Музыка - здесь и сейчас

Время неумолимо шло, до выступления – полчаса. Всего полчаса, тридцать каких-то минут – до выхода туда, в бушующее море людского обожания, в свет и залпы софитов и прожекторов, в звуки собственного голоса, усиленного аппаратурой… Иное выступала уже почти пять лет, но так и не привыкла ко всему этому. Ей все это казалось огромным и непостижимым, весь этот бизнес, все дела, которыми занимался Исида – все это было далеко от девочки с ее радужными мечтами и ее музыкой прошлых столетий. Орихиме предпочитала держаться от всего этого подальше, предоставляя все дела надежному плечу Урю. Вот и сейчас девушка стояла посреди сцены – уже в темно-зеленом платье Средневековья, накрашенная опытными гримерами, - и задумчиво смотрела, как по огромной площади стадиона, пока еще пустующего, бегают работники сцены, поправляя аппаратуру, налаживая последнее, что еще осталось. Урю стоял за кулисами и прижимал плечом телефон к уху, что-то быстро диктуя, а сам записывал что-то на последних договорах, сметах, расчетах… Все это было далеко от Иное. Ее миром сейчас была сцена, огромная, холодная, пустая… Которую ей надо будет наполнить своим смыслом, теплым, радужным. - Иное, ты готова? – окликнул ее Исида, быстро расписываясь в очередном документе и глядя на нее через плечо. Иное быстро обернулась – волосы, ничем не сдерживаемые, разлетелись в разные стороны, и на них ярким рыжим цветом брызнуло солнце. Девушка улыбнулась и немного неловко махнула рукой: - Да, готова! Не волнуйся, Урю, все в порядке. Исида кивнул и снова погрузился в расчеты. Дел была куча – уже вперед на два месяца он распланировал расписание Иное, а тут этот фестиваль… Все надо переделывать, перепланировать, передоговариваться… А ведь еще не закончены многие другие дела. Надо поправить свет и звук, немного подладить оснащение, надо уточнить расписание и порядок выхода групп на сцену. А он-то один. Урю привычным уже жестом поправил очки и полностью погрузился в последние расчеты и распоряжения. И уже не видел, как Иное выгнулась хрупкой, затянутой в корсет фигуркой вперед, чуть близоруко щурясь на солнце, слепящее серые глаза. И он уже не видел, как Иное, как была, босая и в средневековом платье, бегом кинулась со сцены по крутым ступенькам, путаясь в подоле и сбивая с ног недовольных суматохой работников сцены. *** Иное оглядела стадион – еще пустой, залитый солнцем, - и представила, как здесь через каких-то полчаса будет бесноваться толпа, будет литься музыка, будет кипеть жизнь. Девушка улыбнулась своим мыслям – чисто и наивно немного. Именно за это ее всегда мягко журил Урю? За наивность? Взгляд серых глаз уцепился за смутно знакомую фигуру. Худая, ровная спина в свободной белой рубашке с рукавами-пузырями, стройные ноги в черных обтягивающих джинсах, черные же непокорные волосы, разметавшиеся по шее… Далеко – на другом конце стадиона. Но даже отсюда ей показалось – а может, и правда показалось, - что зеленым лучом полыхнули равнодушные глаза, изумрудами сверкнули на солнце. Девушка стояла на месте еще ровно секунду, а дальше сорвалась с места, путаясь в длинной шелковой юбке и немного неумело придерживая ее руками. Она кого-то толкнула– поспешно и невнятно извинилась, а потом опять – вниз, по ступенькам, по холодному асфальту. Ноги подворачивались, кололо нежные ступни, и Орихиме смешно ойкала, когда наступала на что-то острое. Но все равно неслась вперед, не выпуская из виду худую спину в белой, просвечивающей на ярком солнце рубашке. Волосы рыжими волнами трепались на ветру, били в лицо, причем иногда весьма ощутимо. Ступни предательски подламывались, но девушка быстро бежала по ледяному, обжигающему ступни бетону. - Улькиорра! – быстрый окрик немого срывающегося от бега