Момент силы

Март 2006 года Пролетела осень, а за ней и зима. Наступил март с его первыми оттепелями, грязным тающим снегом, ярким, но пока еще холодным солнцем. Дожди чередовались с метелями, а ясные дни – с пасмурными. Но Лешкина жизнь за эти шесть месяцев стала размеренной и монотонной. Практически каждый его день походил на предыдущий, и Лешка был этому только рад. Потрясений ему хватило летом, теперь же он рассчитывал на покой. Чтобы никто и ничто не мешало ему заниматься любимым делом, работать в лаборатории, читать статьи, обсуждать с коллегами гипотезы и результаты экспериментов. Новым местом он был доволен. Хотя официально Лёшка числился лаборантом и честно выполнял возложенные на него обязанности, Иван Петрович – заведующий лабораторией и близкий друг Сергея Николаевича – фактически взял над ним научное руководство. И уже к ноябрю, несмотря на ропот некоторых коллег, Лёшку допустили к оборудованию и ведущимся в лаборатории экспериментам. Он быстро зарекомендовал себя как человек вдумчивый и усердный, так что поначалу косо на него поглядывавшие аспиранты окончательно приняли его в свой круг. Аспирантов, кстати, в лаборатории было четверо. Но лишь один из них, по мнению Лёшки, находился на своем месте. На три года старше, умный и начитанный, Егор уже дописывал текст диссертации. С ним у Лёшки завязалась дружба, и они частенько вдвоем задерживались в лаборатории допоздна. Впрочем, Лёшка старался поддерживать отношения и с остальными коллегами. Давалось ему это тяжело. Но еще в сентябре, непосредственно после столь счастливо закончившихся неприятных событий, он пообещал себе не судить окружающих людей слишком строго. Не забывать, что обстоятельства в жизни бывают разные и что человек порой вынужден заниматься нелюбимым делом. У Сергея Николаевича Лёшка прожил до Нового года. И даже сам праздник отмечал вместе с профессором и его семьей. Вопреки Лешкиным опасениям, родственники Сергея Николаевича приняли его тепло, и он не чувствовал себя лишним. Только почему-то все до сих пор считали его геем, и встреча с не скрывавшим нетрадиционной ориентации внуком Сергея Николаевича привела Лешку в смятение. Он-то считал, что открытые геи должны выглядеть как-то… иначе. Но нет. Никита оказался самым обычным на вид парнем. Высоким, спортивным. С добродушной улыбкой и смеющимися глазами. Поначалу Лёшка отнесся к нему настороженно. Обычно он трудно сходился с ровесниками, чувствуя себя более уверенно с людьми постарше. Но найти общий язык с Никитой получилось неожиданно легко. Тот был умен и, совсем как дед, имел небанальные взгляды на жизнь. К Сергею Николаевичу Лешка успел привязаться со всей силой воспитывавшегося без отца мальчика. Каждый вечер по возвращении с работы они ужинали вместе. И говорили, говорили, говорили… Об общих знакомых и о героях прочитанных книг, о политике и философии, истории, религии. Часто их мнение по тому или иному вопросу не совпадало, и они спорили. Пожалуй, с подростковых лет Лёшка не думал о жизни так много, не переосмыслял свое отношение к основополагающим вещам. Он чувствовал себя каким-то мифическим фениксом. Летом сгоревшим, а теперь – рождавшимся заново. Порой к ним на ужин приходил Иван Петрович, и тогда Лёшка заслушивался разговорами двух профессоров. Прежде он как-то не задумывался о глубине эрудиции старшего поколения физиков, и на их фоне ему делалось стыдно за самого себя. Он стал больше читать прежде казавшуюся «посторонней» литературу: художественные, но не считающиеся «классикой» книги, биографии интересных людей. Он словно попал в интеллектуальный рай и совершенно не замечал бытовых трудностей. А таковых было немало… Зарплаты, четырех тысяч рублей в