Момент силы

Июнь 2006 Сладковатый запах цветов смешивался с ароматом смолы, свежей хвои и берез. Звенели комары, перекликивались над головой птицы. По каменистому склону бежал ручей, искристо-прозрачный и звонкий, на дне поблескивали разноцветные камешки. Лешка присел на корточки и зачерпнул ледяной водички, плеснул ею себе в лицо. Вода бодрила и освежала. Хотелось бездумно улыбаться и вести себя, как ребенок. Он еще раз опустил руку в ручей и шлепнул по ее поверхности раскрытой ладонью. Поднялся фонтан брызг, похожих на драгоценные камни. В прошлое воскресенье Лешка с Дэвидом, профессором Конорсом, были в минералогическом музее Ильменского заповедника, и он до сих пор находился под впечатлением от красоты выставленных там кристаллов. Впрочем, куда больше, чем холодные и неживые камни, Лешку завораживала уральская природа. Леса здесь были сосново-березовые, светлые и величественные. Извилистой лентой протекала река, голубели озера со звучными именами: Большой Кисегач, Силач, Кясли, Увильды… На их берегах высились мрачные и суровые глыбы, словно древние стражи, оберегающие покой вод. После шума Москвы лесная тишина казалась почти осязаемой. Ее хотелось слушать как музыку, как симфонию. И особенно насыщенной она становилась в вечернее время. Тут у Лешки громко заурчало в животе. Он встал и посмотрел на часы. Девять пятнадцать. Пора было возвращаться к оставленному у обочины велосипеду и ехать домой, чтобы успеть до темноты. Велосипед он купил с первой зарплаты почти две недели назад. Настоящий горный, с толстыми шинами и переключателями скоростей. Отдать за него пришлось почти треть зарплаты – сумму, на которую еще недавно он жил бы несколько месяцев. Но Лешка о своей покупке ничуть не жалел. Без велосипеда здесь невозможно добраться до самых красивых мест. А жить рядом с Ильменским заповедником и не увидеть его было бы преступлением. Вот уже полтора месяца Лешка работал в «Фермион-лаб» и был почти всем доволен. Оборудование оказалось великолепным, куда лучше, чем то, с которым он имел дело в Москве, и его исследование шло полным ходом. К тому же «Фермион-лаб» находилась загородом, в тихом и красивом местечке на юго-восток от Миасса. Автономностью ее территория напоминала студенческий городок МГУ. Здесь все было свое: шесть лабораторных корпусов, административное здание со столовой и спортзалом, в котором, правда, Лешка ни разу не был, а также несколько живописных улочек с домами для сотрудников. Дома были деревянные, двухэтажные, с водопроводом и центральным отоплением. В каждом из них имелась своя кухонка, общий зал и четыре жилых комнаты. Семейных людей селили отдельно, а остальным предоставляли комнаты. Впрочем, за плату можно было договориться и жить одному. Но пока не все дома были заняты, и некоторым счастливчикам целые дома доставались без дополнительных трат. Лешка, например, ни о чем с администрацией не договаривался, но жил без соседей. Хотя везением это не считал. Его домик был крайним на улице, самым дальним от лабораторий, причем соседние дома пустовали. С наступлением темноты ему делалось неуютно. Из окон виднелся лишь темный лес да объездная дорога, которой никто никогда не пользовался. Так что создавалось впечатление, что он здесь совсем один. Первые несколько дней эта изолированность действовала ему на нервы. Потом Лешка узнал, что всю территорию «Фермион-лаб» надежно охраняют, и успокоился. Но все равно с нетерпением ждал, когда к нему кого-нибудь подселят. В их группе биофизиков было двадцать три человека. Возглавлял ее профессор Конорс, известнейший специалист в области кристаллографии белков. Лешка читал все его статьи и давно уже надеялся пересечься с ним на какой-нибудь конференции. Но никогда даже не думал, что доведется работать под его руководством. Более того, что тот станет ему другом. Дэвид Конорс оказался совсем не таким, как Лешка себе представлял. Во-первых, ему было всего тридцать семь лет – удивительно мало при его профессиональной репутации! Ну а во-вторых, он оказался чрезвычайно энергичным и общительным. Все вокруг было ему интересно. Он много читал о России и русских, об Урале и здешних достопримечательностях, а затем с неподдельным энтузиазмом делился информацией с окружающими. Лешка и сам не заметил, как сошелся с ним и стал проводить в его компании свободные вечера и выходные. Отчасти Дэвид заменил ему Сергея Николаевича и Ивана Петровича, по которым Лешка сильно скучал. К тому же, общение с ним было не только приятно, но и полезно. Лешка выяснил, что его английский, почерпнутый в основном из научной литературы, не так уж плох. Конечно, словарного запаса ему порой не хватало, но он быстро научился не зацикливаться на конкретных словах, а объяснять их значение. Поначалу Елена, официальный переводчик Дэвида, над ним добродушно посмеивалась