Apathetical

7 ноября Все дни моего проживания в больнице были чертовски похожи один на другой. Подъем – процедуры – завтрак – принятие лекарств – обед – принятие лекарств – ужин – принятие лекарств – процедуры – отбой. В перерывах между этими невеселыми занятиями, я думал о Джерарде, что делал практически всегда, когда меня не отвлекали и не возвращали в столь надоевшую реальность. Ничего не случалось, ничего не происходило, ровным счетом – ни-че-го. Два раза в неделю я приходил к своему психологу, – миссис Ланкастер – так было гораздо удобнее, чем приезжать c матерью, ведь мой психолог работала в той клинике, в которой нахожусь я. Она изредка просматривала мой дневник, и каждый раз хмурилась сильнее предыдущего. Она еще раз просила меня прекратить делать записи, но я сказал, что мне это нужно, и она, нехотя, согласилась. - Фрэнк, твой лечащий врач написал в журнале, что скоро ты пойдешь на одну терапию... которая должна тебе помочь. Называется инсулиношоковая терапия, - по лицу женщины было видно, что ей самой не нравится этот метод лечения; она хмурилась еще больше обычного, я видел, как в ее глазах горело негодование. - И что? Я правда не понимал, почему она мне это говорит. Чтобы просто поставить в известность? Я прекрасно знал, что у меня нет выбора, так зачем это все? - Твоя мама подала разрешение на проведение терапии. Что-ж, да я и не сомневался. Мне, в принципе, как и ей, было все равно, что со мной будут тут делать. Какая разница, как они будут надо мной издеваться, если мне и так осталось жить всего-то несколько дней, максимум неделю? Я знал о инсулиношоковой терапии и о том, что это одна из самых ужасных терапий в истории психотерапии. Я читал об этом, о ее проведении, и это действительно жутко. Но мне было безразлично. Мне безразлично мое будущее, ведь у меня его нет. Правда вскоре случилось одно событие, которое здорово покачнуло мои нервы и заставило эмоции проснуться. После обеда я направился в гостиную в практически полном одиночестве, со мной шло лишь несколько человек. Это объяснялось тем, что сегодня день приемов, и все направились к своим многочисленным родственникам. Мать ко мне приходила во вторник, так что я даже не надеялся на то, что она ко мне придет. Да и не хотел, если быть честным. Часто видеть ее полные фальшивых слез глаза – ужасно, я терпеть не могу, когда она плачет. Может быть, потому, что скоро заставлю ее действительно заплакать? - Фрэнк Айеро? Я обернулся, чтобы посмотреть, кто меня окликнул. Это был высокий, мускулистый санитар, в разы превосходящий меня в росте и мышечной массе; он совершенно наверняка прибережен врачами и медсестрами для того, чтобы таскать особенно разбуянившихся пациентов в одиночную камеру. Я поднял руку, не желая говорить, чтобы привлечь его внимание. Когда его глаза остановились на мне, и он заметил мою протянутую вверх руку, мужчина быстро подошел ко мне, одолев расстояние в долю секунды. - К тебе пришли, - вымолвил он басом, стоя надо мной. - Кто? – опешил я. - Спустись и узнаешь! – раздраженно кинул санитар, возвращаясь к своим обыденным делам. Я неуверенно поднялся с дивана, будто бы сомневаясь спускаться вниз или же нет. С одной стороны, мне было интересно узнать, кто же решил ко мне пожаловать, а с другой, мне не хотелось никого видеть. Я попятился под взглядом сидевших, они смотрели на меня с вопросом и укором, мол, что ты стоишь, к тебе же пришли, иди. И я пошел, потому что их взгляды мне уже порядком надоели, да и любопытство брало верх. Медленно спустившись по лестнице, держась за бледно-оранжевую стену, (отсутствие перил и мое слабое состояние напрягли меня) я прошел по длинному коридору и завернул прямо ко входу в гостиную, где обычно люди встречались с родственниками, пройдя мимо строгого и, как мне показалось, укоризненного взора женщины в возрасте - медсестры. Я, вздохнув, зашел в хорошо освещенное место и открыл глаза. На меня сразу уставились взгляды почти всех присутствующих. Пациенты