месяц, едва хватало на проезд и на еду. Правда, пока Лешка жил у Сергея Николаевича, тот каждый день кормил его завтраками и ужинами, чем немало смущал. Так что Лешка по мере сил старался приносить в дом продукты, несмотря на ворчание хозяина квартиры, убирался, а когда возвращался домой раньше Сергея Николаевича, что, впрочем, бывало нечасто, – готовил ужин. В январе ему, наконец, дали комнату в общежитии, и с едой стало еще сложнее. Лешка мог себе позволить только чай без сахара, хлеб и крупы. Но ему было не привыкать. В конце февраля Иван Петрович вдруг объявил, что их лаборатория в этом году должна представить свой стенд на проводившемся в МГУ мартовском фестивале науки и что сам он будет там делать пленарный доклад. Эта новость вызвала настоящий ажиотаж. Конференции, всероссийские и международные, по их тематике происходили достаточно часто, но это был совершенно другой формат. Фестиваль науки, в отличие от всех прочих академических мероприятий, был рассчитан на самую широкую публику, в том числе и на школьников. И показать им нужно было нечто такое, чтобы пока не определившиеся со своим будущим дети решили посвятить жизнь науке, а взрослые прониклись бы ее важностью. В прошлом году такой фестиваль проводился впервые, и после него многие лаборатории получили новые гранты, а прикладники заключили договоры с крупными фирмами. Но главное, из-за чего прошлогодний фестиваль все еще не переставал обсуждаться и почему нового ждали с таким нетерпением – это атмосфера праздника. Настоящего праздника науки. Конечно же, Лёшка, как и большинство студентов самых разных факультетов МГУ, в прошлом году ходил на фестиваль науки. Он помнил вызвавшую восторг у толпы телеконференцию с ЦЕРНом, ползавших по полу в фойе мобильных роботов, гигантские очереди к полиграфу и к стенду кого-то из биологов, где можно было в микроскоп посмотреть на живущие в полости рта бактерии. Тогда он был до глубины души возмущен устроенным в университете балаганом и довольно быстро покинул превратившееся в шапито здание библиотеки. Однако теперь, по прошествии года, вынужден был согласиться, что вся эта интерактивная ерунда производит на неподготовленных зрителей наиболее сильное впечатление. Весь февраль в их лаборатории кипело бурное обсуждение того, как наиболее ярко и наглядно можно представить публике свою работу. Аспиранты, а вместе с ними и Лёшка, были усажены делать красочные презентации. Было решено снять пятнадцатиминутный фильм о рентгеновской кристаллографии белков. Хотя вся эта деятельность отвлекала от непосредственной работы, Лёшка неожиданно для себя получил от подготовки к фестивалю искреннее удовольствие. Ему нравилось думать, что он способствует популяризации науки, что лет через пять-семь в их лабораторию придут, как и он, увлеченные физикой ребята и скажут: «А помните фестиваль науки две тысячи шестого года? Именно после него мы решили поступать в МГУ, на физфак, на кафедру биофизики». Пусть его самого из университета и выжили, Лёшка по-прежнему считал физфак своим домом. Открытие фестиваля было назначено на вечер пятницы, двадцать четвертого. В этот день, а затем и в выходные, аспиранты, молодые научные сотрудники (таковых было двое) и Лёшка должны были посменно дежурить у стенда их лаборатории, установленного в фойе новой библиотеки университета. День этот выдался ясный, но холодный. Одетый в новый серый костюм (который, к слову сказать, ему на Новый год подарил Сергей Николаевич с пожеланием, чтобы тот приносил ему удачу на конференциях) и тонкую курточку, Лёшка сильно замерз, пока добирался до «интеллектуального центра МГУ», как пафосно называлась новая библиотека. До торжественного открытия фестиваля оставалось