Девочка с картины

Я закрыла глаза, как меня и попросили, а когда открыла, увидела нечто очень странно. Правда та достойная театра картина, что предстала перед моими глазами, показалась мне вполне обычной и даже обыденной. - Ох, кто же заварил эту кашу! – не удержавшись, всплеснула я руками. - Я, - скромно ответил великан, прячась за спиной музыканта. Музыкант, правда, лишь дернул носом. Видно, его не устраивало то, что я столь бурно высказала свое мнение о происходящем. - Увы, расхлебывать тебе, - сказал он, заправив за ухо прядь волос. – Мы уже пробовали. Не получается. Кто-то тут слишком много хаоса вносит… ну… сама видишь. И он, как и великан, слегка подался назад под натиском смутных звуков. Боится? Странно, но от одной мысли, что музыканту страшно, меня охватило вдруг спокойствие и решительность. Прямо передо мной сидели, лежали, сплетались телами и иногда даже переходили друг в друга люди, нарисованные на желтоватой старой бумаге. Они, будучи лишь контурами без особой штриховки, утопали в собственной тени. Они сплетали пальцы, стукались лбами, молились, выли, плакали, стояли понурив головы, мотали головами, хрипели, говорили. От такого странного зрелища меня слегка шатнуло. Нет. Это страшновато. Но… они боятся. Они не смогли ничего сделать. Может, смогу я. Я обернулась на великана и музыканта. Они стояли, кучкуясь, и казались теперь тоже старыми карандашными рисунками. Великан прятался за музыканта, а музыкант вжимался спиною в грудь своего более высокого товарища, будто ища в нем опоры. Трусы. Сделав пару неловких шагов в смутную, извивающуюся толпу, напоминающую мне чем-то клубок перепутавшихся ниток и веревок, я сразу же носком расцепила какую-то целующуюся парочку. Женщина стразу обратила на меня недорисованные глаза, оскалив темный провал рта в беззубой улыбке. Меня передернуло от омерзения. Отпечаток моей подошвы отпечатался на груди юноши навечно. Он уже пополз было на другой конец кучи, чтобы друзьям похвастаться новыми черточками своего рисованного тела, но суровая жена притянула его своими длинными ручищами как паучиха и принялась покусывать его за ухо. Я же мотнула головой и побрела дальше. Так, распинывая особо непонятливых, я пробралась вперед, в самый центр толпы. Не без труда, скажу я вам, пробралась. Но так ничего и не нашла. Потихоньку привыкая к жутковатому зрелищу, я распинала почти всю кучу, но так ничего и не нашла. - Как бы так… - пробурчала я. – Точно. Кристалл. Хочу кристалл. Нечто расчертило воздух. Мне на миг почудился грифель карандаша. Из ладони, будто веревка из клубка со змеями, под дудку моего воображения выползла тонкая нить с камнем на конце, указала вперед и окаменела, сделав мою руку непослушной. Кисть отказалась сгибаться, а локоть напротив не разгибался. Но именно так кристалл показывал куда-то вбок. Я пошла по направлению. Странно, но развернут корпус так и ну удалось, и я, будто парализованная и стиснутая между двух стен, двигаясь как-то по диагонали, вышла из толпы и еще некоторое время шла вперед, ступая по желтой бумаге. Может, я шла именно по листу? Кто знает. Кто знает. Но вскоре мои мучения прошли. Я вышла на бережок речки, заросший черточками травы. Под деревом с опавшими листочками, на самом берегу, сидел кто-то. Подойдя ближе, чувствуя, что ухожу вглубь листа, я подошла к этому человеку, оказавшемуся женщиной. От ее головы клубились штрихи пара. Я проследила взглядом за ним и с удивлением поняла, что его ниточки спускаются до самой кучи людей, находившейся не так уж и далеко от нас. Так вот, кто вносит в картину хаос. Именно она, именно она – причина страдания людей. Однако, не смотря на ее несомненный проступок, я решила ее не винить. Мало ли, что с ней стряслось. Тем более, что она плакала. Я подошла поближе и присела на корточки. Женщина подняла на меня темные от слез глаза, под которыми залегли темные штрихи кругов. Слезка, линей сломавшегося карандаша, свисала со щеки. - Найди ее, - прошептала она. – Верни мне мою дочку.