Принц Уэльский

Теперь Нед состоял в свите принца, став для него чем-то вроде оруженосца. Генрих даже произвел его в чин лейтенанта в Кале, но это было скорее формальное назначение. Во всяком случае, пока его служба состояла в том, чтобы повсюду сопровождать принца. Кроме официальных дворцовых мероприятий, но туда Нед особо и не рвался. Он мог быть рядом с Генрихом у него дома, на улицах Лондона, на охоте, во время его частых поездок в разные части страны. Хотя в присутствии ближайшего окружения принца, прежде всего в присутствии его братьев, Неду приходилось отходить в тень, но тем ему удобнее было наблюдать, что он продолжал делать неосознанно. По-настоящему принц был близок только с Джоном, но при этом одинаково привязан ко всем троим младшим братьям. Эта любовь была сродни той нежности, которую он втайне питал к своей бывшей няне или к бабушке по материнской линии. Не столько любовь, сколько тоска по безмятежным временам его детства, проведенного в кругу семьи, когда младшие браться и сестры были самыми близкими людьми. Принц любил рассказывать Неду о тех днях и жадно слушал его собственные рассказы о детстве, хотя Нед был в своих воспоминаниях весьма осторожен, чтобы не сболтнуть лишнего. К тому же он никогда не относился к своим родственникам так трепетно, как принц, и даже не знал, что именно стоит упоминания. А Генрих хранил в памяти каждую мелочь. Рассказывал, например, о том, как они с братьями в детстве спали вместе в одной кровати и пугали друг друга по ночам рассказами о чертях и привидениях. О том, как младшая сестра Бланка пыталась всюду следовать за ними по пятам, а они убегали от нее и прятались в орешнике, из веток которого мастерили себе свои первые игрушечные луки. О том, как он пересказывал младшим истории, прочитанные в книгах, по-своему дополняя и приукрашивая их. Рассказывал так, как будто это все происходило с ним самим - и они верили. О том, как их с братьями поймали за запрещенной королевским указом игрой в теннис - отдуваться за всех, конечно, пришлось ему, хотя зачинщиком был совсем не он. И о том как ему скучно и обидно было начинать обучение наукам, тогда как младшие могли по-прежнему беспечно резвиться целыми днями. Но он быстро втянулся в учебу и увлекся чтением книг и музыкой, да так, что его дед едва успевал оплачивать счета за струны для арфы. Когда братья присоединились к нему в учебе, стало гораздо веселее. Томас в науках оказался не очень успешен, уступал не только самому Генриху, но и младшему Джону и страшно бесился из-за их подтруниваний по этому поводу. Зато когда дело доходило до обучения владению мечом и копьем, стрельбе из лука и прочим воинским премудростям, Томас мог смело соперничать с Генрихом. Рассказывал принц и о своей первой соколиной охоте. О том, что не передать никакими словами, что чувствуешь, когда впервые тебе на перчатку с лету садится сокол - это все равно, что ветер поймать рукой... И о том, как однажды, когда они с Томасом сидели за ненавистной последнему латынью, прибежал очень испуганный Джон с просьбой о помощи... - Они с Хэмфри и Бланкой рвали яблоки, - рассказывал Генрих со смехом. - Помню, такая высокая старая яблоня росла у нас в саду... И не знаю, как уж они не уследили за Бланкой, но она умудрилась взобраться на самый верх, там, где яблоки слаще, а ветки совсем тонкие, и спуститься не могла никак. И они не могли до нее добраться. Ох, может, у нее прорезались крылышки, и она вспорхнула туда, как ангел? Я так и не добрался до нее, слишком тонкие ветки меня не выдерживали. Пришлось ей прыгать мне в руки. Правда, как только я ее подхватил, ветки все же подломились... Никто не знает, кроме меня и Джона, но это был первый раз, когда Господь спас меня от почти неминуемой смерти, - добавлял он серьезно. – Сам не понимаю, как это произошло, как я смог все-таки и сестру не уронить, и сам как-то ухватился. Одной рукой повис на ветке, в другой руке Бланка... Хорошо, что Джон оказался совсем рядом, взял ее у меня... А я сам пришел в себя только на земле. Одну руку распорол сучком так, что до сих пор след от шрама остался, вот, у локтя, видишь? Когда очухался, Джону с Хэмфри от меня