и их родственники, тихо беседуя, сидели на диванах и креслах, а кто-то громко спорил, видимо, деля наследство или занимаясь подобной чушью. На меня смотрели все, кроме одного. Все, кроме парня, одиноко стоящего ко мне спиной и вглядывающегося в одно из многочисленных объявлений, висящих на доске. Слегка сгорбленная осанка, черный рюкзак на плечах, темно-зеленая кофта, темные потертые джинсы и черные, цвета воронова крыла, волосы. Я готов поклясться, мое сердце пропустило пару ударов. После чего снова забилось, да так стремительно, что, я думаю, мое бешеное сердцебиение было слышно всей комнате, а то и больнице. «Мне, наверное, просто мерещится. Как тогда, в парке. Просто очень похожий парень, таких полно!» «Полно? Айеро, ты так уверен?» Пока я стоял, не в силах что-либо сделать или произнести и споря со своим внутренним голосом, парень обернулся и взглянул на меня резко открывшимися от удивления зелеными глазами. Он приоткрыл рот, силясь что-либо сказать, но, сделав лишь подобие улыбки, сказал: - Фрэнк… Привет. Брюнет явно ждал моей реакции, потому что в его глазах читалось ожидание, а края губ медленно опускались, пока с моей стороны еще длилось молчание. Но я просто не мог говорить. Даже не мог сказать банальное «привет». Я ожидал увидеть этого человека только, наверное, во сне. Я и в самых сокровенных мечтах не смел думать о том, чтобы он вот так пришел сюда навестить меня. Но это произошло. Передо мной стоит тот, - из-за кого я сюда попал. Перед глазами пробежали все последние дни в этой больнице, последние месяцы без Джерарда, а также наши прогулки до самого вечера, наши атмосферные разговоры. Черт, такое чувство, будто это все было как будто пару дней назад, но, в то же время, так давно. Боже, как же я его люблю. Это невозможно передать словами; мои чувства к этому человеку – что-то неописуемое, что-то, напоминающее бурю, целый круговорот эмоций, но, в то же время, что-то тихое и спокойное, умиротворенное. Я никогда не пожалею, что встретил его, что познакомился с ним; и плевать, что из-за него я сейчас нахожусь в клинике для душевнобольных, плевать на то, что стал из-за него еще более социально отстраненным, плевать, что, возможно, скоро умру, плевать! Я никогда и ни за что не пожалею о проведенных с ним моментах, о наших разговорах, его взглядах, ведь только с ним я мог быть открытым, честным, искренним и, что самое главное, счастливым. Он подарил мне все: мировоззрение, счастье, любовь, радость; сам того не осознавая, он преобразил мои скучные суровые будни, окрасив их в яркие цвета. Ради него я и сейчас пошел бы на все, абсолютно все. Ради этого человека я готов стерпеть все, хоть оскорбления со стороны этого мира и общества, хоть боль и страдания, да что угодно! Я никогда не смогу отплатить ему за то, что он отдал мне. За то, что терпел такого придурка, как я, апатичного, депрессивного, скучного, стеснительного, молчаливого ублюдка. Без него я, по сути, - никто. Я так ненавижу себя за то, что никогда не мог отличиться от других его друзей и знакомых; разве что только тем, что был катастрофически тихим и замкнутым. Всегда были те, кто были ему важнее. Нужнее. Лучше. Веселее. Интереснее. Кто знал его лучше меня, кто был знаком с ним еще раньше. Я никогда не старался, да и не надеялся, стать ему важнее их, ведь я понимал, что этого никогда не будет. Я никогда не буду совершенным для него. Никогда не буду самым лучшим. Или нужным. Я навсегда застрял в той категории людей, с которыми он общался для того, чтобы высказать все, что накопилось, ведь я прекрасно понимал его. Я всегда срывался с места, если ему так нужно было. Всегда делал все, что он хочет. Может, поэтому я стал таким ненужным? Все чувства и эмоции, по отношению к Джерарду, резко вспыхнули и разом взорвались, до этого томившиеся в тюрьме, – моей голове – когда он осторожно взял меня за руку, потянув в сторону свободного дивана. Я столько мечтал ощутить его прикосновение, а