и в отсутствие начальника поправляла или давала советы, но затем ее отношение к Лешке резко изменилось. Равно как и Лешкино – к ней. В их группе все более или менее владели английским и обычно в рабочее время перевода не требовалось. Но Елена все равно присутствовала в лаборатории, готовая в случае необходимости прийти Дэвиду на помощь. В тот день к ним за консультацией зашел кто-то из биохимиков, и перевод, наконец, понадобился. Лешка при этом был занят своими делами и не замечал, что говорит Елена. Но одна особо безграмотная с точки зрения физики фраза привлекла его внимание. Лешка прислушался и пришел в полный ужас. Елена не просто не разбиралась в физике. Она не знала элементарнейших вещей, известных любому нормальному школьнику! Она была абсолютно некомпетентна! И бросала тень на Дэвида, на всю их лабораторию. Лешка не выдержал и очередную ее ошибку поправил вслух. А затем еще и еще. Тут уже Дэвид подозвал его и попросил переводить вместо Елены. Но после этого случая не уволил ее, а лишь посоветовал, какие учебники по физике ей следует прочитать. И полвечера потратил на то, чтобы успокоить ее истерику. Лешку поведение профессора повергло в шок. Он не понимал, как можно терпеть возле себя безграмотную недоучку и позволять ей портить свою репутацию. К тому же ее неправильный перевод запросто мог привести к ошибкам в исследованиях. К бессмысленной трате времени и материала. Чуть позже Дэвид ему свою позицию объяснил. Он пришел к Лешке после работы, задумчивый и усталый, и рассказал, что за неполный год Елена – уже пятая его переводчица. Но в отличие от своих предшественниц она хотя бы пытается разобраться в физике. Поэтому он собирается дать ей шанс. Помочь понять, что скрывается за заученной терминологией. Лешка уж было хотел возмутиться и сказать, что научно-исследовательская лаборатория – не место для того, чтобы учиться азам. Но тут вспомнил, как его самого пытались выжить из физики, и как Сергей Николаевич с Иваном Петровичем ему помогли. Так что когда Дэвид попросил его хотя бы первое время переводить профессиональные разговоры вместо Елены, Лешка ответил согласием. И даже посоветовал ей через Дэвида несколько хороших русскоязычных учебников. Но Елена не знала о его участии и видела в нем врага. Да и некоторые члены группы стали относиться к нему с прохладцей. Его посчитали выскочкой и карьеристом, и каждый, кто не был уверен в себе и своих знаниях, опасался, что Лешка и его выставит перед начальством некомпетентным дураком. Как будто Дэвид сам не понимал, кто и что из себя представляет! На самом деле, группа у них была неплохая. Из двадцати трех человек Лешка лишь пятерых считал откровенным балластом. Все они дружили между собой и были ставленниками прежнего директора. Но, несмотря на нескольких лентяев, атмосфера в лаборатории царила боевая, рабочая. И Лешка за полтора месяца ни разу не пожалел, что принял сделанное «Фермион-лаб» предложение. Как обещали, ему организовали отсрочку от армии и с сентября оформили в аспирантуру Челябинского государственного университета. Лешка был счастлив и думать забыл о Лисовском. Погрузившись в воспоминания, он и не заметил, как вернулся к оставленному в придорожных кустах велосипеду. Выбрать который ему, кстати, помогал Дэвид. И с ним же вдвоем они совершили первые для Лешки поездки по окрестностям. Дэвид показал ему свои любимые места на окраине заповедника и отвел в музей минералогии. За что Лешка ему был искренне благодарен. Освещенная закатным солнцем проселочная дорога выглядела весьма живописно. Вдоль нее росли молодые сосенки и березки, пестрело цветущее разнотравье. В воздухе толклись сбившиеся в рой комары и вспархивающие из-под колес бабочки. На горизонте темнели горы. Глядя на такую красоту вокруг, трудно было поверить, что Ильменский заповедник расположен на границе экологически кризисной зоны. Но это, увы, было так. Лешка внимательно изучил экологическую карту Челябинской области, и его поразило зияющее, словно рана, красное пятно. Он и раньше слышал название «Карабаш», но лишь недавно осознал, как близко от этого города находится «Фермион-лаб». Всего в сорока километрах! Когда Лешка впервые увидел фотографии Карабаша, ему всю ночь снились кошмары. Красные и оранжевые реки, лишенная растительности потрескавшаяся земля, полуразвалившиеся дома, в которых продолжают жить люди. И все это – на фоне дымящихся труб медеплавильного комбината. Жутко. Казалось невероятным, что это не фотошоп, не декорации к голливудскому апокалиптическому фильму. Что не на каком-нибудь Марсе, а на Земле есть подобные леденящие душу пейзажи. Затем Лешка совершенно случайно узнал, что одна из групп химиков в «Фермион-лаб» работает с пробами грунта, воздуха и воды, взятыми в самом Карабаше. Но их исследованье было закрытым, и пока что ему не удалось