голоса заставил парня недоуменно обернуться. Надо же, не ошиблась – это и правда он, Улькиорра. Стоит, смотрит своими пустыми зелеными глазами, ветер треплет отвороты батистовой рубашки, черным углем тяжелеет на бледной груди крест. А в руке парень держит… Яблоко. Большое, красное, яркое. Слишком яркое в сравнении с его бледной, почти белой кожей. Улькиорра стоит, равнодушно глядя, как девушка пытается отдышаться от быстрого бега, упираясь ладонями в колени, обтянутые тонкой зеленой тканью. Она быстро распрямляется, отправляет юбку жестом, совершенно несовременным и немодным, но очень привычным и обыденным. Улькиорра быстро окидывает ее фигурку взглядом – хрупкая, точеная принцесса, закутанная в зеленые шелка. Рыжие пряди в беспорядке, на скулах – румянец, в серых глазах плещется искренняя и ничем не прикрытая радость. Улькиорра вздохнул. Опять она, эта девчонка из прошлого. И чего ей надо? Она что, и правда воображает его эдаким «готическим принцем»? «Надо разочаровать», - буркнула его гадская сволочная натура, его самолюбивое и самовлюбленное я. Шиффер быстро заткнул эту гадину и скользнул по девушке безразличным – как он надеялся – взглядом. - Опять ты, - неласково бросил он, чуть склонив голову набок, - Чего тебе? Девушка улыбнулась немного неловко, пожала плечами: - Да я так… Увидела тебя и решила подойти… Пожелать удачи перед выступлением. "Ага, подойти…", - хмыкнула гадкая часть натуры клавишника, - «Бежала через весь стадион». Улькиорра только головой мотнул, чуть отворачиваясь от пышущей счастьем принцессы. Чтобы не видеть пропитанную радостью наивную улыбку, чтобы не видеть влюбчивых и наивных детских глаз. Потому что это все бесило до крайности, выводило из себя. Хотелось подойти и… Сделать чего-то такое, что навсегда сотрет эту улыбку, навсегда сломит радость в ее глазах. Шиффер подавил в себе желание покрутить пальцем у виска. - Пожелала? – довольно бесцеремонно спросил Улькиорра, скучающим взглядом окидывая девушку и чуть царапнув черным ногтем по кожице яблока, - У тебя на этом все, женщина? Орихиме подняла немного испуганные – скорее, собственной смелостью, - глаза. - А вы… Не пожелаете мне удачи?.. – тихо спросила она, в нерешительности накручивая на палец рыжий локон. Шиффер хмыкнул и подошел ближе, словно собираясь пройти мимо. Ему в лицо пахнуло свежестью – лесной, наивной. Черт бы ее побрал. Улькиорра слегка задел ее плечом, а потом быстро вложил в тонкую, почти прозрачную ручку большое яблоко, касаясь горячей кожи холодными пальцами. - Удачи, - бросил он и направился к сцене, даже не обернувшись и не наклонив головы. Орихиме в растерянности глядела, как под тонкой тканью рубашки ходят худые лопатки, а потом перевела взгляд на яблоко у себя в руке. Сжала, улыбнулась широко, а потом прикрыла глаза, ощущая теплую кожицу фрукта. - Спасибо, - выдохнула она. Сомнения рассеивались, теперь и не страшно было выступать. Не так страшно. *** Бьякуя нервно оглядел пустой коридор. Так, вроде все. Все на местах? Ичиго в гримерке, Рукия сейчас заканчивает его мордочку. Гриммджоу на сцене вместе с Улькиоррой, Хичиго вроде там же распевается, как всегда капризничая и требуя колы со льдом или нефти с пузырьками. Вроде все… Так, а где Ренджи? Кучики чертыхнулся. Абарай, мать его… Нервы несчастного продюсера и так были ни к черту, так тут еще и он. Выступление, Йоруичи, Сюхей… А тут еще и Абарай с его заскоками. Конечно, можно было его понять – первое выступление, на большой сцене, в составе известной группы… Но сейчас Бьякуя не был настроен кого-либо понимать. Он был зол и раздражен, что можно было понять по тяжелой складке, что пролегла меж бровей. Из-за угла коридора вынырнул Ичиго – с отменно забеленной рожей, с улыбкой во все тридцать два