Доброе утро!

Вадим мирно сидел в своем кабинете, правя планы ведения боя, когда в дверь робко постучали. — Вадим Рудольфович, — вежливо произнес тот самый секретарь, который так раздражал «министра информационных систем», — она пришла. — Ну так пригласи, не заставляй даму ждать, — не взглянув даже в сторону двери, безразлично произнес Самойлов. На самом же деле Вадим понимал, что его ждет не самый простой разговор, а потому пытался скрыть некоторую неуверенность за показным спокойствием. Нужно отметить, что это всегда удавалось ему с блеском. Дверь за женщиной закрылась, и помещение наполнил такой особенный глухой стук тяжёлых ботинок по паркету. — Здравствуйте, — на этот раз Инга решила не язвить. Она казалась даже несколько сбитой с толку неожиданной просьбой Самойлова зайти к нему. — Рад снова Вас видеть, — доброжелательно улыбнулся Вадим. Женщина лишь неопределенно хмыкнула, с подозрением воззрившись на министра, не понимая причин такой перемены. В прошлый раз он, казалось, был готов разорвать ее на части за «выходку на станции Театральной», теперь же был сама любезность. — Ну что же Вы стоите? — поднял мужчина брови. — Располагайтесь. Инга, все еще глядя на него с опаской, придвинула стул и села напротив Самойлова. — Я понимаю Ваше беспокойство, но, поверьте, все в полном порядке, — произнес тот, заметив странное выражение в ее глазах. — Тогда для чего Вы меня вызвали? — женщина, казалось, совершенно перестала понимать, что происходит. Вадим мысленно злорадствовал. Кто бы мог подумать, что лишь ему одному удастся найти слабое место Инги. Сам Рапиров ходил перед ней на цыпочках, потому неделю назад и поручил Самойлову провести с ней разбор полетов. А нужно было лишь показать ей, что он не так прост, как всем кажется — и вуаля — она уже вне комфортной зоны. «Человек очень быстро привыкает, если всегда получает то, чего хочет. А если вдруг кто-то не собирается идти ему на уступки, он будет вести себя, как маленький ребенок — раздражаться, скандалить и едва ли не топать ногами. Но первичной реакцией будет, конечно же, шок. И этим можно воспользоваться», — пронеслось в голове у Вадима, и на его лице на мгновение отразилось самодовольное выражение. — Скажите, Инга, — мужчина сделал акцент на ее имя, будто невзначай показывая ей, у кого на руках в данный момент все козыри, — Вас устраивает то положение дел, которое Вы наблюдаете в министерстве? — Не думаю, что мне стоит обсуждать с Вами подобные вопросы, — резко ответила женщина. — Хотите дискредитировать меня? Засудить за высказывания против действующей власти? — Бог с Вами! — воскликнул Самойлов. — Или черт, кто же Вас знает… Я ни в коем случае не обнародую Ваши слова. Все останется между нами. — Я довольна режимом и намерена лишь укреплять его, — с вызовом произнесла женщина. Вадим покачал головой. — Вы мне не доверяете, — разочарованно протянул он. — А могу? — с нескрываемым интересом спросила Инга. — Ну если Вы этого до сих пор не поняли… — развел руками мужчина. — Сами подумайте: если бы не я, от Вас бы уже давно избавились. Учитывая Ваше прошлое, сомневаюсь, что Рапиров захотел бы иметь с Вами дело, знай он всю правду. Ваше судебное разбирательство так и не было окончено, но уже тех обвинений, что были вынесены в Ваш адрес, более чем достаточно, чтобы усомниться в Ваших благих намерениях. — Чего Вы добиваетесь? — сузила глаза женщина. — Я пытаюсь до Вас донести, что если правда вдруг всплывет, то я попаду под обстрел первым за то, что укрывал Вас. — Мне сказать «спасибо»? Мужчина неопределенно пожал плечами. — Но если владение информацией о моем прошлом Вам угрожает, то почему же Вы сразу не поделились ею с министрами? — Потому что Вы гораздо более ценны, чем все они, несмотря на Ваши… склонности. — Мне признать, что я просто садистка? — удивленно вскинула бровь Инга. — Но для чего, если Вы