Огонь вдали

— К себе возвращаться не собираешься? Удивление, с которым был задан вопрос, нисколько не являлось фальшью или наигранностью, поскольку, покидая комнату для передачи Ирвину отчетов Ривая об очередной вылазке, по возвращению Ханджи вовсе не ожидала застать Ривая, распластавшегося на ее кровати во всю ширину. Некоторое время назад они договорились, что она сходит заместо него к Смиту (если по-честному, ей пришлось: Аккерман махнул на это дело рукой и пробурчал что-то о том, что подумает об этом завтра), а он тем временем уберется восвояси умыться да переодеться. Ханджи отметила, что вторую часть капрал-таки выполнил: на нем была свежая белая рубашка и чистые темные брюки. Он даже и постельное белье ей сменил — старое ровненькой стопочкой покоилось у изножья кровати, — точно у себя устроился. — Вздремну здесь немного перед поминальной службой. — Ривай взглянул на женщину из-под опущенной на глаза ладони и ухмыльнулся уголками губ. — Сдалась Ирвину вместо меня? — По своей же глупости. Он битые полчаса докапывался, где ты и что это за четыре строчки в отчете. Тебе бы стоило не оттягивать с этим до завтрашнего дня. — Ханджи фыркнула и подхватила грязное белье. — На кой чёрт ты поменял его? Оно было еще нормальное. — Запах сырости и пятна повсюду — по-твоему, нормально? — Я просто люблю ходить по комнате босиком. — О господибожемой, — бессвязно выдохнул Ривай, осознав причину появления грязи: Ханджи не часто прибиралась, поэтому стопы трубочистов были и то чище, чем ее. — Но дело сделано, поэтому отнесу это вниз, — сокрушенно вздохнула Зоэ. Воротившись, она с замиранием сердца переступила порог комнаты, боясь, что Ривая уже нет. Однако мужчина по-прежнему лежал в постели, подобрав под голову одеяло в качестве подушки. Ханджи тихо закрыла за собой дверь и прижалась к ней спиной, до сих пор не веря глазам: этот вечно недовольный, вредный, с которым они постоянно балансировали на грани дружбы-ненависти, мужчина сейчас находился в ее спальне, находился рядом с ней. Он, кого Ирвин подловил в подземном городе, он, который даже не проявил доли уважения к ней при первой встрече, остался. «Ривай, мы ведь… мы ведь не…»

полюбили?