здорово досталось, благо в те времена я еще мог справиться с ними обоими одновременно. Хотя, наверно, и сейчас бы смог. Вот Хэмфри и сейчас бы нашлось, за что всыпать. Но не хочу рисковать. Сейчас все так непросто... Может, мы потому и любили друг друга тогда, что никому в голову не могло прийти, что придется задумываться, кто из нас будет королем, а кто нет... Принцессы Бланки, о которой Генрих рассказывал с такой нежностью, уже не было в живых, она умерла совсем юной - вскоре после того, как ее еще девочкой выдали замуж в далекие земли. Наверно, она теперь и в самом деле стала ангелом и воспарила на небо. Генрих скучал по сестрам, хотя мужчине, и тем более наследнику престола, полагалось сразу же забыть о них и только радоваться удачным политическим союзам... Воспоминания принца обрывались обычно на том поединке в Ковентри, в котором его отец должен был доказать свою невиновность в заговоре перед лицом Бога и короля. - Я помню, был сильно разочарован, когда поединок не состоялся, - вспоминал Генрих. - Даже посетовал на это дяде, и он был страшно удивлен, ведь мой отец мог погибнуть в поединке. А я сказал, что погибнуть он не мог, ведь Бог и правда были на его стороне. Мне казалось тогда, что моего отца просто лишили верной возможности себя обелить. Дядя объяснил мне решение короля об отмене поединка его милосердием. Якобы таким образом он сохранил жизнь виновному, который неминуемо погиб бы в единоборстве. А я подумал, разве король не поступает опрометчиво, сохраняя жизнь предателю и заговорщику? А что если он в изгнании сплетет новый заговор и нанесет удар? Как я мог быть так наивен, самому теперь смешно вспомнить. «Вы и сейчас не шибко изменились, - думал Нед с ласковой жалостью. - По-прежнему верите не в плохое в людях, а в хорошее в них». Для принца воспоминания о тех днях, когда все любили его бескорыстно и искренне, были словно оазисом из которого он черпал силы для теперешней жизни, суровой и скупой на простые светлые радости. Он с прежней трогательной теплотой относился к уже взрослым братьям, которые для него все равно оставались младшими, которых нужно опекать и защищать. И было бы преступлением с их стороны, думал Нед, не платить ему ответной любовью. Не меньше, чем братьев любил Генрих и своих родственников Бофоров, побочных братьев отца, которого будущий принц в свои детские годы видел редко. Генрих и Томас Бофоры оказались для него первыми воспитателями и наставниками в науках, в воинском деле, в искусстве охоты... Теперь же они были его ближайшими сторонниками и советниками. Генрих Бофор к этому времени стал уже епископом, а Томас - адмиралом Англии. Томас Бофор вызывал у Неда живейшую симпатию, наверно потому, что чувствовалось - в отличие от своего честолюбивого, увлеченного интригами брата он по-настоящему любит Генриха. Возможно, пытается заменить им своего собственного сына - тоже Генриха - умершего в младенчестве. И он действительно был ему в большей мере отцом, чем его собственный. Хотя бы на одного родственника принц всегда мог положиться, думал Нед с облегчением. *** Впрочем, Генрих умело заводил себе друзей и находил надежных сторонников не только среди родни. Он даже заведомых недругов обращал в друзей, как это произошло, например, с графом Марчем. Эдмунд Марч, по мнению большинства, был истинным наследником английского престола, вот почему по приказу короля он с самого детства находился в почетном заточении. Опасения короля были отнюдь не напрасны, Эдмунда не раз пытались освободить с целью возведения на престол. Все заговоры до сих пор удавалось разоблачить, но все же граф был постоянной угрозой для непрочной власти Ланкастеров. Поэтому люди шептались, что ему недолго осталось жить на свете - король наверняка скоро избавится от него, как избавился от Ричарда... А если не он, то его наследник. Однако принц повел себя совсем иначе. Когда король был слишком болен и слаб, чтобы помешать ему, Генрих распорядился освободить Марча из заключения и приблизил его к себе. Принцу нетрудно оказалось произвести на своего предполагаемого соперника сильное впечатление, и теперь юный граф обожал Генриха, почти преклонялся перед