и так все знаете. — Это ни к чему, — махнул Самойлов рукой. — Признайте другое: Вам плевать на наше государство, плевать на режим. Вам просто нравится убивать, не пачкая собственных рук. Вас это заводит, Вы упиваетесь этими ощущениями. Что может быть лучше, чем когда убийство — это просто работа, легальная и направленная на благо общества. Впервые за все время Инга улыбнулась. Искренне. — Ничего, — тихо произнесла она. — Ничего не может быть лучше. Я бы натравила зомби и на всех чиновников, да хоть на министров. Самойлов мысленно торжествовал. Он понял, что можно уже перейти к сути. Немного заискивания, немного лести — и кто угодно, даже такая женщина как Инга, совершенно непробиваемая на первый взгляд, поверит каждому твоему слову. — И я бы с Вами в этом полностью согласился. В глазах Инги отразилось удивление. — Но… Почему? — Хоть мы с Вами и приближены к власти, но нам до нее все же не дотянуться, — покачал головой Вадим. — Нам не позволяют управлять в той мере, в которой бы нам этого хотелось. Представьте только, что было бы, если бы Вы могли руководить мертвецами, не согласовывая свои действия с кем-либо вышестоящим. Что было бы, если бы армия была только под моим началом. Каких высот мы могли бы добиться вместе… — Что Вы предлагаете? — Инга наклонилась ближе к Самойлову. — Объединиться. Вы владеете уникальной методикой психологического влияния, никто не может Вам противостоять. Ваш имидж — это серьезное оружие. Как я и говорил, даже министры готовы засунуть головы в песок, только завидев Вас. Наша сила в их неведении. Пусть у них окажется на одного врага больше, чем они думают. Женщина колебалась. — Но как быть с армией? Неужели они так охотно примут в нас лидеров? — в ее голосе читалась борьба с собой. С одной стороны, ее, конечно же, прельщала перспектива в одночасье оказаться у руля, с другой — женщина видела этому слишком много препятствий. И первым из них был сам Самойлов. «К чему он затеял все это?» — пронеслось в голове у Инги. — «Неужели без меня ему неподвластно совершить переворот? Что ж… Если так, то придя к власти, я первым делом избавлюсь именно от него». Заметив замешательство собеседницы, Вадим решил привести свой главный аргумент. — А Вы видите лидера сейчас? — с сомнением поинтересовался мужчина. — Рапиров давно уже не авторитет. Мы нужны стране как никогда, чтобы установить настоящий порядок. Только нам это под силу, и Вы это прекрасно понимаете. Действующий режим изжил себя, наступает наше время. Самойлов с удовольствием наблюдал, как действуют его слова: в глазах Инги уже появилось мечтательное выражение. «Наверняка представляет, как хрустят под натиском зубов зомби кости ее недоброжелателей», — мысленно посмеялся Вадим. — Но проблема состоит еще и в том, — вдруг произнес он, отрывая женщину от приятных мыслей, — что даже здесь, в Кремле, полно предателей. Часть военных поддерживает оппозицию, а мы не можем допустить, чтобы во время восстания повстанцев люди из нашего же окружения вонзили нож нам в спину. — И что же нам делать? — Проведите меня в отсек управления зомби, когда все начнется. Я перепишу программу так, чтобы они атаковали не только повстанцев, но и наших «союзников», которые заходят пойти против нас. — Хорошо, — ответила Инга, немного подумав. Ее глаза горели недобрым огнем, на губах играла улыбка. Страшно было представить, что сейчас творилось в голове этой женщины. Если еще до войны она попала под трибунал за моральное и физическое насилие, то что же будет, когда вся система изменится, и между ней и Законом окажется знак равенства?.. *** Валера Аркадин решительно распахнул дверь информационного центра. — Дим, почему не даешь команду? — недовольно обратился он к Хакимову. — Уже пора собирать отряд, проводить инструктаж и выходить, иначе мы выбьемся из графика. Снейк никак не отреагировал. Он сидел, уставившись в монитор, будто тот в данный момент отображал ему все тайны бытия. Валера покачал головой и подошел к нему, заглядывая в экран из-за спины. «Фаюстова Лидия Александровна, 27. 