и гитарой под мышкой. Бьякуя кинул на него быстрый взгляд и ощутил прилив гордости за сестру – молодец, Рукия, так загримировала этого рыжего недоумка, что теперь и вблизи не угадаешь, что морда вся в синяках. - Куросаки, дуй за кулисы, скоро начало, - привычно скомандовал Бьякуя и мельком глянул на наручные часы «Ролекс». Черт. До выступления – десять минут, они выступают третьими. Стало быть, еще минут тридцать. Черт, где носит Абарая?!. Бьякуя чувствовал, что его начинает заносить. И попытался себя урезонить – нельзя срываться на ни в чем не повинном парне. Это нормально – мандраж перед выступлениями, сам Бьякуя был ему подвержен даже до сих пор. Побороть этот страх до конца было невозможно, чего уж говорить о парне, который первый раз выходит на сцену… Обычно Бьякуя бы просто не стал вмешиваться, а может, даже мог бы и помочь. Но это обычно. В ситуации же с Абараем Ренджи ничего обычного не было. Наоборот даже, все, что касалось этого ярковолосого барабанщика, было необычным для спокойного и уравновешенного Кучики. Бьякую раздражало в нем все, начиная дерзкими татуировками и заканчивая не менее дерзкими суждениями. Раздражала самоуверенность, раздражала раскованность, раздражало все варварство красоты этого парня. Бьякуя чувствовал, как растет его раздражение, а вместе с ним и беспокойство. Масла в огонь, и так полыхающий и подтапливающий лед души, подливала чертова кошка Йоруичи. «Этот парень в тебя влюблен». Нет, нет, бред. Ренджи Абарай… Что за идиотизм? Последняя стадия синдрома дауна. Бьякуя тяжело вздохнул, направляясь к гримерке и поглядывая на часы. Так что же так раздражало в Ренджи?.. Наверное, ощущение вечного наблюдения, вечного контроля со стороны мрачноватого барабанщика. Бьякуя постоянно чувствовал на себе пристальный взгляд карих глаз, изучающий, проникающий внутрь, туда, куда нельзя никому, даже порой самому Бьякуе. Иногда брюнету казалось, что они, словно два тигра, ходят по тесной клетке кругами, и каждый раз круги становятся все меньше, все уже… И рано или поздно, но они неминуемо схлестнутся в одной точке. Бьякуя толкнул дверь гримерки, даже не надеясь обнаружить здесь Ренджи. Но он был здесь, как ни странно. Стоял у стола, опершись руками о столешницу и опустив голову. Черная майка облегала мощный торс, распущенные красные пряди касались столешницы. Руки были напряжены, плечи опускались и поднимались ровно. На звук открывающейся двери барабанщик даже не обернулся, не повернул головы. Кучики окинул его раздраженным взглядом грозовых глаз и прикрыл за собой дверь, позволив себе чуть хлопнуть. Абарай отозвался глухим, рокочущим рыком: - Я же сказал, Куросаки, со мной все в порядке! Не лезь ко мне. - Ренджи, - Бьякуя постарался, чтобы его голос звучал спокойно. Ренджи замер, а потом медленно обернулся. Под глазами барабанщика залегли синие тени, меж татуированных бровей – такая же складка, как и у самого Кучики. По плотно сжатым губам скользнула ломаная усмешка, Ренджи скрестил руки на груди, почти садясь на столешницу. Во всем: в движениях, в позе, в усмешке – во всем скользила насмешка и деланая небрежность. Во всем, кроме алых глаз. Как отметил Бьякуя, Ренджи старательно избегал его взгляда, оглядывая тесную гримерку. - В чем дело? – отчужденно спросил Ренджи. Бьякуя чувствовал, как накатило снова раздражение. - Если тебе интересно, - слова были напитаны леденейшим ядом, - Мы выступаем ровно через… - он взглянул на часы, - двадцать минут. А ты почему-то еще не за кулисами. Позволь узнать, почему? Ренджи отделался тяжелым молчанием, виноватым отчасти молчанием. Абарай чувствовал глухую досаду – на самого себя в большей степени. Он почти не слышал, что говорил ему Кучики – только украдкой следил за движениями тонко очерченных