Огонь вдали

Солдаты Разведывательного отряда не заводили семей. Как правило, не заводили. Им не запрещалось, однако, когда каждая вылазка за стены — добровольный шаг навстречу возможной смерти, сердце кому-то еще помимо человечества опасно отдавать. Влюбиться, пожениться, нарожать детишек — стало быть, сердце посвятить любви, а кому надобно твое сердце, если костями ты полег в полях зеленых и глаза твои отныне лишь лицу пустоты смотрят? Солдаты Разведывательного отряда не заводили семей. А значит, отпадала надобность в больших домах, где по несколько комнат. У бойцов с крыльями свободы за спиной под словом «дом» подразумевалась общая казарма. Тем, кто званием выше рядового, выдавалась комната в специально отведенном корпусе. По божественному замыслу — или издевательству судьбы — комнаты капрала Аккермана и майора Зоэ находились неподалеку друг от друга. Об этом Ривай узнал только в ту минуту, когда приволок бессознательное тело женщины к ее порогу. Потрясающе, что до этого он не подозревал, насколько близко к нему находится эпицентр головной боли, хотя неудивительно, что Ханджи не попадалась на глаза: бесшабашная любила с утра до ночи засиживаться за исследованиями отчетов и совершением экспериментов над титанами, потому если и можно найти ее в любое время суток, то точно не «дома». Ривай отворил дверь, и перед взором открылось затемненное небольшое помещение, где из мебели в наличии находилась всего-навсего не заправленная кровать, низкий шкаф и стол, наваленный, безусловно, макулатурой до такой степени, что та едва сдержалась от падения. Ривай сделал несколько шагов и немедля почувствовал под ногами шорох бумаги — исписанные размахастым почерком Зоэ листы с отчетами валялись то тут, то там. — Ну что за бардак, — процедил мужчина. — Потом же полдня собирать будет. Он опустил Ханджи на кровать и зажег фитиль в лампе, стоявшей на столе. Тьма расступилась, спрятавшись в углах комнатенки, и Ривай разглядел, что рукописей больше, чем представлялось — спрятанные в полутень, они кипами стояли по всей комнате так, чтобы не мешать хозяйке в перемещении, создавая своего рода лабиринтные пути. В помещении было еще жарче, чем в архиве — Ривай открыл окно, несколько мгновений повозившись со щеколдой и рамой: их давно не тревожили. Свежий воздух ворвался внутрь, смахнув со стола несколько стопок бумаги, которые сию секунду хаотично разлетались по комнате во всех направлениях. Выругавшись, Ривай принялся в полутьме подбирать их, брезгливо морщась всякий раз, когда комки пыли цеплялись за пальцы. Зоэ определенно не задумывалась о поддержании чистоты в своей комнате и бывала она, похоже, здесь еще реже, чем Ривай предполагал, о чем удостоверяла высыхающая алоэ — единственное растение, которое по замыслу должно было скрашивать обстановку, вместо этого отбрасывало на стену устрашающие изогнутые тени. Едва ли при свете дня оно казалось милее. Ханджи заерзала на кровати, что-то неслышно бормоча себе под нос. Ривай вернулся к ней и снял очки, или она погнет их за время сна. — Рива-а-а-ай, — пробормотала женщина, не размыкая глаз, — Рива-а-а-ай, ты здесь? — К твоему несчастью, да: завтра ответишь по полной программе за свою выходку, — ответил Аккерман, подливая воды в горшок с бедным цветком. — Зоэ, у тебя даже алоэ подыхает. Ничего тебе нельзя доверить: обязательно угробишь. — Рива-а-а-ай, мне так плохо, — женщина перевернулась на бок, уткнувшись в подушку носом. — Хочу увидеть твое лицо, но глаза не открываются. — Лучше, если ты сейчас заснешь и не проснешься до утра, — мужчина ткнул ее в лоб пальцами, чтобы та перестала размахивать рукой, пытаясь поймать его за одежду. — Возиться с пьянью не особо хочется. — Рива-а-а-ай, ты такой гру-у-убый, — протянула Ханджи и провались в сон. — Да тебя угомонить труднее, чем гиганта зарубить. Сбросив с ее ног сапоги и укрыв майора покрывалом, Ривай принялся кропотливо распутывать резинку из взлохмаченных волос женщины, про себя отметив, что, если бы не его великодушие, Зоэ непременно очнулась под утро в каком-нибудь овраге. Мужчина вновь испытал то самое неестественное чувство удовольствия касаться ломких волос, ощущать при каждом круговращении пальцами всю их жесткость и колкость посеченных кончиков. Поговаривали, будто капралу нравилось дотрагиваться до чужих волос. Не до всех. Однако волосы Ханджи — темные, неухоженные, теплые — его привлекали больше, чем локоны тех, до коих приходилось касаться, возвращая хладные тела бойцов за стены, складывая на погребальные костры. Выпутав волосы из черного кольца ленты и разбросав их по подушке, пробуя распутать клочья и придать им более-менее божеский вид, мужчина поглядел на настенные часы: без четверти полночь. Он пробудет около нее еще немного, дабы удостовериться, что сумасшедшая не убьется о пол, если внезапно пробудится. Пыль воздушными клубами придиралась к сапогам — Ривай подумал о быстрой уборке, иначе ему не продержаться и пяти минут.