05. 2034, Санкт-Петербург». Хакимов как завороженный смотрел на фотографию девушки. Аркадин вздохнул и положил руку ему на плечо. — Я понимаю, что ты переживаешь за Лиду, но это не повод гробить всю операцию. Либо мы выходим сейчас, либо так и останемся рабами системы. — Она думает, что я умру, — вдруг произнес Дима. — Мне покоя не дают ее слова. — Ты не умрешь. — Откуда такая уверенность? — хмыкнул Хакимов. — Никакой уверенности нет, просто подбадриваю, — Валера развел руками. — Для каждого из отряда сегодняшний день может стать последним. — Тебе терять нечего, вот ты так просто об этом и говоришь. — Может и так, — взгляд Аркадин стал жестким. — Но если мы ничего не сделаем, то у страны не будет будущего. Я вступил в ряды оппозиции не ради себя, а чтобы однажды восстановить справедливость. Мне казалось, что кроме тебя никто не сможет руководить отрядом так, чтобы привести его к победе. И что я вижу сейчас? Хакимов ответил ему испепеляющим взглядом, но не проронил ни слова, снова уткнувшись в монитор. — Я понимаю, что это лишь минутная слабость, и каждый иногда может себе ее позволить… Но не ты. У лидеров такой привилегии нет. Снейк механически кивнул, нажал на кнопку связи на своем столе и доведенным за годы военной службы до совершенства командирским тоном произнес в микрофон: — Доброе утро, повстанцы! Через десять минут жду вас всех в техотделе. — Проблема в том, — обратился Хакимов уже к Валере, — что даже если мы выживем, нам с Лидой все равно придется расстаться, когда все закончится. — Ты сам изначально поставил такие условия, — пожал плечами Аркадин. — Знаю, — вздохнул Дима. — Я благодарен ей за поддержку, но дальше мы должны будем пойти каждый своим путем. У меня есть семья, моя дочь вернется на Родину. Лиде просто не будет больше места в моей жизни. Не уверен, что она понимает… — Подумаешь об этом, когда все закончится, — сказал Валера и направился к выходу. Дима закрыл файл с информацией о Лиде и последовал за ним. Пройдя в техотдел, Снейк оглядел присутствующих и начал инструктаж. — Надеюсь, все в сборе. Итак, наша главная цель — захватить Кремль. Наше главное оружие — это сплоченность и слаженная работа, ведь против нас пойдут не только живые солдаты, но и мертвые. Главная сложность состоит в том, что как только мы спустимся в метро, власти уже будут знать о наших передвижениях. Существует большая вероятность, что они не станут ждать нашего торжественного вступления на территорию Кремля и атакуют нас первыми. Но даже в этом случае старайтесь как можно быстрее перейти от тактики обороны к встречному нападению. Это сэкономит и время, и наши жизни. Не думайте, что как только мы вступим на поле боя, то каждый сам за себя. Мы преследуем одну общую цель, и добиваться ее должны сообща. Помогайте перевязывать раны, если медсестры не будут успевать этого делать. Мы разделимся на группы, руководителю каждой будет выдано по несколько ампул с антидотом. Делайте инъекции зараженным, как только сами отобьетесь от зомби. Стреляйте не задумываясь, даже если узнали во враге бывшего друга. Там у людей настолько промыты мозги, что они маму родную четвертуют, если так будет угодно министрам. Хакимов сделал паузу, снова всмотревшись в лица соратников. Он готов был пожертвовать собой ради высшего блага и ожидал того же от окружающих. Для него освобождение страны стало делом жизни, делом чести. Лишь сегодня он позволил себе подумать о том, что будет после победы. Дима был настолько самоотвержен в своем желании восстановить порядок, вернуть людям их прежнюю жизнь, что даже не сомневался в успешном исходе операции. Пусть даже, как считает Лида, он и не будет присутствовать при