Бог

      Вечером я вышел на улицу, и мне немного полегчало. Пусть моя деревня и носила траурно-черные отметины недавнего горя, но я был рад, что вот, передо мной, знакомые лица и стены.       Не поворачиваясь, я чувствовал его взгляд на своем затылке. Плевать, пусть пялится сколько влезет. Пока я в больничном отсеке, он меня не тронет, а потом будет суд и… в общем, мне пока не стоило бояться.       Я был рад знакомым, и, кажется, они тоже не винили меня в произошедшем. Я немного поболтал, обошел головешки хибар и заглянул в свою комнатку. Ее не тронуло, наверное потому, что она находилась на самом отшибе, поднимаясь высоко над землей и выходя единственным окном на бесконечную полосу песка, тянувшуюся за укреплением Эста-нова.       Я любил это убогое место. По утрам ко мне заглядывало солнце, а после полудня ныряло за окрашенную белым стену. Благодаря моей маленькой уловке, жилище не раскалялось до горячей картофелины, и здесь было почти сносно даже в разгар дня.       Удобств не было никаких, кроме низкого ветхого диванчика, покрытого стертой тканью блёкло-коричневого оттенка, столика на коротких ножках и пары табуреток. Туалет был общий, на несколько семей, и располагался поодаль. Там же был и летний душ, где было строго распределено количество воды на день. Я не стал там задерживаться и вернулся пораньше, как просил доктор.       В мед отсеке никого не было.       - Умойся, я намажу мазью лицо.       От неожиданности я вздрогнул. Сука! Как же ему удавалось скрыть малейшие следы своего присутствия!       - Я сам, - рявкнул я грубее, чем собирался.       - Это не приглашение, - словно попросив передвинуть стул, отозвался мой кошмар.       Аааа! Когда же этот бред закончится?!       Неряшливо скинув обувь у входа, я протопал в ванную.       Плеснуть на лицо прохладной водой было приятно.       Сзади, меня по-хозяйски обхватила знакомая рука.       - Хотя, если не хочешь, - только от его голоса по телу разлилось предательское тепло, - можем заняться чем-нибудь поинтересней.       Его ладонь скользнула мне в штаны, которые едва держались на исхудавших бедрах.       Я знал, что вот сейчас его пошлю… но на несколько секунд я просто замер, не понимая, какого хера разрешаю этому уроду лапать мой твердеющий член! Локи прижался бедрами к моей заднице, и я почувствовал его твердый стояк без особого затруднения.       Я упирался в края раковины по обеим сторонам, расставив ноги на ширине плеч. Его мягкая, теплая ладонь беззастенчиво ласкала ствол члена, касаясь подушечками пальцев набухшей головки. Неожиданно его рука переместилась ко мне на задницу и скользнула в промежность.       Наконец я пришел в себя и, наливаясь краской от злости на свою неуместную похоть и его извращенные желания, уже собирался послать этого ублюдка…       - Кайто, ты здесь? – раздался голос Сэджвика из палаты-кабинета.       - Да! – облегченно отозвался я, выныривая из-под Локи и возвращаясь в комнату.       - А, вот ты где, я уж тебя потерял… - доктор завис не закончив фразу, глядя как за моей спиной Локи заполнил проход.       - О, я помешал? - удивился доктор.       - Нет.       - Да.       Ответили мы одновременно, взгляд доктора упал ниже пояса. Мой вид был красноречивей любых слов.       Так стыдно мне не было даже секунду назад – будто тебя родители застукали! Мало того что их и в живых-то нет! Так у моей «возлюбленной» еще и член в два с половиной раза больше!       - Локи уже уходит, - уронив взгляд, я вернулся к койке и, повернувшись к ним обоим спиной, стал расстегивать рубашку, демонстративно собираясь завалиться спать.       - Спокойной ночи, зайка. Доктор.       Я так и застыл, прибитый окончательно.       Как только шаги стихли, доктор прыснул от смеха, как будто только что случилось что-то смешное.       - А он знает, что его зайчик укладывает на лопатки половину взрослого мужского населения Эста-нова?       Я метнул гневный взгляд на Сэджвика – еще одно только слово и я…       Доктор поднял руки, сдаваясь без боя, и вовремя ретировался, пока я не высказал все, что думаю про этого старого хрыча.       Оставшись один, я подумал, хорошо, что доктор не знает, что того, кто укладывает пол Эста-нова на лопатки, самого уложили не далее чем несколько дней назад, да так, что до сих пор… «лопатки» болят. ***       Последний день до суда был скомканный – плохо помню, что конкретно делал и о чем думал. Встав как обычно и перекусив, я замотался в тряпки, найденные в палате, пряча шею, плечи, лицо, и отправился помогать на улицу. Доктор не стал мне запрещать, говоря, что я в полном порядке, только нужно делать перерывы и не забывать пить побольше воды.       Локи тоже не мозолил глаза, видимо был чем-то занят, на то, что он решил меня не доставать перед судом, вряд ли приходилось рассчитывать.       Физическая работа неплохо отрывала от мыслей о завтрашнем дне. Я знал, какое наказание следует за неподчинение приказу – удары кнутом.       Воспоминая об этом, мои движения непроизвольно замедлялись, а живот наполнялся пустотой неотвратимости.       Меня ни разу не пороли, но я видел, как это бывает. Человека привязывали за разведенные в стороны руки, предлагали палку, чтобы несчастный мог не вопить во всё горло, хотя чаще всего приходилось расстаться с несколькими зубами. А дальше, наш местный палач начинал порку.       