Другая сторона мечты

      Когда случается следующий проблеск сознания, точно сказать не могу. Проходит не то минута, не то целая вечность. Я чувствую только холод, сковывающий всё тело. Пытаюсь шевельнуться — не могу из-за слабости. Где-то надо мной шумит автострада.       Снова закрываю глаза. Чего толку смотреть на унылый пейзаж свалки под мостом? Лучше поскорее снова отключиться и больше не чувствовать этот холод, неумолимо пробирающийся к сердцу.       Не нужно быть гением, чтобы понять — рано или поздно я здесь умру. Не от той дряни, что вколол мне Кэл, так от переохлаждения. На этот раз чуда не случится. Ньюарк и прилегающие города — слишком большая агломерация, чтобы меня сумели с лёгкостью отыскать. Особенно с енохианскими каракулями на рёбрах.       Неподалёку шумит гравий, будто кто-то идёт по нему спешным шагом, а после и вовсе припускает трусцой. Кажется, этот звук приближается ко мне.       — Люси! — взволнованно кричит знакомый голос, и вскоре сильные руки поднимают меня в воздух.       — Дин, — мямлю я, тщетно пытаясь поднять голову и взглянуть на Винчестера. — Ты такой тёплый…       — Тише, — охотник перехватывает меня поудобнее и быстрым настолько, насколько позволяет мой вес, шагом идёт к виднеющейся в отдалении «Импале». — Сэм, живо доставай плед! — кричит он брату.       Я отключаюсь в очередной за последние… сутки? — раз.       Следующее моё пробуждение сопровождается мерным шипящим звуком и писком неизвестного прибора. С усилием разлепив глаза, с недоумением таращусь в светлый потолок. Больница?       Пытаюсь приподнять голову, но ничего не выходит — мешают слабость и обилие подсоединённых к моему телу приборов. Только сходу удаётся определить желудочный зонд и трубку искусственной вентиляции лёгких, а кто знает, сколько ещё аппаратов и медицинских приспособлений подключили к моей многострадальной тушке.       Скосив глаза в сторону, вижу стойку капельницы и сидящего рядом с койкой Дина, увлечённого чтением каких-то бумаг на планшетке. Должно быть, моя история болезни или как там оно в американских больницах зовётся.       Заметив, что я наконец-то очнулась, охотник молча поднимается со своего места и выходит из палаты. Прежде чем меня успевает заполнить жгучая обида на такую встречу — всё-таки я не просто после охоты отрубилась часов на двенадцать, движимая целью выспаться, — Винчестер возвращается. Скашиваю глаза на него и пытаюсь состроить максимально выражающую недоумение гримасу, на что Дин снова приближается к койке и касается моей руки в успокаивающем жесте.       Я дёргаю уголком губ в попытке улыбнуться, но вряд ли у меня выходит адекватно с трубкой ИВЛ во рту. Однако Дин понимает, что я имела в виду, и сдержанно улыбается в ответ.       Не проходит и пары минут, как в палату подтягиваются врач и медсёстры. Винчестера ожидаемо выпроваживают в коридор, а меня со всеми надлежащими процедурами переводят из реанимации в обычную палату, оставив только капельницу.       Как только занятый непосредственно моим лечением медперсонал окончательно убеждается, что я бесповоротно покинула ряды коматозников, и позволяет мне отдохнуть (хотя, вроде бы, куда уж больше отдыхать) в одиночестве, а Винчестер, назвавшийся моим братом, прокрадывается в палату и усаживается на край койки, я с усилием подтягиваю себя, чтобы полусидеть, и почти приказываю:       — А теперь рассказывай.       — То же самое я хотел сказать тебе, — отзывается Дин.       Мне остаётся только закатить глаза:       — Будешь продолжать строить из себя задницу?       — Нет, мне интересно, куда ты на этот раз умудрилась вляпаться. И почему сделала это без нас, — на этих словах охотник едва заметно оживляется. Не знай я его как облупленного, я бы даже этого не заметила — нет привычной улыбки или ухмылки, — но в глазах пляшут бесенята, что я замечаю вместе с попыткой пошутить. Неуклюжей, учитывая обстоятельства, но это мелочи.       Если сократить ненужные подробности, то картина со стороны Винчестеров выходила следующая: я ушла в магазин и не вернулась — классическая история всех исчезновений, — они попытались мне позвонить и обнаружили, что я забыла телефон в номере. Попробовали поискать в кварталах вокруг мотеля на случай, если я заблудилась — не нашли. Кого-нибудь, кто бы меня видел — тоже. Чуть было не решили, что я снова сбежала, но тогда бы я точно забрала и телефон, и рюкзак. Хотели уже вызывать Габриэля для помощи, но пернатый не отозвался, а на исходе шестого часа после моего исчезновения Чаку пришло видение с моим точным месторасположением на каком-то выезде из Хэррисона.       — Ты сутки в коме провалялась, — завершает свой рассказ Дин, его голос звучит приглушённо и как-то деревянно. — Врачи сказали, что тебя траванули какой-то дрянью и тебе чертовски повезло, что это не убило твои почки.       — Бесшабашная малолетняя идиотка, которой везения не занимать, — подытоживаю я не без иронии, прежде чем начать рассказ своей версии событий, богатой на допросы и самодельную сыворотку правды (теперь, на более-менее свежую голову, я не сомневаюсь, чем меня накачали эти недоделанные Менделеевы).       Сказать, что под конец сей «захватывающей» истории Дин приходит в ярость — скромно промолчать в сторонке. Точно он вот-вот начнёт крушить мебель или прямым ходом двинется искать Кэла и Джерри, чтобы учинить над ними расправу не хуже участи, доставшейся Уолту и Рою.       — Что, только тебе позволено меня калечить? — ехидно замечаю я, имея в виду нашу последнюю тренировку. Винчестер на это лишь медленно, успокаиваясь, выдыхает, горбится и устало утыкается лицом в ладони. — Брось, я всё понимаю. Ну… почти всё. Правда, боюсь, твой «энтузиазм» в скором времени точно так же привёл бы меня к больничке.       — Я так больше не могу, — глухо бормочет охотник. — Не могу. Всё, край.       — Тогда позволь Сэму дойти до Детройта. Я говорила: Кроули всё равно вернёт его тело, а Смерть — душу.       — Это не утешает, знаешь ли.       — Я и не пыталась. Хочешь сдаться — сдавайся. Хочешь действовать — действуй. Жалеть тебя никто не станет, ты это не хуже меня знаешь.       — А ты стала злюкой, — хмыкает Дин.       — У тебя научилась, — парирую я.       Кажется, нахальством мне удаётся немного поднять Винчестеру настроение. Охотник чуть выпрямляется и пристально всматривается в моё лицо, точно хочет запомнить его вплоть до последней родинки на щеке. Против воли я ёжусь и отвожу взгляд. Мне не выпало случая взглянуть на себя в зеркало, но без труда можно догадаться, что выгляжу я, по меньшей мере, пугающе. Наверняка бледная, побитая — сколько мне успели отсыпать тумаков? — и чуток схуднувшая, с гнездом на голове. Так чего Дин смотрит на меня такими светящимися глазами?       Я ещё больше удивляюсь, когда он сначала касается скулы, а после осторожно берёт моё лицо в руки. Так, словно ему вручили только-только открывшего глаза котёнка.       Охотник действительно переживал за мою жизнь. Даже если обида в тот момент казалась сильнее.       Не говоря ни слова, Винчестер большим пальцем — шершавым, с загрубевшей кожей на подушечке — гладит меня по щеке, спускается к губам и нежно оттягивает уголок в сторону, вынуждая меня улыбнуться. Я не противлюсь. Не смею. Воздух вокруг нас точно готов воспламениться. А мы — во что бы то ни стало поцеловаться и поклясться друг другу в вечной любви…       …но я изворачиваюсь и цапаю его за палец.       Ошарашен ли Дин внезапной переменой настроения? Без сомнения, и немало. Чем руководствуюсь я, когда делаю это? Не знаю. Мне просто кажется, что так будет правильней. А ещё мне не нравится, что я не чистила зубы последние суток двое точно. О каких поцелуях в такой ситуации может идти речь?       — Я тебе никогда не рассказывала про загадочную русскую душу? — хихикаю я. Есть что-то в нашем примирении — а в том, что мы только что помирились, сомневаться не приходится — пьянящее.       Дин ободряюще хлопает меня по одеялу:       — Ещё расскажешь. Сейчас тебе, наверное, будет лучше поспать.       — Я сутки в коме «спала», куда мне ещё спать, — ворчу я. — Лучше мой телефон притащи.       Немного театральным жестом Дин вытаскивает из одного кармана джинсов мобильный, из другого — зарядное устройство и протягивает всё это добро мне.       — Дин, я тебя люблю, — с чувством произношу я, вцепившись в любимый гаджет. И только потом осознаю, что именно ляпнула: — То есть… ну… ты ведь понял?       — Понял, — коротко отзывается Винчестер и выходит из палаты, напоследок упомянув, что скоро ко мне придёт Сэм, сейчас по мере сил помогающий Чаку с расшифровкой скрижали (пророк хватил лишка, заявив, что за вечер одолеет начало). Они меня охраняют так, что ли?       Однако мои возражения на сей счёт не принимаются. А ещё, оставшись в палате одна, я вдруг чувствую себя чертовски уставшей. Совсем как после охоты, только в этот раз охотились не мы и не совсем за монстрами.       Включаю на телевизоре, одиноко висящем напротив койки, «Симпсонов» — местный канал устроил марафон — и задрёмываю.