моменте, когда цель будет достигнута, но что уж по большому счету такое жизнь одного солдата, если отдав ее, он может подарить другим надежду на светлое будущее?.. — Теперь поговорим о следующем, — отрывая Снейка от патриотических мыслей, произнес Валера, разворачивая карту. — Изначально мы разделимся на две группы, в центр отправимся с промежутком в пятнадцать минут. На выходе из метро каждая группа делится еще надвое. Первая окружает территорию с юго-востока, вторая — с северо-запада… — Тебе не кажется, что Аркадин выглядит усталым? — шепотом обратился к Косте Глеб. — Может, просто нервничает? — предположил тот. — Кто сейчас может похвастаться спокойствием буддийского монаха? — Для него это восстание совсем не то, что для вас. Повстанцы обернулись. За ними стоял Эд, флегматично окидывая взглядом техотдел, прикидывая, что еще из оружия ему хотелось бы прихватить в бой. Вот кто точно выглядел так, будто предстоящее восстание было для него не серьезнее воскресного пикника на свежем воздухе. — Говорят, в его жизни произошла трагедия личного характера, — пожал плечами Эд, отвечая на вопросительные взгляды Глеба и Кости. — Это случилось еще за год до войны. У вас есть семьи, друзья, которых вы разыщете. Не факт, что ему теперь есть к кому возвращаться. Но это все только слухи, — добавил мужчина и скрылся в толпе также незаметно, как и появился. Казалось, будто Эд сейчас говорил даже не столько о Валере, сколько о самом себе. Мужчины переглянулись и снова вслушались в слова Аркадина. — …Всех тех, кто нам сдастся, берем в плен в качестве политзаключенных. Командир второй группы — Лида Фаюстова. Следующий пункт. Зомби мы должны убрать всех подчистую. Наверняка министры выпустят нам на встречу далеко не весь арсенал своего гниющего оружия. Вероятнее всего, мертвецы находятся либо в лаборатории, либо в одном из отсеков военной базы. Слабое место в планировке здания — запасной выход. Видимо, в правительстве считают, что незачем охранять вход в здание, где и так полно солдат. Задача третьей группы доказать, что они ошибаются. Нужно попасть на военную базу и уничтожить всех зомби. Командиром назначаем Эда. Как Снейк уже говорил, наша основная задача — захват собственно Кремля. Это означает, что четвертой группе предстоит проникнуть в крепость, обезвредить всех солдат, охраняющих ее, добраться до министров и до станции управления зомби. Этой группой буду руководить я. Думаю, все предельно ясно. Валера свернул карту и передал Диме листы бумаги с напечатанным на них текстом. — Сейчас я зачитаю списки, — произнес Хакимов, принимая листы из рук товарища. — Если вам нужно что-то из оружия или средств связи, берите сейчас. Руководители групп, пройдите в лабораторию, где вам выдадут антидот. Далее — все остальные на выход за вашими командирами. Итак, в первую группу входят: Бекрев Константин, Вершинин Алексей, Дорсалия Ева, Рогова Алиса, … *** Утро ноябрьского дня было ожидаемо морозным. Глеб сделал глубокий вдох, и у него едва не закружилась голова. Только сейчас он понял, что безвылазно провел в штабе оппозиции больше недели. Как у повстанцев не развилась клаустрофобия можно было только гадать. После длительного добровольного заточения рассвет казался таким, как никогда. Но Самойлов отчетливо помнил, что он был точно таким же, как и в тот день, когда наутро после спасения Костя повел его на базу московского отряда. Солнце снова стоически рубило блеклые розоватые облака, разрезая их своими острыми мечеподобными лучами. Освещенный золотом постапокалиптический пейзаж вызывал в душе такой диссонанс эмоций, что хотелось просто закрыть глаза и отвернуться. — Подышали воздухом? — громко спросил Аркадин, когда все оппозиционеры вышли из штаба. — Голова ни у кого не кружится? Отлично, тогда вперед. Глеб был бы рад, если бы с ним в отряде были Ева и Костя, люди, которым он мог