***

Его утро началось не с кофе. И даже не с чая. Хотя, если бы чашечка свежезаваренного черного напитка появилась перед ним сразу, как Ривай проснулся от песни, исполняемой Ханджи за окном, его жажда крови наверняка бы поубавилась. Аккерман ушел от нее во втором часу: Зоэ энергично вертелась, постоянно бормотала во сне его имя, умоляя налить еще выпивки, и что-то о титанах. Ривай с упованием следил за метаниями Зоэ, предсказывая время, когда ее задница, торчащая за пределами постели, перевесит и утащит остальную часть туловища за собой, а когда этому приходило время свершиться, ногой подталкивал Ханджи обратно на кровать. Это случалось не единожды: на пятом пинке Ханджи стукнулась лбом о стенку, и Риваю пришлось перевернуть Зоэ лицом к краю. Даже будучи спящей Ханджи оказалась страшной липучкой: она ухватила Ривая за рубашку и не выпускала, покуда тот не сумел разогнуть ее пальцы и, в конце концов, покончить с ночными посиделками: пойти к себе на покой. С рассветом Ривай пробудился от того, что кто-то громко напевал «Доброе утро!» и желал всем здоровья и удачи. Потребовалось несколько секунд, дабы узнать в жуткой фальши, коверкающей ноты, голос Ханджи: прежде капрал ни разу не слышал пения майора, и отныне будет молиться не услышать его впредь. — Видит бог, я все-таки ее убью, — процедил мужчина, зажимая уши руками. Он соскочил с постели и рванул шторы в сторону — как и ожидалось, эта полоумная болталась на подоконнике своей комнаты, держась за торцы, при этом оживленно размахивала второй рукой удивленным военным, проходящим мимо. — Выспалась, да, очкастая? — сощурившись от яркого света, прошипел Ривай и, не переодеваясь, пулей вылетел из спальни. Ханджи бы следовало не орать столь громко, радуясь, что ее окно наконец-то открывается (лишь господь знает, какое количество раз она пыталась его отворить!), Ханджи бы следовало сейчас слезть с окна без опаски сорваться вниз, Ханджи вообще следовало бы спокойненько собраться и уйти на работу, не привлекая к себе внимания, но у Ханджи было приподнятое настроение, когда, проснувшись, она поняла, что голова, как обычно во время похмелья, не болит. — Ханджи, твою мать! — послышался грозный рев, сопровождающийся хлопаньем двери об стену. — Я вырву тебе язык! Женщина не успела оглянуться, как уже была стащена с подоконника и намертво прижата Риваем к кровати. Ханджи медленно раскрыла сожмуренные глаза и опасливо взглянула в лицо Аккерману, который нависал над ней словно грозовая туча, вдавливая в подушки ее запястья с животной силой. Он выглядел сонным и потрепанным, но не менее свирепым — Ханджи еще никогда ранее не ощущала себя так близко к смерти. — Ты, блять, что вытворяешь с утра пораньше, идиотка?! — он потряс ее за руки, а следом заново железной хваткой впечатал их в перины. — Жить надоело?! — Ай, ну прекрати, ты мне сейчас плечевой сустав вывернешь! — Давно об этом мечтал. Ханджи пискнула от щемящей боли в костях и подалась вперед, вынуждая уткнуться носом в ключицу мужчины, — лишь бы сделать эту боль терпимее. — Прости, прости, что тебя разбудила! Правда, Ривай, отпусти! Горячее дыхание Зоэ у его горла опалило грудь — Ривай отпустил руки, но по-прежнему нависал над женщиной. — Назови хотя бы одну причину, почему я должен тебя пощадить. — Если сейчас меня убьешь, получается, ты прибрался у меня в комнате зазря, что ли? — она потрясла перед ним пальцам. — Видишь, я заметила! — К твоим похоронам готовился. Ханджи тихо рассмеялась, потихоньку начиная расслабляться: смерть миновала ее. Пока что. Ривай продолжал усердно просверливать в ней дырку стальным взглядом, и тогда улыбка сползла с губ Ханджи: Зоэ прекрасно понимала причину его злости, ведь, пускай и не специально, орала она так, будто хотела передать привет всем гигантам за стеной. Женщина вновь подняла взгляд на мужчину и предприняла отчаянное действие: потрепала капрала по всклокоченным черным волосам. Во взгляде Ривая заметали молнии — огненные, слишком яркие для его стылого цвета глаз. — Знаешь, Ривай, — проговорила Ханджи спокойно, закинув руки за шею капрала, — пить с тобой было в одно удовольствие. Повторим? Мужчина осознавал: она не просит пропустить с ней стаканчик-другой и не упрашивает таскать ее до дома при каждом пьяном угаре. Когда Ривай нависал над ней, опершись ладонями по обе стороны ее головы, а она глядела на него выжидающе, притаившись будто зверек, Аккерман прекрасно знал, что она подразумевает под своими словами. Он опустился ближе и захватил рот Зоэ в глубокий поцелуй, а она разомкнула объятья и обхватила руками тело капрала, притянув его к своей груди. Было жарко и не хватало воздуха — лишь в краткие перерывы они могли немного вздохнуть до того, как их губы вновь соприкасались, мгновенно сжигая тот кислород, которым они заполнили легкие. Щеки женщины налились пунцовым, дыхание сбилось — когда Ривай отстранился, сердце вырывалось из груди, и капрал чувствовал его биение своей грудью, потому что между ними не осталось никаких преград. — Эй, Зоэ, — хрипло проговорил он, пристально глядя ей в глаза, — у тебя изо рта воняет. — Кто бы говорил, — парировала Ханджи и с улыбкой добавила: — Но всё же целовать тебя чертовски приятно!