Ханджи прикрыла глаза и с судорожным вздохом потрясла головой. Ей казалось, что от одной лишь мысли о чужеродном чувстве, волной набегающем на сердце, так успешно до этого происшествия бившегося ровно в такт воинских обязанностей, она задохнется сию секунду. Ханджи заключила договор с собой, что жизнь и мысли свободе человечества посвятит, но в том момент, когда такой же обязанный человек отдает минуты жизни ей, стена отчуждения рушится, беспощадно рассыпается, и Зоэ в отчаянии просит небеса, дабы мысли ее ошибочными оказались. Им нельзя опуститься выше. Выше — огонь. И они сгорят в нем. Ради спасения их обоих Ханджи готова в очередной раз убить в себе чувства. Всего лишь плотские утехи, мимолетное увлечение, эксперимент, что угодно, только не любовь. Женщина прошла вглубь комнаты, скинув на ходу сапоги и брюки, и, прихватив с собой книгу с историей исследования титанов, улеглась на краю кровати параллельно Риваю. Как-никак, она могла себе это позволить. Мужчина не шевельнулся и не показал виду, тем не менее ожидание чего-то непредсказуемого, покуда Ханджи стояла у двери, немного поубавилось. Он нутром ощущал: причина столь нетипичного для ее тихого поведения заключалась отнюдь не боязни помешать его отдыху. Тепло, истекающее от находящегося поблизости человеческого тела, подтолкнуло Ривая повернуть голову и открыть глаза. Женщина лежала на животе и внимательно изучала книгу. Она расположилась достаточно высоко относительно Ривая, который, к своей погибели, также улёгся относительно низко, тем самым обязав взгляд уткнуться в оголенное бедро и выпирающую тазовую косточку, показывающую, что при всей спортивной слаженности Ханджи была достаточно худой. И излишне откровенной. Ривай подтянулся чуть выше, дабы положить голову ей на поясницу, и с замиранием сердца, точно перед чем-то неизведанным, прикоснулся подушечками пальцев к небольшим впадинкам в месте соединения тазовых костей с отделом позвоночника. Ладонь переместилась ниже и накрыла большую ягодичную мышцу, и она оказалась упругой и жесткой — следствие долгих и множественных тренировок. Риваю и ранее доводилось видеть нагие женские тела, но тело Зоэ — впервые. Он, вероятнее всего, никогда и не стал прикасаться к этой полоумной, совершенно двинутой на голову женщине, если бы не ублюдское чувство необходимости в этом, возникающее само по себе с тех самых пор, как они вместе побывали в библиотеке. Мужчина проследил за тем, как рука соскользнула вниз и плавно прошлась по ляжкам, перепоясанным следами от ремней, стягивающих кожу каждодневно, что не хватало времени на ее восстановление. Вслед за алеющими зажимами тянулось с десяток рубцов, старых и новых, едва заметных и тех, что остались на коже в форме тёмных или кипенных зигзагов, порой набегающих друг на друга — что указывалось на множественное трамвирование этого участка ног. Аккермана и самого по несколько раз латали, однако шрамы Зоэ были страшнее — та постоянно попадала в передряги из-за своего бесшабашного характера. Ривай провел ладонью вдоль икр и окольцевал пальцем коленку — каждый след на коже служил ему воспоминанием о битвах, в которых Ханджи их получила. Он помнил их всех, и сейчас, прокучивая в голове дела минувших дней, вспоминал вскрики Зоэ, когда она падала на поле боя, скрывалась с его глаз в суматохе сражения, а он никогда не бросался ей на подмогу, даже когда видел — дело дрянь. Потому что… Миссия важнее. Человечество превыше всего. Лучше один человек, чем множество. Каждый рубец — как огненное клеймо его равнодушия. Она носила их все с гордостью, а надо было с ненавистью к нему. Но, возможно, возненавидела бы она его, только если действительно умерла. Ханджи притаилась ровно с того момента, как почувствовала жесткие волосы капрала, щекочущие через ткань рубашки, а когда огрубевшие ладони мужчины начали блуждать вдоль ее тела, то, что она попыталась скрыть внутри, принялось вырываться наружу. Кощунство. Какое право они имеют тут любезничать, когда в это время солдаты омывают и приводят в более-менее божеский вид останки тех, кого успели собрать за стенами? Ханджи сжалась и спрятала глаза в ладонях. — Тебе не кажется, это слишком? Голос женщины — нечто между спокойствием и подступающей истерикой — вынудил капрала отпрянуть и поднять глаза наверх. — Иди к себе, Ривай. Скоро служба. — Посмотри на меня. — Ривай, это приказ. — Сначала посмотри на меня, — Ривай дёрнул женщину за руки, чтобы увидеть ее лицо, но столкнулся с сопротивлением. — Ханджи, посмотри на меня! Мужчина крепко перехватил руки Зоэ и потянул на себя, пробуя улучить момент, чтобы перевернуть ее на спину. Своенравность капрала, ослушавшегося приказа старшего по званию, стала последней точкой кипения — Ханджи принялась размахивать руками, силясь вырваться из хватки, и грозно выкрикивать его имя. Яростная схватка перемещается на пол — они оба сваливаются с узкой кровати, запутавшись в простынях, — и здесь женщину настигает поражение: Ривай загибает ее руки назад, придавливая брыкающееся тело своим к деревянным половицам. — Зоэ, давай без истерик, — со стойким спокойствием проговорил Ривай, глядя в карие глаза, наполненные влагой. — Какого чёрта? — спросила Ханджи сквозь зубы, ни к кому конкретно не обращаясь: ей трудно дышать и сдвинуть стальную грудь Аккермана не под силу. — Ты ниже и выглядишь худее меня, но как ты умудряешься весить больше?! Мужчина смещает бедра ниже, еще теснее прижимаясь пахом к Зоэ, и та от неожиданности коротко охает. — У меня кое-где мышцы более накаченные. Ханджи, стараясь не смотреть Риваю в лицо, захлопывает рот: до нее, наконец, доходит, и дышать становится в сотню раз тяжелей. — Ривай, уйди к чёрту, — силясь не сбить тон, выговорила Зоэ. — Рад, что ты пришла в чувство. Без лишних прощаний мужчина быстро покинул комнату, оставив лежать женщину в одиночестве на холодном полу и в полном смятении. «Ошибаешься, Ривай, в чувства я не пришла. И ты тоже». Ханджи закрыла глаза руками и в отчаянии прикусила губу.