ним. Он был частым гостем в его доме и во время бесед жадно ловил каждое его слово. Он был слишком впечатлительным и простодушным, чтобы заподозрить со стороны Генриха какой-то расчет, даже если у того он и был. Так человек, который должен был стать злейшим врагом принца, стал его преданным другом. Из любой темницы человека можно вызволить. Но Эдмунд теперь скорее добровольно пошел бы на эшафот, чем позволил втянуть себя в заговор против Генриха. Еще одним частым, быть может, самым частым гостем в Колд-Харбор был лорд Генрих Скроуп, граф Мешемский, королевский казначей. Будучи, как и Бофоры, рьяным приверженцем принца и его ближайшим советником, Скроуп заслужил его особое расположение еще и тем, что сопровождал на чужбину его сестру Филиппу, отданную в жены королю Швеции, Дании и Норвегии. Кроме того он был умнейшим и образованнейшим человеком и необыкновенно интересным для принца собеседником, особенно в вопросах богословия. Правда принц говорил иногда, что Скроуп сильно увлечен темной стороной религии, будто бы даже читает откровенно еретические книги. Однако Генрих был так привязан к своему другу, что прощал ему этот грех. Как и то, что Скроуп часто говорил с ним слишком покровительственно и нравоучительно, впрочем, он был значительно старше принца. Нед редко присутствовал при их беседах, к тому же предметом этих бесед слишком часто становились книжные споры, туманные и малопонятные непосвященному человеку. И все же один разговор врезался Неду в память. Однажды Скроуп выразил вслух свое недовольство тем, что Генрих, с его точки зрения, слишком много времени тратит на церковь, иногда проводя там весь воскресный день напролет. - Не вижу смысла и какой-либо пользы слушать по нескольку раз в день одну и ту же мессу, - сказал он тогда с непозволительной, как показалось Неду, резкостью. - Смысл веры не в пользе, - возразил Генрих. Но Скроуп словно не расслышал. - Я понимаю, когда в храме полдня проводят старухи, которым больше нечем заняться, кроме как замаливать свои грехи... и которым не сегодня-завтра умирать. Но молодого принца, будущего короля должны занимать другие дела... - У будущего короля не может быть более важных дел, чем его долг перед Богом, - ответил Генрих сдержанно. Очень сдержанно. Нед уже достаточно хорошо изучил его, чтобы знать, что Генрих делается таким смиренным именно тогда, когда в душе уже закипает от гнева. - Как и у любого другого человека, -добавил принц. - И никто не может знать, когда придет его час предстать перед Всевышним. Скроуп понял, что перегнул, и почтительно склонил голову. - В этом вы правы, но что толку сидеть в храме, слушая все те же проповеди и распевая все те же гимны? Почему не ограничиться одной мессой, а лишнее время не потратить, например, на чтение духовной литературы, упражняя заодно и свой ум? - Не только умом познается истина, - ответил принц, видимо, задетый за живое. - И не вся мудрость заключается в книгах. В храме я ближе к Богу... - Близость к Богу можно ощущать везде, если он в сердце, - возразил Скроуп. - И обращаться к нему можно не только стоя на коленях. - Там я счастлив, - сказал Генрих задумчиво. - Так, как нигде. Месса - это будто частица Царствия небесного, здесь, на Земле. Возможность прикоснуться к Нему, поверить в Него еще полнее. Захотеть всю жизнь следовать Божьим заветам. Жить так, чтобы быть достойным войти туда. Найти в себе силы не совершать грехи... А не замаливать уже совершенные... К тому же, - добавил Генрих с мягкой улыбкой на лице, - там Он иногда говорит со мной. - Кто? - Бог. Мне кажется, я Его слышу. Лорд Скроуп покачал головой. - И о чем же вы... беседуете? На какие вопросы он дает вам ответы? - ОН задает вопросы, - ответил принц. - На которые мне нужно найти ответы. И я ищу. Почему, например, Бог допустил свержение своего законного помазанника? Почему позволил моему отцу взойти на престол? Ведь не в силах человеческих нарушить Божественную волю, значит, это свершилось по Его замыслу... но в чем причина? Я должен понять это, иначе мне не будет покоя. Если я приму корону, я должен знать, что она благословлена свыше. - И вы нашли ответ? Генрих немного