чуть более часа, так что любопытных зевак у входа пока не было, и Лёшка спокойно вошел внутрь. Яркий свет люстр отражался в гладком мраморе нового пола, кремовые колонны величественно вздымались до потолка. Между ними, как лавки торговцев, тянулись ряды стендов. Повсюду бегали организаторы с приколотыми к одежде бейджиками, чуть в стороне толпились приехавшие заранее журналисты. Лёшка сдал в гардероб куртку и осмотрелся, стараясь разглядеть знакомые лица. В принципе, он знал, где находится стенд их лаборатории, но не очень хорошо ориентировался в этом здании и опасался в толчее заблудиться. Он отошел в сторону и по пандусу поднялся на небольшое возвышение. В этой части фойе было чуть-чуть поспокойнее, и не любивший столпотворения Лёшка смог перевести дух. – Лёшка? Ты?! – вдруг раздался радостный вопль, и тут же откуда ни возьмись к нему подлетел Арсен и стиснул в крепком объятии. – Ты не представляешь, как я рад тебя видеть! Ты сейчас где живешь? Чем занимаешься? А то ушел тогда, не попрощавшись, на телефонные звонки не отвечаешь. Да Наташка какой-то бред несла… дескать, тебя сестра домой вызвала. А ты, значит, в Москве, да? – В Москве, – дождавшись паузы в потоке вопросов, ответил Лёшка. Он был рад видеть Арсена. Рад был узнать, что друг на него не в обиде. А то мало ли как Наташа могла преподнести его исчезновение. – Я телефон тогда потерял. Ну, в тот день, когда от вас уехал. – Ясно. А на письма ты не отвечаешь, потому что потерял комп? Ну да ладно, чего уж теперь. Ты как вообще? Чем занимаешься? – Работаю. В лаборатории структуры белка при институте кристаллографии РАН. А здесь дежурю на нашем стенде, – произнес Лёшка с нескрываемой гордостью. – Поздравляю! – искренне обрадовался за него Арсен. – Ты там в аспирантуре? Или как? – Ну, почти. Оформлен я лаборантом, но работаю вместе со всеми. – Здорово. Нет, правда, ты молодец. Фигово было бы, если б тебе пришлось уйти из физики. А я, представляешь… Наташа-то от меня ушла. Почти сразу после Нового года. – О! Это…из-за меня? – Нет, что ты. Из-за меня, – Арсен с горечью хмыкнул и замолчал, явно вспоминая что-то неприятное. Молчал и Лёшка. Он вообще не представлял, что нужно говорить в подобных ситуациях. – Ну, пойдем, что ли? Покажешь мне ваш стенд. А я потом тебе наш кафедральный. Около стенда их встретили о чем-то яростно спорящие Егор и еще один аспирант по имени Толя. Остальные пока не подошли. – Вау, Славин, крутой костюмчик, – протянул Толя, явно воспользовавшись их появлением для того, чтобы прекратить проигрываемый спор. Лёшка обменялся с ним и с Егором рукопожатиями, после чего представил им Арсена. Завязался общий разговор. Вскоре подошли остальные аспиранты, молодые сотрудники и Иван Петрович. Арсен, взглянув на часы, убежал к своему стенду. А люди все прибывали; кто-то оставался в главном фойе, но большинство уже бродило по коридорам, с любопытством разглядывая стенды. И Лёшка, глядя на любопытствующих, возблагодарил Бога за то, что летом не сумел устроиться ни на какую «приличную», с точки зрения Наташи, работу. А то и он бы сейчас, с трудом вырвавшись из офисной трясины, ходил бы в этой толпе и с тоской смотрел на ученых – людей, которым удалось не изменить своему призванию. До начала церемонии открытия оставалось минут пятнадцать, когда Иван Петрович, добродушно улыбаясь, предложил молодежи пойти в актовый зал и посмотреть, что там происходит. Все равно в ближайшие час-полтора будет мало желающих разглядывать стенды. Ну а если кто к ним забредет, он справится сам. Все, кроме Лёшки, обрадованно захлопали в ладоши. Он же с куда большим удовольствием остался бы со старшими коллегами. Но стоило об этом заикнуться, как Иван Петрович