доверять. Конечно, у него не было причин сомневаться в ком бы то ни было из тех, с кем он шел сейчас к станции метро Павелецкая. Однако Самойлов всегда трудно сходился с людьми, так что идти плечом к плечу с другом было бы гораздо спокойнее. Из тех, с кем Самойлов успел хоть как-то пообщаться за время своего недолгого пребывания в отряде, в третьей и четвертой группах были только Валера и Эд, с которыми они проводили разведывательную операцию. При мысли о том дне Глеб передернулся. Совершенно для него неожиданный суицид Лары, довольный жизнью Вадим, выходящий из дорогого автомобиля в обнимку с хорошо если совершеннолетней красоткой… Это были те ужасающие факты, которые заставили Самойлова по-иному взглянуть на свою роль в предстоящей операции. Мужчина чувствовал, что это в корне неверно, но не мог ничего изменить: жажда мести давно уже вышла на первый план, обойдя стремление свергнуть действующий политический режим. Ведь сам он никогда, даже под страхом смерти не продался бы, не влился в ряды правительства. Того же он всегда ожидал и от Вадима. Но он предал свою страну и — что было куда хуже — предал доверие брата. — Эй, Самойлов! — вдруг окликнули мужчину. — В чем дело? — буркнул в ответ Глеб, увидев рядом с собой Аркадина. — Не нравится мне, что ты задумал, — понизив голос, произнес тот. Глеб удивленно уставился на своего собеседника. — Даже не делай вид, будто не понимаешь, о чем я, — Валера выглядел как никогда серьезным. — У меня такое чувство, что по прибытии в отряд мне не чип вживили, а устройство для отслеживания моих мыслей, — страдальчески вздохнул Самойлов. — Мне уже порядком надоело, что каждый встречный считает своим долгом ткнуть меня носом в то, что мой брат на стороне властей. И каждый искренне убежден, что именно на него возложена миссия вывести меня на чистую воду! Это уже давно не оригинально, Валера, прости. Кое-кто во время дружественной перепалки проболтался мне, что еще до моего вступления в отряд, едва ли не половина повстанцев уже все знала. — И кто же этот добрый самаритянин? — нахмурился командир отряда. — Илья, ваш разработчик вакцины, — закатил глаза Глеб. — Очень надеюсь, что у него получилось довести ее до совершенства. Иначе его раздутое эго ничем не подкреплено. Аркадин хотел было сказать еще что-то, но Самойлов опередил его. — Тебе меня не переубедить. Для меня это восстание приобрело личные мотивы, избавиться от них мне не под силу. Не знаю, кто тебе рассказал о моих планах, но не лезь не в свое дело. Я же не расспрашиваю тебя о том, что произошло в твоей жизни за год до войны. Глеб ускорил шаг, в то время как Валера замедлил темп, позволяя себя обогнать. Самойлов понимал, что он сейчас воспользовался тем же нечестным приемом, что и при том злополучном разговоре со Снейком, когда тот едва не проломил ему челюсть. Но, по крайней мере, теперь Аркадин точно не захочет вести с ним светских бесед и будет только рад, если Глеба первого нашпигуют пулями под завязку. Все дело в разнице подходов. *** Пока третья и четвертая группы еще только направлялись к метро, первый и второй подотряды уже решительно шли по останкам некогда процветающего города по направлению к Красной площади. — Возможно, это наш последний рассвет сегодня, — вполголоса произнес Костя. — Если будем сражаться достойно, то у нас этих рассветов будет еще не сосчитать, — отмахнулась от его слов Лида, проходя вперед. Слушать философские размышления Бекрева перед боем она настроена не была. Фаюстова то и дело кидала гневные взгляды на Снейка. Она чувствовала, что неспроста он поставил ее руководителем: они разделятся, и ей придется взять на себя ответственность за всех членов второй группы, у нее не будет ни секунды подумать о нем. Но ее сердце бешено колотилось от одной только мысли, что если ее опасения подтвердятся, и Дима действительно окажется на грани