бледных губ, за серыми в серебристую прожилку глазами, за острыми скулами и изящной шеей, так не кстати скрывающейся за воротом глухой рубашки. И в голове вспыхивали совершенно непристойные картины, одна хлеще другой. Сломать строгую линию узких губ, скользнуть рукой по ровной спине… Рвануть ворот уже надоевшей, осточертевшей рубашки, припасть губами к тонкой шее и зарыться пальцами в шелковистые волосы… Черт, Абарай, о чем ты думаешь?.. - Абарай, о чем ты думаешь? – в тон его непристойны мыслям спросил объект его недо-сексуальных фантазий. Ренджи коротко мотнул головой, волосы разлетелись кровавым фонтаном, облепили взмокшую шею, налипли на лоб. Абарай перебросил их за плечи и полыхнул неожиданно диким пламенем глаз, заставив Бьякую невольно отступить на полшага к двери. Ренджи оторвался от столешницы, его поза перестала быть беспечной – скорее, теперь это была поза отдыхающего тигра, обманчиво-спокойного, но всегда готового к прыжку. - Я думаю о том, почему половина рок-музыкантов были гомосексуалистами, - насмешливо бросил Ренджи. Глаз Бьякуи нервно дернулся. Конечно, это сарказм, разумеется, это насмешка. Вот только почему тогда карие глаза напротив так серьезны?.. Ренджи надоело ждать. Барабанщик быстро повел плечами и быстро вышел за дверь – благо, Бьякуя посторонился. Ренджи даже не обернулся – шел, сутулясь и засунув руки в карманы. Шаги его были злыми, раздраженными. Бьякуя коротко вздохнул. Сердце сжималось в ожидании скорой развязки. Тигры уже сократили свое расстояние в тесной клетке, и следующий шаг станет решающим прыжком. *** Рирука тяжело встряхнула волосами, забранными в невообразимую высокую прическу. Десять минут. Ну, двадцать. До их выхода на сцену. Девушка оправила складки психоделического черно-белого платья до колена, машинально подтянула художественно-рваные колготки. Руки в черных перчатках немного потели, да колени становились ватными. Обычное состояние перед выступлением, и оно уже привычно, от него не избавиться. Его можно только направить в нужное русло, можно только направить эту энергию на сцену. Девушка быстро окинула взглядом противоположные кулисы. Так, все на месте. Сиреневый взгляд уцепился за знакомый белоснежных хвост и дикие черно-желтые глаза. Хичиго Широсаки стоял, небрежно оправляя черную рубашку, так легко расстегнутую у ключиц. Докугамине усмехнулась, поймав голодный взгляд его хищных глаз, вспыхнувших огнем. Девушка усмехнулась и отвернулась, только наклонив голову. Вот уж точно, бежать к нему через кулисы она бы не стала. Как бы ни хотелось. На плечо ей легка узкая бледная ладонь с аккуратным маникюром, чуть сжала плечо, обтянутое тонкой тканью. Рирука только повела плечом, когда ей ухо щекотнул мягкий, тягучий шепот же партнера, да мягкие розовые пряди скользнули по незащищенной шее. - До нашего выступления еще двадцать минут, - вкрадчиво протянул Заэль, жмуря свои янтарные глаза. Рирука наморщила носик, стряхивая с плеча худую руку любовника: - Не сейчас. Гранц жеманно поджал губы, скрестив руки на груди и изучая напарницу взглядом. Рирука отвернулась, снова глядя на противоположную кулису. Черт. Хичиго там уже не было – куда-то усвистал, гаденыш. Докугамине нахмурилась, сдувая спадающую на наморщенный лобик малиновую, чуть выбеленную прядь. На сцену уже выдвинулся «Дефицит», раскачивая толпу. Значит, у них еще минут двадцать свободного времени. Учитывая перерыв между группами – полчаса. Черт. Девушка поджала губы. Вспомнился, так некстати, недавний поцелуй в репетиционном зале. Грубый, жаркий, животный, он был наполнен такой страстью, что у Рируки подогнулись колени, а кровь моментально вскипела в венах. Даже сейчас губы покалывало от этого фантомного воспоминания. На талию, затянутую в корсет, легла