Я так и знала...

– Ну-ка пойдем, – раздраженный голос Зоро раздался прямо над ухом. – Шевели ногами. Я, дернувшись, повернула голову и встретилась с прищуренными глазами. – Куда? Зачем? – Увидишь. – Чего тебе надо? – я попыталась вырваться из его железной хватки, но пальцы сомкнулись чуть сильнее, и плечо сразу начало неметь от боли. – Ай! – Мне надо, – хватка ослабла, – чтобы чертов эро-кок снова стал чертовым эро-коком, а не тем унылым дерьмом, которое сейчас в одного надирается на камбузе. – Не пойду, – уперлась я и схватилась рукой за перила. – Пойдешь, куда ты денешься, – Зоро дернул меня вперед, и пальцы сами соскользнули с отполированного дерева. – Ты нагадила – тебе и убирать. Меня втащили в абсолютно пустой камбуз, к тому же погруженный в полумрак. Ну и где, стесняюсь спросить, чертов эро-кок, который в одного должен здесь бухать? – Не буду, – снова цепляться за что-нибудь я не рискнула, потому что моя единственная одежда грозила упасть с меня в любой момент, так что мне пришлось придерживать полотенце на груди. – А твоего мнения никто и не спрашивал, – этот ходячий куст дотащил меня до двери в кладовку, распахнул ее и оперативно впихнул внутрь. Пока я восстанавливала равновесие и разворачивалась, закрепляя полотенце, дверь успела захлопнуться, издав глухой звук. Так что мне только и оставалось, как стукнуть кулаками по светлому дереву. – Эй ты, горилла газоноголовая! – заорала я со всей доступной мне громкостью. – А ну, быстро выпустил меня отсюда! – разок пнув дверь босой ногой, поскольку шлепки потерялись где-то по дороге сюда, я решила, что оно того не стоит: звука почти нет, зато организму такое может и навредить. – Я на тебя в суд подам за похищение! Я на тебя борцов за трезвость натравлю! Я тебя яойщицам в рабство продам! Выкуплю у Нами и… – на этом дыхание у меня сбилось, да и мысли кончились. Пока я пыталась отдышаться, дверь внезапно распахнулась, и на пороге обозначился наш ручной хомо баобабус, сиречь Зоро, в одних штанах и босой. Я ломанулась на выход. Со злорадной ухмылкой он сунул мне в руки большой мягкий сверток и легко толкнул обратно, захлопнув дверь перед самым моим носом. – Сука! – от души выругалась я и чуть не подпрыгнула от испуга, когда за моей спиной раздался кашель. Вот тут я реально струхнула. Чувство, поднимавшееся в душе темной, всепоглощающей волной, было очень похоже на то, которое я испытала на острове, когда проснулась от чьих-то прикосновений. Паника. Очень медленно, как в фильмах ужасов, я развернулась в сторону звука, судорожно прижимая к себе сверток. Где-то в глубине весьма немаленькой кладовки в полумраке угадывался сгорбленный силуэт. – Ик, – обозначила я, пятясь назад, и, прижавшись лопатками к двери, намертво вцепилась в рулон, отгораживаясь им. – Ира-тян, это я, – силуэт встал и сделал несколько шагов, выходя на более освещенное место. – С-санджи-к-кун? – облегченно выдохнула я, сползая вниз. – Это ты? Он неопределенно пожал плечами, а потом приложился к зажатой в руке бутылке и сел прямо на пол, опершись на бочку. – Уже не уверен, – невесело хмыкнул он, отставляя бутылку в сторону. – Ты пьян? – нет, к такому повороту жизнь меня не готовила. – Если бы, – он откинул голову назад, бочка издала негромкий стук. – Никак не могу опьянеть. Вот в который раз убеждаюсь, что два таких неудачника как мы просто созданы друг для друга! Я немного пришла в себя, бросила сверток на пол и уселась на него, всяко попе приятнее, рассматривая моего принца, вид которого сейчас был совсем не комильфо. Растрепанные волосы, мятая расстегнутая рубашка, босиком. И тишина какая-то нездоровая, наверняка дозорный родился. – Интересно, что это мне наша водоросль прямоходячая втюхала? – что-то не получается у меня долго молчать. Разворачиваю, смотрю. Какой-то недоспальник одноместный. – Что это? – Футон, – мой расхристанный принц усмехается. – А мне только плед подкинул. Он развернул и расстелил футон в стороне от двери, благо место позволяло, а я