жизни и смерти, то ее не будет рядом чтобы помочь. Но страшнее этого могло быть только одно: при любом исходе операции она должна будет уйти. Такова была их договоренность с самого начала, и следовать ей обязаны оба. Этакая ложь во спасение. Ложь самому себе во спасение другого. Лида непроизвольно хмыкнула. В ее голове до сих пор с трудом укладывался этот принцип. Проще было свалить все на пресловутую эгоистичность Снейка, сказать, что он только о своей репутации и беспокоится, потому она будет лишь мешать. Но здравый смысл, упорно забиваемый девушкой в самый темный уголок сознания, все же подсказывал, что для нее самой их разрыв будет наилучшим решением. Она начнет жизнь с чистого листа, а с Димой этого сделать будет невозможно. Как и планировалось, оппозиционеры окружили территорию Кремля с юго-востока. На этот раз по периметру были расставлены войска. Однако правительственные солдаты, хотя и прекрасно видели наступающего противника, огонь не открывали. — Снейк, тебе не кажется, что обстановка подозрительна спокойная? — обратилась к командиру Ева. И действительно: тишину, накрывшую местность подобно толще воды, нарушали лишь шаги самих повстанцев. — Они ждут нас, — вздохнул Хакимов. — Подойдем поближе — тогда они и выпустят когти. Не успел мужчина закончить предложение, как ворота с лязгом отворились, и воздух мгновенно наполнил особый «аромат», ставший визитной карточкой этой войны, который ни с чем не перепутать — запах гниющей плоти. Целая армия разлагающихся тел двинулась по направлению к повстанцам. Как ни странно, они не были похожи на тех зомби, что бесцельно блуждали по стране. У таких патрульных зачастую были распухшие или даже прорванные животы, с трудом уже вмещавшие в себя новую пищу. Под запекшейся кровью жертв уже невозможно было различить их собственной кожи. Вареные, лишенные зрачков белки глаз медленно поворачивались в глазницах, не пытаясь даже увидеть своих жертв. Вздымающиеся грудные клетки, в которых разве что чернеющие ребра прикрывали легкие, опускающиеся с сиплым выдохом — пережиток прошлой жизни для не имеющих потребности в дыхании мертвецов. Они были предоставлены сами себе, им даже не нужна программа, они сами найдут себе жертв. Да, среди мертвецов, вышедших из ворот, были и такие, но в большинстве своем казалось, что это все еще люди. Их тела были едва тронуты тленом и выглядели так, будто их обратили не больше недели назад. Это и было жутко. Получается, что во вражеском лагере любой мог быть заражен по приказу министров. И судя по числу совсем недавно присоединившихся к мертвой армии несчастливцев, таких неугодных там было более чем достаточно. Этим зомби явно еще ни разу не была предоставлена возможность подчиниться своему основному инстинкту. Солдаты же живой армии так и стояли не шелохнувшись, лишь на лицах некоторых из них появилась издевательская ухмылка. Они будто предлагали оппозиционерам сначала попытаться «поиграть» с мертвыми противниками, а уже потом — если одержат победу — перейти к живым. Одно было странно: зомби не двигались вперед, навстречу аппетитной пище, так любезно пришедшей на праздник самостоятельно. Внезапно все пространство наполнил шум помех из громкоговорителей. Как только он стих, зазвучавший над Кремлем женский голос холодным душем окатил всех повстанцев. — Приказом министра обороны Вы идентифицированы как враги действующей системы власти! Команда всем патрульным, проснитесь! Зомби зашевелились, но их движения были совершенно не такими как обычно. Они крутились на месте, то поворачиваясь друг к другу, то оглядываясь в сторону повстанцев, не в силах понять, что им делать. — Патрульные! — вновь разнеслось по территории. В голосе начальницы уже начали проступать нотки раздражения. — Проснитесь! В этот момент произошло невероятное, то, чего каждый из присутствующих в отряде оппозиционеров