сильная рука. Девушка поморщилась – ну, опять. - Я же сказала, не сейчас, - начиная раздражаться, бросила Докугамине, даже не оборачиваясь. На ухо ей мурлыкнул хриплый, металлический голос: - Да?.. Ты мне сегодня еще ни слова не сказала, невоспитанная девчонка. Рируки резко обернулась – и натолкнулась прямо на немигающие, голодные, желто-черные глаза. Губы снова словно обожгло. Девушка не смогла удержать усмешки, чувствуя, как сжимаются на ее талии сильные пальцы, как откровенно раздевает ее этот взгляд. - Ненавижу тебя, - шевельнулись губы Рируки, прежде чем ее за руку поволокли вниз, в коридоры здания. Народу было мало – все толпились на сцене, ожидая своего выхода или же просто путаясь под ногами. Рирука не чувствовала ног – только ощущения сильных ладоней на своей талии, только хриплое дыхание, обжигающее кожу шеи и ухо, только острые зубы, игриво покусывающие ухо… Во всем этом – неприкрытая похоть, яркое, полыхающее костром желание. Страсть горела в этих двоих, сжигала их дотла, выжигала все внутри. Толкнуть первую попавшуюся дверь и завалиться в какую-то подсобку – идеально, как в каком-то порно-фильме. Рирука мгновенно оказалась прижатой к стене, чужие сухие губы жарко прикусили мочку уха, очертили ключицы. Рирука запрокинула голову, дергая пальцами за длинные белые волосы Хичиго. Тот тихонько засмеялся, проводя пальцами по порозовевшей скуле и глядя ей прямо в глаза. Огонь напротив огня, желание напротив желания. К черту рамки и пределы, туда же приличия и одежду. - У нас двадцать минут, - хрипло напомнил ей Широсаки, окидывая ее фигурку масляным взглядом. Рирука только усмехнулась. - Меньше слов, больше дела, - выдохнула девушка, потянувшись к пуговицам на черной плотной рубашке. Широсаки только оскалился, снова впиваясь зубами в нежную шею и оставляя яркие пятна, следы зубов. За двадцать минут успеть можно. *** Карин заметно волновалась – сильнее даже, чем всегда. Во всем этом был какой-то оттенок конкурса, соперничества, что заставляло кровь бурлить, а колени дрожать сильнее. Куросаки очень любила свою группу, свое детище, и очень волновалась за ее судьбу. Сейчас на сцене заканчивает выступление «Дефицит». Хорошие ребята, крепкие, с большим будущим. Музыка правда, иногда подхрамывает, но ведь это можно исправить! «Им только нужно работать над собой», - подумала девушка, качая головой в такт. - Слабая группа, без вариантов, - раздался у нее над ухом грудной голос с хрипотцой. Девушка стремительно развернулась – так, что волосы хлестнули по лицу. На нее смотрели насмешливые бирюзовые глаза. Седые волосы встрепаны, синяя рубашка распахнула, оголяя довольно-таки рельефный торс солиста группы. Он стоял, руки в карманах, и смотрел на сцену насмешливо, взглядом уже опытного человека. Карин вдруг стало как-то обидно за эту начинающую группу. Она резко развернулась обратно и скрестила руки на груди, становясь похожа на обиженного ребенка. - Они еще только начинают свой путь, - резковато бросила она. Тоширо пожал плечами, чуть подаваясь вперед и выдыхая прямо в ухо Куросаки: - Просто они рановато влезли на большую сцену. Девушка почувствовала, как розовеют скулы. Всплыл в памяти тот злополучный вечер, ощущения горячих ладоней, жаркого шепота, контрастного холода лакированной двери. Карин сделала широкий шаг вперед и обернулась опять, смерив солиста гневным взглядом. - Ты опять? – возмущенно бросила Куросаки. - Что опять? – наигранно удивился Хицугая. Взгляд бирюзовых глаз был кристально-честен, однако он девушку не удивил. - Не придуривайся! – перекрикивая музыку, выкрикнула она, - Ты опять ко мне пристаешь! Хицугая фыркнул, подходя ближе. Лицо его оставалось совершенно спокойным, только глубоко в глазах цвета бирюзы резвились черти. - А