Сказать, что это было страшно – ничего не сказать. Наказуемый выгибался дугой, все вены и жилы вспухали на лице от перенапряжения, вызванного болью. Кнут резал кожу и был гораздо тяжелее плети. В умелых руках это было страшное оружие; человеку можно сломать кости в зависимости от силы удара и навыка палача, разбить органы в кровавое месиво, исполосовать кожу так, что кроме рубцовой ткани ничего не останется.       В нашей деревне палачей было двое - Краян и Мэйрик. Это не было их официальной должностью, как и все бойцы они входили в отряд, но когда появлялась необходимость – прибегали к их помощи. Они были разные, но люди не любили обоих и избегали с одинаковым рвением. Они сами делили обязанности после того, как атаман ставил перед ними задачу.       Крэйн считался более умелым, и наказуемый получал надежду на выздоровление после его порки, если же на плац выходил Мэйрик…       Последний был настоящий садист. Это было видно даже в схватке с врагом, если необходимости оставлять побежденного в живых не было, Мэйрик скручивал шею или душил – по настроению. Никто ничего не говорил, так как он был образцовым подчиненным, всегда выполняющим приказ, но если такового не было, то нам, как солдатам, разрешалось принимать самостоятельное решение. И решение Мэйрика всегда было одинаковым.       Думать о том, что именно я попаду под его руку было жутко. Последнего парня, что он порол, унесли в мед отсек, и он месяц не приходил в себя. Когда же очухался и понял, что с разбитой селезенкой, отбитой почкой, и еще целого ряда тяжелейших травм он так и останется прикованным к постели, парень не выдержал и вскрыл себе вены, пока доктор был на вызове.       По телу прошли мурашки. Нет. Маньяков мне хватит. Завтра непременно повезет, и исполнять приговор будет Краян, - твердил я себе, пытаясь забить поднимающуюся панику.       Так, убивая ненужную энергию, переходившую в ужас, я пропахал по-черному весь день, а вечером, выбившись из сил, завалился спать, едва заставив себя умыться.       Спасаясь бегством от кошмаров, преследовавших меня всю ночь, я не выспался и, словно сомнамбула, встал, когда меня разбудил доктор. Умылся, оделся и направился на площадь, где и должен был состояться публичный суд, а после исполнен приговор.       На судилищах присутствовало почти все население Эста-нова. Живя маленьким сообществом, нам было обязательно посещать суд. Считалось, что это воспитает нравственность и убережёт каждого от будущих ошибок.       Будто в тумане, я вышел на площадь, что еле окрасилась розовым в предрассветный час. Я знал, что через какие-то два часа, когда солнце появится над горизонтом, все будет уже кончено, и я либо выживу, либо превращусь в жалкое искалеченное существо, ненужное никому, даже себе.       Выйдя на середину просторной четырёхугольной площадки, я увидел собрание, состоящее из пяти старейшин деревни и атамана. Вокруг меня, на приличном расстоянии стоял народ и молча наблюдал за мной. По хмурым лицам я видел, что мне сочувствуют, но закон – есть закон.       Я не слушал, что говорили старейшины, взявшие на себя роль судий – это было не важно. Спорить я не собирался, в своей вине у меня не было ни капли сомнений. Поэтому я молча уставился себе под ноги и стал ждать приговора. Самым важным было – сколько ударов кнута мне назначат, и кто будет приводить приговор в исполнение.       Я знал, что меньше чем на сорок ударов не могу рассчитывать, но вот верхняя планка могла быть непредсказуемой. Все-таки я нарушил приказ, когда исполнял обязанности атамана. А потом случилось непредвиденное.       Размеренный говор глав Эста-нова поочередно тихо разносился по площади. Каждый объяснял степень моей вины, мотивы, возложенные обязательства, результаты, к которым привели мои действия, и чего от меня можно ожидать в будущем.       Сердце понеслось быстрее, уши слегка заложило. Сейчас слово возьмет атаман, и будет вынесено решение. Я понял, что про себя стал беззвучно молиться. Молиться хоть кому-нибудь, чтобы этот кошмар наконец закончился, и у меня хватило сил пережить этот день достойно и на своих двоих.       - Шестьдесят пять ударов, - покатилась страшная цифра и остановилась у моих ног. – Приговор будет исполнен немедленно. На площадь приглашается лейтенант Мэйрик.       От этого имени все внутри сжалось, колени подкашивало так, что я схватился за перила по бокам от меня. Вокруг разносился ропот граждан; он такой молодой..., он хороший воин…, жаль парнишку…       Это был конец.       Руки тряслись со страшной силой, и я никак не мог осознать, что меня уже хоронят.       Я наконец оторвал глаза от пыльной сухой земли и оглянулся.       Не знаю, что я хотел увидеть. Может взгляд синих глаз, что всегда неотступно следил за мной. Мимолетное чувство, словно я и вправду был кому-то нужен, на мгновенье сделало меня не таким одиноким и не таким… мертвым. Только он жил ни по законам Эста-нова, ни по чьим-либо законам, кроме своих собственных. И я просто понадеялся на толику… микроскопическую крупицу поддержки… не знаю, но мне казалось, что только он смог бы указать путь к спасению, способ остаться в живых. Но… но его нигде не было – я был один.       - Идем, - раздался позади голос лейтенанта Мэйрика.       Увидев, что я не реагирую, он схватил мою безвольную руку и потащил к столбу.