укоризненно на него посмотрел, покачал головой и велел развлекаться. Актовый зал был переполнен. Все места оказались давным-давно заняты, толпы студентов сидели и стояли в проходах. Волонтеры бегали, стараясь не наступать на расположившихся на полу людей, и пытались хоть как-то разместить в зале вновь прибывающих. Лёшка остановился, растерянно глядя на всё это безобразие. И охота же людям полтора часа, если не больше, находиться в такой тесноте! И ради чего?! Было бы еще тут что интересное. Так нет же! Наверняка церемония открытия, как обычно, сведется к занудным бессодержательным речам да к самодеятельному концерту. – О, Лёшка, смотри, как твой друг хорошо устроился. Идем к нему? – Толя указал куда-то в сторону первых рядов, бесцеремонно схватил Лёшку за руку и потащил вперед. Лёшке ничего не оставалось, как последовать за ним, стараясь ни на кого не наступить и не упасть. Вскоре и он увидел Арсена. Тот сидел на ступеньке боковой лестнице в непосредственной близости от сцены. Правда, зачем им с Толей туда идти, Лёшка так и не понял. Свободного места рядом с Арсеном явно не было. – Привет еще раз. Не подвинетесь? – достигнув цели, спросил Толя. Арсен представил их друзьям (к счастью, ни один из них при виде Лёшки не вспомнил летнего скандала), после чего сидящие подвинулись и каким-то чудесным образом освободили на ступеньке место еще для двух человек. Лёшка и Толя втиснулись в образовавшееся пространство. Вскоре свет в зале погас, и началась церемония открытия фестиваля. На сцену вышел ректор МГУ, Виктор Антонович Садовничий. Он произнес длинную речь о значении открывающегося фестиваля для университета и для всей отечественной науки, затем пригласил на сцену мэра Москвы. Официальные речи чередовались с концертными номерами. Хор, многочисленные танцевальные ансамбли, какие-то искренне верящие в свою важность чиновники калейдоскопом замелькали перед Лешкиными глазами. Ему было скучно. Он не понимал, что люди находят в таких «концертах». И если бы они сидели около выхода, Лёшка давно уже ушёл бы отсюда. А так ему пришлось набраться терпения и ждать окончания всего этого занудства. Лишь прозвучавшая со сцены фамилия «Лисовский» заставила его встрепенуться. Он вспомнил, как одним далеко не прекрасным майским днем познакомился с пижоном по имени Макс. И все, что за этим последовало. Вспомнил, как странно закончилось то знакомство. Словно книга без последних страниц. К тому же тогда, летом, Лёшке показалось, что именно Макс был виновен в размещении на форуме смонтированных фотографий. Зачем ему, богатому молодому хлыщу, это могло бы быть нужно, Лёшка так и не понял. Но он был уверен, что причиной как минимум половины его летних проблем стало именно знакомство с Максом. И вот теперь на сцене стоял родной дядя Макса, Дмитрий Сергеевич Лисовский. Это был высокий, плотного телосложения мужчина лет сорока. Русоволосый, в очках, смотревшихся на его грубоватом лице абсолютно чужеродным элементом. Голос его был глубокий, хорошо поставленный. Таким бы лекции читать, а не произносить речи, явно призванные затуманить людям мозги. Лёшка помнил о данном самому себе обещании не судить о людях предвзято, но к таким типам, как этот Лисовский, иначе, как негативно, относиться не мог. Олигарх он, надо же! Да проще надо о нем говорить, проще: обыкновенный вор. Вернее, как раз таки необыкновенный, раз сумел награбить в таких масштабах. И наверняка ведь для этого Лисовского, как и для всех ему подобных, человеческая жизнь не представляет никакой ценности. Так что можно смело записывать его не только в воры, но и в убийцы. Такие люди должны сидеть в тюрьме, а не выступать с речами в университете. Но разве ж в бандитской