ты что, только об этом и думаешь? – спросил Тоширо, не отводя лукавого взгляда. На лицо брюнетки стоило посмотреть. Вот уж точно, непростая мышка. Своевольная складка у губ и вздернутый подбородок ясно говорили – нет. А глаза, полыхающие, темные, кричали - да. Хицугая усмехнулся, придерживая пальцами остренький подбородок, ощущая под пальцами теплую нежную кожу. Карин снова захлестнула та волна, что настигла ее у него в номере. Волна из смеси волнения, желания и запаха его мужского парфюма. В голове мысли резко встали, как на красный сигнал светофора. Девушка смотрела, смотрела, смотрела прямо в глаза напротив и не могла оторваться. - Я пришел пожелать тебе удачи, - почти неслышно из-за децибелов музыки произнес парень. Но Карин поняла, разлепила пересохшие губы, не в силах отвести взгляд. И вдруг почувствовала себя такой слабой, какой она не ощущала себя – да и не была – уже очень давно. Слабой, но в то же время защищенной под взглядом льдистых глаз и ощущением холодных ладоней. - Спасибо, - девушка чуть улыбнулась. Сказать было больше нечего, момент затягивался. Тоширо вздохнул и приблизил свое лицо к ее, не отводя взгляда. Карин чувствовала горячее дыхание на своих губах, чувствовала, как вторая его рука скользнула под расстегнутую косуху – на тонкую талию. Карин прикрыла глаза, чувствуя полное нежелание сопротивляться, хотя и были в душе порывы дать обнаглевшему парню коленом между ног. Девушка неровно выдохнула, и… - Карин! Куросаки, ты где?! Девушка резко распахнула глаза и отстранилась от недовольного и раздосадованного Тоширо. Оглянулась – Виталий рыщет по коридорам, ищет. Что ему опять понадобилось, в такой-то момент?! Девушка устало вздохнула и поправила выбившуюся из хвостика прядку, заправила за немного покрасневшее ушко. Хицугая скрестил руки на груди, всем своим видом изображая недовольство и оскорбленное достоинство. - Мне пора, - с неразличимой капелькой сожаления бросила Карин и повернулась, чтобы уйти в здание. Тоширо быстро схватил ее за локоть, развернул к себе. В ответ на удивленный взгляд девушки он лукаво усмехнулся, притягивая брюнетку к себе. - Ты не пожелала мне удачи, - выдохнул он и легко коснулся ее губ своими, почти тут же отстраняясь. Карин неосознанно потянулась за ним, приоткрыв алые губы. Но потом опомнилась, отшатнулась, смерив пепельноволосого наглеца гневным взглядом. - Удачи, - язвительно процедила она, чувствуя, как от единого прикосновения горят губы. Уже на полпути в здание ее настиг еле различимый в шуме кулис крик: - Еще увидимся, Куросаки! Карин только усмехнулась: «Увидимся, увидимся, не переживай». Волнение почти испарилось, а фантомное ощущение чужих сухих губ на своих напоминало о себе томным покалыванием. Только себе, да и то не до конца, Карин признавалась – ей нравился этот наглый и самоуверенный солист. И это ощущение перекрывало многие другие. *** Йоруичи усмехнулась, вальяжно раскинувшись в кресле и закинув ногу на ногу. Что ж, группа «Тени» только что закончила свое выступление, и сейчас, уже минуты через две, на сцену выйдет «Кукловод». Сихоин склонила голову набок, глядя на сцену. Кошка сидела на коробке из-под аппаратуры, болтая затянутой в кожаный сапожок стройной ножкой. На загорелых запястьях позвякивали тонкие браслеты, а яркие волосы были забраны в небрежный хвост. Скоро и ее выход. Черт. Шихоин усмехнулась. Она уже шесть лет не выходила на сцену, и ее появление наверняка вызовет фурор, бурю, смятение среди ее поклонников – а таковые имеются, уж она-то знала. Присутствовал странный азарт и интерес – сумеет ли малыш разжечь толпу раньше, чем это сделает она? Или их выступление смажется ее эффектным выходом? Уступать кошка не собиралась, не в ее правилах. Что же, малышу придется изрядно