тут вдруг это случилось; как раз тогда, когда я уже почти насовсем отчаялся в том, что это произойдет. Я всегда считал объятия гораздо более интимной вещью, чем поцелуи. И вечно, как бы невзначай и совершенно случайно, прикасался или приобнимал Уэя. А внутри всегда разливалось такое тепло, радость, полнейшая эйфория. И мне отчего-то казалось, что он тоже был не против этого. Я машинально присел на край дивана, Джерард – рядом со мной. Между нами залегло самое тягостное молчание из всех; каждый из нас двоих хотел много чего сказать другому, но мы оба не знали с чего начать. В голове произошел взрыв, все мысли запутались друг с другом, не желая восстанавливать логическую цепь. - Как дела, Фрэнк? Я вздрогнул, услышав его голос. Наверное, теперь это будет всегда. Я не знал, что ответить на подобный вопрос. Что, так и признаться: «знаешь, я тут постоянно о тебе думал. Да, как в принципе, и дома. Нет, не скучаю, просто жить без тебя не могу, и, да, это в самом наипрямейшем смысле. Еще я скоро умру, потому что НЕ МОГУ и НЕ ХОЧУ жить без тебя, но это все так; вообще все нормально»? - У меня… более-менее. Недавно ограбил целую библиотеку и полмагазина с книгами, принес домой кучу всего. Не знаю, что на меня нашло, но мне вдруг остро захотелось почитать что-нибудь. Что угодно – классику, фантастику, даже драму, - быстро-быстро говорил Джерард, не обращая внимания на то, что я все время молчу. – Скоро готовиться к выпускным экзаменам, а я книги читаю, не переставая. Родители говорят, что с таким рвением я скоро только на книгах жить и буду, - я улыбнулся. – Но я просто не могу перестать их читать. Это уже что-то вроде привычки, только я бы не сказал, что вредной. Джерард остановился, и восстановилось молчание. Натянутое, словно тонкая металлическая струна гитары, которую чересчур затянули, поэтому она вот-вот может порваться. - Фрэнк, пожалуйста, скажи мне что-нибудь. Хоть что-нибудь. Я взглянул на него, и наши взгляды встретились. Я заметил в его печаль и страдание, которыми он прямо умолял меня сделать то, что он попросил, просто так, ненавязчиво прося об этом. И в этот момент все рухнуло. Все мозговые перегородки, которые я выстроил, чтобы не думать, не мечтать и не желать этого человека. В один момент этого всего не стало. Все чувства, воспоминания, эмоции – все вылилось наружу. Я все это время так сильно скучал по нему, по его манерам и привычкам, например, тихо напевать под нос мотив какой-нибудь хорошей песни, по дыму его сигарет, который он выдыхал мне в лицо, и запах которого мне так нравился, по улыбке, голосу, присутствию. Я скучал по нашей атмосфере. И он заставил все эти чувства проснуться, лишь появившись в моей жизни снова. Брюнет отвернулся, вздохнув, будто бы поняв, что я не настроен или просто не могу говорить. Он выглядел очень расстроенным, будто бы потерял единственную надежду. « Почему ты все время все портишь? Ты даже малейшее для него сделать не можешь, что уж там говорить о большем! Ты ничтожество, полный «ноль», Айеро!» Глаза закрыла пелена, все расплылось. - Прости, - запредельно тихим, чуть охрипшим от долгого молчания голосом только и смог произнести я. Джерард удивленно повернулся в мою сторону, уже не ожидав от меня что-либо услышать. Он уставился на меня, когда как я был не в силах сдержать себя, рвущегося изнутри. Слезы скатились по щекам, и вскоре на штанах образовались небольшие темные мокрые пятна, которые были заметны. - Эй, Фрэнк, не надо, не плачь, - брюнет осторожно погладил меня по руке, сомневаясь, обнять меня или не нарушать личное пространство. – Пожалуйста, Фрэнки. Я дернулся, услышав свое прозвище. Так меня называл только Джерард, потому что другим я подобного не позволял – терпеть не мог. Но когда меня так называл этот парень, мне это даже… нравилось, что ли? За нами уже наблюдало большинство людей, сидящих в гостиной. Краем глаза я заметил, что Уэй обвел их жестким взглядом, зыркнул на парочку особо обнаглевших, а те, в