России их кто посадит?! Лисовский между тем закончил выступление – что-то о недавно созданной под Челябинском биохимической лаборатории – и вернулся в зал. Он сидел в первом ряду, рядом с Лужковым и Садовничим, и Лёшка, возмутившись таким соседством, фыркнул и отвернулся. Отзвучали последние ноты мазурки, и сменивший на сцене танцоров конферансье объявил антракт. Вспыхнул свет, сидевшие в проходах люди повскакивали со своих мест. Встали и Арсен с друзьями, и Лёшка, и Толя. – Эммм… Я, пожалуй, пойду. Посмотрю, что там, у стенда делается. Может, Ивану Петровичу помощь нужна, – сказал Лёшка и принялся оглядываться в поисках пути для отступления. – Да ладно тебе! Насидишься у стенда еще за два дня. Классный же концерт, оставайся, – зачем-то возразил ему Толя. Лёшка покачал головой, примечая ближайший выход. – Ну, я пошел. Пока. – Пока. Еще встретимся. Обменяемся заново телефонными номерами, – Арсен протянул ему на прощание руку, Лёшка пожал ее и стал выбираться из зала. В фойе, где располагался их стенд, народу было немного. Большинство зрителей на время антракта оставалось в зале или бродило по главному вестибюлю. Лёшка облегченно вздохнул. До чего же он ненавидел столпотворения! Иван Петрович его появлению был рад. Ему давно уже наскучило сидеть в окружении следивших за другими стендами аспирантов, и теперь он засобирался домой. В фойе вошла группа мужчин в строгих костюмах. К немалому своему удивлению в одном из них Лёшка узнал Лисовского. Он и его спутники остановились перед стендом университетской лаборатории кристаллохимии, между ними и дамой, представлявшей стенд, завязался разговор. Лёшка во всю глядел на Лисовского, недоумевая, что ему здесь могло понадобиться. Неожиданно тот повернулся, и их взгляды встретились. Лёшка поспешно потупился, не желая привлекать к себе внимания. Но было поздно. Когда он пару секунд спустя поднял взгляд, Лисовский все еще смотрел на него. Пристально, изучающе. Как-то недобро. У Лёшки по спине побежал холодок, сердце заполошно забилось. Он сам не знал, чего испугался, – это было иррациональное, какое-то первобытное чувство. Страх жертвы, встретившей хищника. Лисовский, глядя ему в глаза, усмехнулся, что-то сказал своим спутникам, и уже пару минут спустя их группа переместилась к Лешкиному стенду. – Здравствуйте, – поприветствовал их Иван Петрович. – Интересуетесь кристаллографией белков? – Да. Расскажите, пожалуйста, об исследованиях в вашей лаборатории, – попросил один из мужчин, тот, что несколькими минутами ранее активнее всего разговаривал с дамой-химиком. Иван Петрович произнес заранее заготовленную для неспециалистов речь. Его слушали внимательно, все тот же мужчина порой задавал уточняющие вопросы. – А молодой человек у вас чем занимается? – слегка кивнув в сторону Лёшки, спросил вдруг Лисовский. – Методикой ab-initio разрешения фазовой проблемы кристаллографии белка, – не моргнув глазом назвал Иван Петрович одну из тем Лешкиных исследований. И тут же добавил: – У нас очень талантливые аспиранты. – Не сомневаюсь. И поздравляю: в наше время редкость встретить по-настоящему талантливого… аспиранта, – Лисовский вроде бы отвечал Ивану Петровичу, но Лёшке показалось, что речь идет о чем-то другом. И что его слова – отнюдь не комплимент. Неужели он что-то знает об их с Максом знакомстве?! Но что?! И это же было уже давно, почти год назад. Не может он спустя столько времени помнить о таких пустяках! Лисовский между тем как будто потерял к происходящему интерес, что тут же заметили его спутники. Поспешно попрощавшись, гости покинули фойе, оставляя за собой разочарованного отсутствием каких-либо предложений с их стороны Ивана Петровича и встревоженного Лёшку.