попотеть. Йоруичи довольно зажмурилась, прогибая по-кошачьи тонкую спинку. Да, она очень давно не видела своего любимого ученика, очень давно. Бьякуя вырос, возмужал, стал опытнее и много талантливее. И тем больнее ей было наблюдать, как он день за днем с садистским наслаждением гробит этот свой талант. Сихоин помнила, как подросток, а потом и парень с огнем в серых глазах любил свою гитару, которую, между прочим, она ему подарила! И какой красивый голос был у того подростка. Кошка вздохнула, и в янтарных глазах зажглись суровые, строгие нотки. Бьякуя самозабвенно роет себе могилу, и его надо срочно остановить, пока он не зашел слишком далеко. Впрочем, с появлением его сестренки в группе он немного оттаял. Йоруичи усмехнулась своей кошачьей усмешкой. Да, младшенькая Кучики – это что-то с чем-то! И она, несмотря на то, что и неродная сестра малыша, очень похожа на него в юности. Прям точь в точь, кошка даже удивилась сначала… Она внимательно вглядывалась на сцену – глядела, как музыка заливает зал, как визжат фанаты, как отдается музыке каждый там присутствующий. Голубоволосый Гриммджоу, так похожий на нее саму. Меланхоличный Улькиорра, полностью меняющийся на глазах. Хичиго с его невыносимыми глазами, его брат, сосредоточенный, взрослый, серьезный. Музыка лилась, обвивала кольцами, дарила невероятный драйв... Она была живой, эта музыка. Йоруичи довольно улыбнулась. Чувствуется, что Бьякуя не забыл ее уроков, когда она говорила, что главное в музыке - жизнь. - В интересах Революции, В интересах Революци-и-и-и... - выводили в два голоса солисты, и Сихоин покачивала носком сапожка в такт песне. Сильная песня, сильная группа, сильные личности и голоса. Непохожие, яркие по звучанию и стилю, они умели заводить толпу. И она этим вполне по праву гордилась - ее ученик, любимый ученик. На сцене все были уместны. Каждый из них смотрелся гармонично, уместно – даже новый, еще не до конца прижившийся Ренджи. Абарай был напряженнее всех - волнуется, как определил опытный глаз Йоруичи, первое выступление у парня. Можно сказать, боевое крещение. Все проходили, всем страшно. Но Ренджи держится молодцом, ничего не сказать. Йоруичи усмехнулась, вспомнив, какие взгляды она порой ловила от нового барабанщика. Тяжелые, хмурые… Ревнивые. Сихоин это открытие изрядно взвеселило, а сопоставить два и два не составило труда. Абарай Ренджи… влюблен в малыша Кучики. Кошка прыснула в голос, прикрыв рот изящной узкой ладошкой. Звякнули браслеты на запястье, чуть покачнулись дорогие сережки. Да уж, ситуация складывается… Ей даже жалко этого несчастного парня – характер у Кучики не сахар, а уж рука какая тяжелая… Да и нрав такой сволочный, что мама не горюй. Иногда Бьякуя может быть сволочью даже более талантливой, чем музыкантом и руководителем. Но с другой стороны… Кошка задумчиво тряхнула рукой, чувствуя мелодичный перезвон браслетов и стук камней и брелоков. Конечно, это может пойти Кучики на пользу. Любовь, как ничто другое способна отогреть очерствевшее сердце, искореженную болью душу. Надо только немного подтолкнуть… На сцене звучали финальные аккорды песни, бешеные визги и вопли толпы. Народ рукоплескал, сносил ограждения, толпа плескалась и свистела, приветствуя своих любимцев – «Кукловод». Кошка легко спрыгнула вниз, только хвост фиолетовых волос чуть дернулся, да каблучки стукнули о землю. Пора и ей на сцену… Тряхнуть стариной. А насчет Бьякуи… Обязательно, обязательно. Она не даст просто так пропасть своему любимому, что бы не говорили, ученику. На красивом смуглом личике заиграла лукавая улыбка, а в янтарных глазах заплясали черти. Ну держись, Кучики Бьякуя… Когда за дело возьмется Сихоин, целыми твои нервы не останутся. Простите, что так долго. Спасибо, что ждали.