надеялся никогда в своей жизни больше не увидеть. Точно так же, как и в первые недели войны, начиная с двадцать четвертого сентября две тысячи пятьдесят шестого года, когда российские и американские зомби начали пожирать не мирных жителей, а друг друга, мертвецы набросились на своих коллег. Зрелища более отвратительного представить себе было трудно. Стоявшие в предельной близости друг от друга мертвецы слились в смертельных объятиях, зубами отрывая от бесчувственных тел других патрульных рваные куски гниющей плоти, жадно проглатывая ее, заливая землю под ногами бурой, уже свернувшейся в жилах кровью. — Что происходит? Что ты наделал?! — слышно было, что женщина в бешенстве, лед ее голоса обжигал. В громкоговорителе что-то щелкнуло, и связь оборвалась. — Кажется, у них сегодня не все клеится, — подмигнула Ева Косте. — Хорошо бы и дальше так, — кивнул тот. Правительственные солдаты с ужасом переглядывались. Снейк понял, что нужно скорее воспользоваться их замешательством. — Отряд, в бой! — крикнул Снейк, первым выстреливая по врагам. Оппозиционеры стреляли на поражение, увеличивая свое численное превосходство. Но армия властей состояла из профессионально обученных военных. Если огнестрельным оружием повстанцы владели на должном уровне, то ближнем бою противнику было не так много равных. — Вперед, в лабораторию, нам нужно уничтожить вирус! — снова скомандовал Хакимов. Однако не успели повстанцы приблизиться к военной базе, как на втором этаже здания открылись окна. — Снайперы! — завопил кто-то из отряда. Огонь открыли незамедлительно. Повстанцы падали навзничь один за другим, подобно фишкам домино. — Прорывайтесь к запасному выходу, там им нас не достать! — срывая голос, приказал Снейк, перерезав горло вражеского солдата и прикрывшись его телом от обстрела. Костя на миг потерял Дорсалию из виду. Они условились биться в паре, но на Бекрева напали разом трое солдат. — Не по понятиям вы воюете! — прохрипел мужчина, выстреливая одному из противников в грудь, второму в ногу, пытаясь сорвать со своей шеи руку третьего, душащего его со спины. В глазах у Бекрева уже начало темнеть, как вдруг солдат ослабил хват и отпустил его. Обернувшись, он увидел Еву, резким движением вынимающую ятаган из спины убитого. — «Спасибо» потом скажешь, — отшутилась девушка. Расслабляться было некогда, на них уже надвигались новые марионетки властей. Краем глаза Дорсалия заметила занесшего руку с ножом солдата, приближающегося к другу. — Костя, слева! — выкрикнула она, уклоняясь от удара и распарывая ятаганом живот своего противника. Бекрев повернулся было, чтобы выстрелить во врага, на которого указала ему Ева, как вдруг их накрыла пулеметная очередь. Солдат с ножом, атакуя мужчину, непроизвольно закрыл его от пуль. Костя судорожно вздохнул, отталкивая тело. — Черт возьми, я думал, это конец! — произнес он, оборачиваясь к Дорсалии. Ева лежала на траве. Она дрожала, по ее светлой куртке в районе груди расползалось алое пятно. Внутри у Бекрева все похолодело. — Ева! — закричал он, бросаясь к ней и падая перед девушкой на колени. — Кто-нибудь! Господи, кто-нибудь помогите! — Костя, тихо… — хрипло произнесла девушка. Ее дыхание было рваным, легкие постепенно наполнялись кровью. — Дай руку. — Ева, пожалуйста, только не ты… Ева… — прошептал мужчина, крепко сжимая ее ладонь. — Это должно было… еще в пятьдесят шестом, — Дорсалия попыталась улыбнуться, говорить ей было тяжело. — А ты… до конца. По щеке девушки скатилась слеза, Костя быстро стер ее. — Да, я дойду до конца, Ева… Ева, не плачь. Посмотри на рас… рассвет, красота какая, — голос Бекрева дрогнул. Девушка сделала вдох, будто собираясь еще что-то сказать, но выдоха за ним уже не последовало. В ее черных глазах, в которых раньше привычно искрили брызги шампанского, отражалось небо. Грязно-розовые утренние облака казались красными.