Family matters

Джиен сворачивается в клубок в холодной жесткой постели, закрывает уставшие глаза и теребит браслет на запястье - эта привычка появилась у него совсем недавно, примерно в то время, как браслет превратился из некоего символа заключения и несвободы в единственную вещь, оставшуюся на память от любимого человека. Иногда Джиен думает, мучается ли Сынхен так же, как он сам, но всегда сразу отметает эту мысль. Чхве слишком здравомыслящий для подобных переживаний. Скорее всего, он уже нашел себе другого человека и крутит любовь с ним. Джиен и сам подумывал, что, возможно, ему будет легче, если он попробует завести отношения, но обманывать подобным образом какую-нибудь девушку казалось ему низостью, а от одной мысли о том, что какой-то мужчина будет прикасаться к нему так, как когда-то касался Сынхен, становилось откровенно дурно. Но вообще, на самом деле жаловаться ему нельзя. Просто не на что. Даже в этой глуши, в которую он забрался, ему повезло найти жилье и работу. Он всего лишь помог седовласой старушке, с которой вместе ехал в поезде, донести до дома тяжелые сумки, и еще с относительным интересом выслушал её причитания, и - вуаля - он уже накормлен и пристроен помощником на все руки в маленькую старую гостиницу. Госпожа Пак со своим глуховатым подслеповатым мужем жили в городке, примостившемся в предгорьях, с самой свадьбы, которая была более, страшно вспоминать, пятидесяти лет назад. В те времена здесь была крупная железнодорожная станция и нескончаемый поток пассажиров, поэтому гостиница и ресторанчик с домашней кухней приносили вполне неплохой доход. Но с развитием туризма в горах железнодорожную ветку продлили, и станция опустела, превратившись в очередную двухминутную остановку на пути к всем прелестям отдыха в горах. Гостиница ветшала вместе с браком четы Пак, так и не обзаведшейся детьми. Теперь все держалось в основном на ресторанчике, где основной доход приносила продажа пива и закусок к нему, а в гостиницу заглядывали разве что пьянчужки, которых жены выгоняли из дому, да пропустившие свой поезд туристы, спускавшиеся с гор в поисках местного колорита. Госпожа Пак курит длинную трубку и готовит вкуснейшие рисовые пирожки, господин Пак почти всегда молчит и читает газеты, предпочитая печатные издания электронным. Джиен иногда думает, похожи ли эти люди на его родных бабушку и дедушку и думает, что все же вряд ли. Жаловаться ему и правда не на что. Хоть в старом здании работы много, здесь всегда что-то ломается и выходит из строя, но ему даже нравится. Выполнять поручения под сварливым руководством господина Пака, помогать его жене на кухне, приносить из магазина тяжелые сумки с продуктами, иногда обслуживать посетителей в ресторанчике - не легко, зато нет времени на то, чтобы особо размышлять о своем положении. Джиен снова перекрасил волосы, спрятал все так же болтающийся на запястье браслет под одежду и научился избегать сводок новостей, чтобы даже краем уха не слышать знакомых имен. Нельзя сказать, что он несчастлив, но и счастливым его не назовешь. Кажется, оцепенение, навалившееся на плечи, когда он покидал столицу и Сынхена, все еще не отпустило и, Квон все чаще склоняется к мысли, что это к лучшему. Иногда, проходя мимо телефонных автоматов, до одури хочется набрать один из заученных наизусть номеров и хотя бы услышать в трубке далекое и тихое “алло”, произнесенное практически родным голосом, но Джиен всегда себя одергивает. Тем, кого он оставил позади, без него будет только лучше. Проходят недели за неделями, на смену августу давно пришли осенние дожди и туманы, теперь ночами особенно холодно, а по утрам на траве сверкает иней. В какой-то момент Джиен полностью признает, что Сынри с его прагматичным взглядом на мир его уделал. Что есть у Квона, получившего, наконец, свою свободу? Одиночество, проблемы со сном и отсутствие перспектив. Сынри же, сумев умерить гордость, живет рядом с человеком, который о нем заботится, и готовит почву для дальнейшего безбедного существования. А он, Джиен, просто недалекий дурак, настолько зацикленный на себе, что упустил из виду тот факт, что обстоятельства меняются. Если подумать, предложи ему кто сейчас отмотать время назад и вернуть все, как было, он согласится не думая, потому что ужасно, до нервной дрожи хочет просто обнять Сынхена и попытаться выразить словами все, что к нему чувствует. *** Когда Джиен возвращается из магазина с двумя тяжелыми сумками, госпожа Пак порхает по кухне в приподнятом настроении и с максимально возможной для её возраста грацией, сервируя антикварный расписной поднос самыми изысканными блюдами, которые только смогла приготовить. Квон трет закоченевшие на морозном декабрьском воздухе ладони друг о друга и принимается рассовывать покупки по полкам в холодильнике. - Джиен-а, - бабушка машет ему ладонью. - Брось, я сама, а ты разденься и отнеси это в большую комнату на третьем этаже. У нас важный гость. Квон кивает и уходит в соседнюю комнату, чтобы снять куртку и шарф, потом возвращается и, подхватив со стола тяжелый поднос, идет наверх. “Большая комната на третьем этаже” - это своеобразный местный люкс, и ему даже немного интересно, кто это свалился к ним на голову, как комок снега, еще и сорит деньгами, судя по настроению хозяйки гостиницы. Поднявшись на третий этаж, Джиен негромко стучится в дверь, и вежливо выждав несколько секунд, толкает тяжелую резную створку. И тут же забывает вздохнуть. Руки предательски начинают дрожать, многочисленные плошки дребезжат, ударяясь друг о друга. Стоящий напротив него парень, тот самый таинственный постоялец, бледнеет, теплые карие глаза неправдоподобно расширяются. - Хен? - шепчет Ли Сынри, и смотрит на Квона с таким недоверием, как будто увидел призрака. - Джи-Хен? Это правда ты? С обреченным вздохом Квон медленно разворачивается и пристраивает поднос на столик, потом поворачивается и закрывает дверь, понимая, что снова отсекает только установившийся жизненный уклад. Ему даже интересно, как отреагировал Ли, если бы сейчас он просто развернулся и ушел. Побежал бы за ним? Подыграл бы и сделал вид, что обознался? Но Джиен делает выбор сам, он оборачивается к парню и раздвигает губы в нервной деревянной улыбке. - Здравствуй, Сынри-я. Ли инстинктивно делает несколько шагов к нему навстречу, кажется, в его голове роится сотня вопросов и тысяча реплик просится на язык, но он упорно пересеивает эту массу в поисках единственно правильных слов. - Хен, - Сынри несмело кладет руки Джиену на плечи и заглядывает в глаза. - Это правда ты? С тобой все хорошо, ты жив? - Я. Хорошо. И жив, - Квон непонимающе хмурится, что-то в поведении беззаботного балаболки Ли кажется ему ужасно неправильным. - Почему я должен быть?... - Ты что, не знаешь? - перебивает его Сынри. Пальцы на плечах сжимаются сильнее, почти причиняя боль. - Не знаю чего? - Джиен не узнает свой голос. Вся ситуация молотом ударяет по нервам. Что-то не так, что-то определенно не так. - Сынхен, - Сынри едва не впервые в жизни пытается объяснить ситуацию, используя минимальный набор слов. - В столице Сынхена судят за твое убийство.