоже, придётся начать извиняться раньше запланированного.       — Люси, где тебя черти носят? — буквально рычит голос в трубке спустя два долгих гудка. На заднем плане слышен рёв мотора «Импалы» — меня уже ищут буквально с собаками.       — Я заблудилась, — коротко признаюсь я, надеясь оттянуть неприятный момент как можно дальше. Сначала бункер — потом взбучка.       Дин раздражённо вздыхает:       — Где ты сейчас? Я тебя заберу.       — Я… — ответить не успеваю, потому что что-то тяжёлое, с размаху опустившееся мне на затылок, разъединяет мою связь с реальностью.

_________________________

[1] Имеется в виду последняя запись в дневнике Натаниэля Кэмпбелла, в которой он рассказывает о своём первом убийстве человека-оборотня (Ребекка Дессертайн «И прошёл год»). [2] Эпизод 1.14 Nightmare — отец Макса Миллера, одного из «избранных детей» Азазеля, издевался над сыном, считая его виновным в смерти своей жены, его матери. [3] Барнард «Барни» Гамбл — персонаж американского мульт-ситкома «Симпсоны», спрингфилдский пьяница, наиболее известный из нескольких городских алкоголиков и лучший школьный друг Гомера Симпсона. [4] «Капитан Джек Харкнесс» — персонаж британского научно-фантастического сериала «Доктор Кто» и главный герой его спин-оффа «Торчвуд»; псевдоним Агента Времени и мошенника из LI века, который стал спутником Девятого, а позже и Десятого Доктора; глава «Торчвуда-3» (кардиффское отделение) в XXI веке. Бессмертный, обаятельный, любвеобильный, пансексуал. В фанатской среде бытует поговорка «Капитан Джек Харкнесс трахает всё, что движется, а что не движется — движет и трахает».