пристроилась на каких-то мешках, вполне сносно заменивших мне не очень мягкое кресло. Снова взаимное молчание. Я поежилась, все-таки полотенце отнюдь не располагает к длительному ношению, я же не домовой эльф. – Ира-тян, – я подняла глаза: Санджи-кун стоял рядом, протягивая мне свою рубашку. А мне уже не надо, меня уже от одного его вида в жар бросило. Дрожащей рукой пытаюсь схватить ткань, но мой принц передумывает и сам накидывает ее мне на плечи, ждет, пока я просуну руки в рукава и, присев передо мной на корточки, начинает аккуратно застегивать пуговицы. И глаз на меня не поднимает, что характерно. Неужели до сих пор так ничего и не осознал? – Ира-тян, выслушай меня, пожалуйста, – закатал мне манжеты и руки не отпускает. Сижу, жду: – Только не вздумай в очередной раз извиняться или прощения просить, загрызу в состоянии аффекта. – Я никак не могу понять, что именно так тебя обидело в моих словах, но раз ты не хочешь, то просить прощения я не буду. – Ну, слава богу, хоть один пункт можно вычеркнуть. – Я прошу тебя объяснить, в чем я был неправ, я очень сильно хочу все исправить. – В чем неправ, говоришь? – Вот как ему это объяснить, если я сама толком понять не могу? – Ты помнишь, что ты пообещал? – Кивает, пальцы мне греет, а у меня, между прочим, еще и ноги замерзли. – Вот это меня и выбесило. Ты так легко готов отказаться от всего, что у тебя есть: от друзей, от мечты, от любви, – удивленно вскидывает голову. – Это же очевидно, – невесело усмехаюсь, а он опускает голову, соглашаясь. – А я так и не смог ни у кого совет попросить, – после маленькой паузы тихо произносит он. – Ты правильно сказала, Ира-тян, я трус и слабак, – он так низко склонил голову, что растрепанные волосы полностью скрыли лицо. – Я так и не нашел в себе ни сил переступить через себя, ни смелости, – раздался какой-то нервный смешок. – Глупо, правда? Какая-то эфемерная гордыня пересилила все остальное? Кому она нужна вообще?! – Тебе, – шепотом ответила я. – Это ведь именно она помогла тебе выжить в том розовом аду, – когда он поднял на меня взгляд, полный отчаяния, я разглядела разбитую губу и, осторожно высвободив руку, нежно коснулась: – Это ведь Зоро? Он чуть наклонил голову, прикрывая глаза и невесело усмехаясь: – Тупой Маримо, видимо, решил, что совет я должен был просить у него. Доставал меня с самого обеда, а когда я решил тихо-мирно выпить вина, еще и врезал от души. Так что в себя я пришел уже здесь минут за пять до твоего появления, – сейчас Санджи-кун не производил впечатления трезвого человека, словно напряжение, что не давало ему опьянеть, немного приоткрыло шлюз. Мы молчали несколько минут, погруженные каждый в свои мысли. – Знаешь, Санджи-кун, что обидело меня больше всего? – наконец подала голос я, раз уж мы здесь застряли, то грех не воспользоваться ситуацией. Он открыл свои потрясающие глаза. Сейчас, кстати, было видно оба. – Что ты так просто готов выкинуть то, за что я готова на что угодно: убить, предать, уничтожить мир. Но мне даже это не поможет, – нервно рассмеялась, глядя куда-то в пустоту за его плечом. – Вот только у тебя шанс был и остается. – Какой шанс? – на мгновение чуть сильнее сжимает мне руки и отпускает, усаживается на пол по-турецки, располагая мои заледеневшие ноги на своих, таких восхитительно-теплых. – Всегда безукоризненно-отстраненное «Санджи-кун», ни одного лишнего слова или взгляда, только «Мы накама!», – его рука сжалась на груди в кулак, словно стискивая собственное сердце до побелевших костяшек. Моя же ситуация еще хуже: у меня буквально изо рта конфетку вырвали, хорошо хоть зубы целыми остались. – Что бы вокруг не происходило! – Он уткнулся лбом в мои колени, обнимая руками за талию. – Как же это мучительно, видеть ее каждый день! – А еще мучительнее не видеть хотя бы пару часов, – продолжила я, сжимая и разжимая руки и глядя в никуда. – Как все внутри переворачивается от одного только брошенного на тебя взгляда, сравнивая с тем, как он смотрит на нее. – С горечью