помолчал, словно сомневаясь, стоит ли продолжать. - Король Филипп Красивый ведь был моим предком? Он был величайшим французским королем, но все его потомки сгинули, а Франция теперь ввергнута в пучину раздоров и смут. Значит, Господь за что-то прогневался на французов – за что, это уже не мне судить. Думаю, Он желает, чтобы мы, англичане, заняли французский трон. Мы законные наследники, а французы извратили Его законы. Ричард отказался выполнять эту волю, заключил с узурпаторами мир, женился на французской принцессе. Он отступился от своего долга перед Богом, а значит и от самого Бога. За это Господь его и покарал, лишил трона и жизни. Думаю, именно этого Бог хочет от меня. Закончить войну моих предков. Занять французский престол. И только так я обрету подлинные права на свою корону в будущем. - Это безумие, - решительно заявил Скроуп. - Начинать войну с Францией сейчас - это настоящие безумие. - Безумием будет не начать ее и лишиться английского престола тоже. - Который пока еще не ваш, - заметил Скроуп. - И если вы не заручитесь поддержкой самых могущественных людей английского королевства... - Я лучше заручусь поддержкой самого могущественного Владыки, самого великого королевства, - резко прервал его Генрих, глаза его гневно сверкнули. - И не нарушу ни Его законов, ни воли. Ни своих обетов. Мой отец когда-то обещал королю Константинополя начать войну против турок и отвоевать Гроб Господень у язычников. Но не выполнил обещания. Не потому ли его сразил столь тяжкий недуг? - Так вы и в крестовый поход собираетесь? – спросил Скроуп, как он полагал, с сарказмом. - Да, со временем это будет необходимо, - ответил принц как о чем-то самом обыкновенном. - Разве королю не пристало больше заботиться о процветании страны и благополучии своих подданных, чем о дальних завоеваниях? - Да, но разве высшее благо любой страны не в ее славе и величии? А благо подданных заключается не только в полных закромах, но и в гордости за свое отечество и своего короля. Скроуп смотрел на него теперь как на помешанного. Генрих улыбнулся. - Но я ведь еще не король, - сказал он, словно успокаивая собеседника. - А главная обязанность принца, как и любого подданного, это лишь подчиняться тому королю, что сейчас на троне. - Да, - Скроуп, кажется, действительно успокоился. - Вы правы. Сейчас у нас другие заботы... И он перевел разговор на другое. - Кажется, он считает меня немного безумцем, - говорил Генрих Неду позже. - Что вы, милорд! - Нет, правда, - казалось, принца такое положение дел даже забавляет. - Но мне нравится удивлять его. Он не верит так, как я... Не видит так, как я... но со временем, когда он увидит, что я прав, он поймет. Он самый благородный человек, которого я знаю. Самый преданный Англии. - Он слишком привык давать вам советы, - возразил Нед. - Не замечает, что вы уже не дитя. Что будет, когда он поймет, что вы сами желаете принимать решения? - Он всегда будет поступать на благо стране, в этом я не сомневаюсь, - отрезал Генрих. - Да, но если он решит, что лучше вас понимает, в чем заключается это благо? – пробормотал Нед. Лицо принца омрачилось. - Ты забываешься, - сказал он с внезапной холодностью. – И не твоего ума дело судить такого, как он. Неду трудно было объяснить, почему ему так не нравится Скроуп, возможно, потому, что он чувствовал - лорд-казначей не любит Генриха. Он любит в нем завтрашнего короля, от которого очень многого ждет в будущем. Но именно такого короля, каким он его видит в своих мечтах. А если Генрих окажется не таким... Лорд Скроуп могущественный сторонник и мудрый советник. Такого человека лучше иметь среди друзей, а не среди врагов. Он не только могущественен и мудр – он еще и опасен. И пусть эта опасность еще иллюзорна, Нед чувствовал ее уже сейчас. Но что он мог сделать? Посоветовать Генриху не доверять Скроупу? Единственное, к чему это могло привести - Генрих его самого прогнал бы с глаз долой. И, с грустью думал Нед, кому как не мне говорить об этом? Разве я сам не собирался заманить принца в ловушку и предать в руки врагов? Но я этого не сделал и никогда не сделаю. Он уже понимал, что не сможет убить Генриха. Не сможет предать его.