свою очередь, сразу же отвернулись. Когда я более-менее успокоился, и с моей стороны уже не доносились редкие всхлипы, я решил задать вопрос, который меня интересовал все время, пока я находился здесь, в гостиной. - Джерард… Джерард, зачем ты сюда пришел? – я не уверен, что парень услышал меня с первого раза, потому что я говорил тихо оттого, что голос слегка сел, да и желания говорить громко у меня не было. Брюнет отвел взгляд на противоположную от нашего дивана стену. Похоже, он был не очень готов отвечать на этот вопрос. Он заметно мялся, неуверенно перебирая в голове варианты ответов. - Я не мог это просто проигнорировать. То, что ты в больнице. Да еще и по моей вине, - я хотел было возразить, но он меня остановил. – Ничего не говори, я и сам все знаю. Я долго думал, прийти к тебе или нет, ведь я обещал, что больше никогда не появлюсь в твоей жизни. Я долго спорил с самим собой, прежде чем явиться сюда, Фрэнк. Но я все-таки пришел, чтобы кое-что тебе сказать. Я внимательно посмотрел на Джерарда, ожидая, что же он мне скажет. Мы молчали несколько минут, пока парень, наверное, обдумывал, как бы донести до меня то, что хотел сказать. Я послушно ждал, не нарушая возникшую тишину. - Ты сильный, Фрэнк. Понимаю, ты сейчас думаешь, будто ты чертовски слаб, и не в силах пережить все то, что навалилось на тебя. Но ты сможешь. Ты сможешь выбраться из этой дыры, со старыми оставшимися от борьбы шрамами или нет – но ты выберешься. Ты должен. Ты не какой-то там слабак, чтобы просто сдаться и отдаться просто так, за даром в руки смерти. Ты должен доказать всем, всему этому гребанному миру, что ты сильный, смелый и решительный, что ты пережил такое, чего они не смогли бы, ведь они слабые и безвольные, но не ты. Ты выберешься и будешь улыбаться. Просто улыбаться. Почему? Чтобы показать этим ублюдкам, что тебя не так-то просто сломать. Ты очень сильный, Фрэнки. Пообещай мне, что не сдашься. Пообещай, что выберешься отсюда. Пообещай, прямо здесь и сейчас. Я старательно пытался проглотить ком в горле, который, кажется, напрочь застрял. От слов Джерарда мне стало только хуже. Он вновь учил меня тому, как сопротивляться этому миру, этим людям и их принципам, их предрассудкам. А что все это время делал я? Проглатывал их взгляды, полные неприязни, оскорбления, молчаливые осуждения, терпел буквально все, мечтал о смерти. А этот человек всегда учил меня обратному. Я стал слабым и уязвимым без него. Но должен был быть сильным. Как Джерард меня учил. - Джерард, я… - я еле смог из себя выдавить хотя бы что-то. Но я решил продолжить: - Я обещаю. Он улыбнулся, глядя мне в глаза своими ясными, зелеными. - Я очень надеюсь, что ты сдержишь его. Теперь улыбнулся я; хоть и слабо, но Джерарда это, видимо, порадовало. Еще минут двадцать просидев вот так вот, пока Джерард делился со мной какими-то историями, читал вслух сборник Антуана де Сент-Экзюпери, который принес с собой, он в конце концов отложил книгу с уже заметно помявшейся мягкой обложкой. Я не хотел, чтобы он уходил, но время приема подходило к концу. - Помни, что ты мне обещал, Фрэнк, - говорит брюнет, смотря прямо на меня. - Хорошо, - я неловко выдавил из себя улыбку. Джерард уже собрался уходить, улыбнувшись напоследок мне, но я его остановил. - Джерард… Ты еще придешь? Я опустил взгляд на кеды, не решаясь поднять его на Джерарда. Вскоре я заметил, что он улыбнулся, но только от той самоуверенной улыбки не осталось и следа, а на ее место пришла заботливая и бесконечно добрая. - Приду, Фрэнки, - произнес Уэй. – И помни – я в тебя верю. После чего исчез за темной дверью, которая ведет к выходу из больницы. А я все стоял, повторяя в голове эту фразу: «Я в тебя верю, я в тебя верю, я в тебя верю, я в тебя верю, я в тебя верю…». Теперь я не должен был подвести его. Я должен очень стараться, чтобы пересилить себя. Это сложно, но я справлюсь. Я сильный. Я выберусь. Я смогу. Только вот неуверенности в этом у меня не преуменьшилось.