осознавая, что ты проигрываешь даже не человеку, а каким-то фруктам! – И что его отношение к тебе ничем не отличается от его отношения к другим, и только она возведена на недосягаемый пьедестал! – К которому ты не можешь даже приблизиться, у тебя нет этого права! – Ты не имеешь права даже просто коснуться его! – Потому что для нее это не имеет такого значения, как для тебя! – Ты думаешь, что только у тебя так? – Санджи-кун поднял голову, а я наклонилась, упираясь лбом в его. – Это у всех: и у меня, и у Зоро, и я уверена, что и у Ло будет так же, – я прикрыла глаза. Мои руки, погруженные в его золотые волосы, не давали ему отстраниться, его ладони успокаивающе скользили по моей спине, потому что я, кажется, начала истерить, переходя, к своему удивлению, на тихий шепот. – Вся разница в том, что у кого-то это будет взаимно, а кто-то будет разрываться от неразделенной любви, – у меня текут слезы, его рука ложится мне на затылок, аккуратно избавляя от контакта лбами, и вот меня уже крепко обнимают. Я рыдаю, впиваясь ногтями ему в спину в попытке прижаться еще сильнее. – Это так больно, когда нет ни единого шанса! А ты?! – еще тише шепчу я. – Как ты можешь сам от него отказываться?! – Я слишком устал от этой неменяющейся безысходности, что уже не хочу этого шанса, – он тоже стискивает меня так, что почти больно. – Я просто его не вижу. Как бы я хотел, чтобы ничего этого не было! Чтобы тогда на пороге Баратти я не был сражен на месте, – его голос был глухим и хриплым, когда он прошептал это. – Ну, почему она любит только деньги и свои проклятые мандарины?! Почему не меня?! Почему я никак не могу с этим смириться? Я просто схожу с ума! Как я хочу избавиться от этого наваждения! Его руки безвольно опускаются, лоб упирается мне в плечо, я размыкаю объятия и отстраняюсь. Слезы катятся по щекам. Горячие. Мне кажется, что это кровь. Провожу руками по лицу, подношу к глазам. Не кровь. А пальцы уже сами ложатся на его шею, несильно сжимая. – Я передумала! – Моя душа просто разрывается на куски от невозможности что-либо изменить. – Я хочу тебя придушить! Прямо сейчас! – Смерть – это милосердие, не месть. – Очень хочу! Он улыбается мне такой теплой улыбкой и кладет свои волшебные руки поверх моих: – Правда? Не стану сопротивляться. Я тебе даже помогу, – он тоже давит, медленно сжимая пальцы. – Я буду очень тебе благодарен за избавление от этой невыносимой боли! Спасибо, Ира-тян! Я так устал от этой ненужной любви! Я так хочу, чтобы любили меня! – Я, – снова обнимаю его, – я тебя люблю! Это ты! Ты! Сердце бешено колотится где-то в горле. Я чувствую, как дрожат мои похолодевшие пальцы. Меня всю трясет от нервного напряжения, и тут до меня доходит, что я только что сказала. Только бы он не услышал мой безумный шепот! – Ира-тян, что ты только что сказала? Услышал… Теперь все. Мир окончательно разлетелся на тысячи осколков. Молча прижимаюсь к нему, чтобы продлить то немногое, что еще у меня осталось, хотя бы на пару мгновений. – Я настоящий кретин, да? Непроходимый идиот! Ничего не заметил! Ками-сама! Да как мне теперь… – он схватился за голову, выпуская меня из объятий. Ну вот, все и закончилось. Я отошла к двери и уткнулась в нее лбом. Слезы, не переставая, скользили по щекам, руки комкали рубашку на груди, а в груди осыпалось пеплом сердце. Хотелось завыть в голос, но я молча кусала губы. – Ира-тян!.. Не надо, пожалуйста, только не очередное покаяние! Он, словно прочитав мои мысли, ничего не сказал, обхватив руками за талию и чуть выше груди, крепко прижав к себе. – Не могу! Не хочу! Не отдам! Мой! Его дыхание обожгло ухо: – Я даже подумать о таком не мог! – Его срывающийся шепот пробирал до самого сердца: – Вот же он, мой шанс! – Я?! – повернула я голову. Голос неожиданно охрип, руки судорожно вцепились в его. Он кивает, мягко улыбаясь. – Ты ведь не откажешь мне? Мои пальцы зарываются в его волосы, притягивая ближе. – А ты бы отказался? – успеваю я произнести перед тем, как поцеловать его.