выяснить, над чем именно они работают. Но он не оставлял надежд поближе познакомиться с кем-нибудь из той группы и предложить им свою помощь. Собственное исследование белков казалось ему очень важным, но поиск лекарства для отравленной людьми природы – еще важнее. Дул попутный ветер, и на ровных местах да под горку велосипед катился быстро и легко. Так что до территории «Фермион-лаб» Лешка добрался минут за сорок. Перед воротами он не стал спешиваться, как чаще всего делал, а лихо проскочил в узенькую калитку. Уже практически стемнело, так что вокруг горели фонари. В стоящих поодаль жилых домах светились окна, и только лабораторные корпуса по случаю воскресенья оставались темными и пустыми. В будни-то многие засиживались на работе допоздна. Лешку и самого не раз выгонял из корпуса ночной сторож, делающий в полночь обход. Но по воскресеньям работать разрешалось лишь до четырех дня. Не успел Лешка об этом подумать, как увидел, что в одном из корпусов светятся два окна. Он хмыкнул, удивленный тем, что кто-то сумел обойти приказ администрации и остался поработать воскресным вечером. И тут понял, что это не просто в каком-то корпусе горит свет. Это был их корпус. И окна их комнат. Лешка остановился и слез с велосипеда. Ему стало ужасно интересно, кто же это в их группе такой трудоголик. И… всё ли в лаборатории в порядке. Он подкатил велосипед к крыльцу и вошёл в здание. Обычно дежурившего на первом этаже сторожа почему-то на месте не оказалось, и Лешка подумал: может, это он что-то делает в их комнатах? Но что? Охранявшие «Фермион-лаб» верзилы любопытством не отличались. И к дорогому оборудованию не приближались без крайней на то необходимости. Лешка замер у входной двери, засомневавшись, стоит ли ему подниматься. И как он объяснит охраннику свое появление. Хотя, что значит «как объяснит»?! Конечно же, он скажет правду. Что ехал мимо и заметил в окнах свет. Зашел выяснить, все ли в порядке. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что охранника все еще поблизости нет, Лешка пересек холл и поднялся на второй этаж. Тусклый ночной свет едва освещал длинный пустой коридор, по которому в разгар дня все время сновали люди. Даже когда он задерживался на работе допоздна, в соседних кабинетах был еще кто-нибудь. Пищали и гудели работающие приборы, позвякивали колбы. Сейчас же в корпусе стояла мертвая тишина. Хотя нет… вот этот писк Лешке был хорошо знаком. Такой звуковой сигнал издавала ультрацентрифуга, заканчивая работу. Ею Лешка, как и все его коллеги, пользовался довольно часто для очищения клеточного экстракта. Значит, он оказался прав: кто-то из их группы сумел договориться с охранником и остался на ночь работать. Не постучавшись, Лешка открыл дверь. Посреди комнаты, спиной ко входу, стоял Степан. Очень толковый научный сотрудник, он приехал в «Фермион-лаб» чуть больше года назад из Петербурга, где непосредственно перед этим защитил диссертацию. Лешка ничуть не удивился, что именно он решил поработать в неурочное время. Во многом Степан походил на него самого, и Лешка с удовольствием бы с ним подружился. Но тот не захотел с ним общаться. Да и вообще ни с кем в лаборатории. Даже Дэвиду было трудно с ним контактировать. – Добрый вечер, – поздоровался Лешка. Степан вздрогнул и уронил колбу. По полу растеклась лужа. – Что… что ты тут делаешь? – обернувшись, нервно спросил Степан. Он был очень бледен, в его взгляде отражался страх. Ну да, не мудрено испугаться, когда уверен, что в здании один, а сзади к тебе кто-то подкрадывается. – Прости, я не хотел тебя пугать. Ехал мимо, увидел свет в окнах, вот и зашел, – торопливо объяснил Лешка. Он чувствовал себя виноватым, ведь из-за него Степан лишился части очищенного клеточного экстракта. – А ты что тут делаешь? – Работаю. Не успел кое-что днем, а до завтра ждать слишком долго. Послушай… не говори никому, что видел меня здесь. Даже Павлу, охраннику, а то он никогда больше меня не впустит в неположенное время. – Хорошо, – кивнул Лешка. Потеребил рукав свитера и окинул помещение рассеянным взглядом. Он чувствовал себя крайне неуютно и уже жалел о том, что пришел сюда. Человек работает, а он ему помешал. Да еще Степан вон как переволновался: смотрит встревоженно, говорит быстро и с очень неприятными, просящими интонациями. Теперь уже точно они никогда не смогут нормально общаться. – Ну, раз тут все в порядке, я пойду. – Да-да, иди. Когда Лешка спустился на первый этаж, охранник уже был на своем посту. – Алексей Викторович?! Что вы здесь делаете? – Павел встал из-за стола и стремительно подошел к замершему от грозного окрика Лешке. – Ничего. Я… – тут Лешка вспомнил, что обещал Степану не выдавать его, и запнулся. Нужно было срочно придумать какой-нибудь повод для своего неурочного появления в лаборатории, но в голову, как назло, ничего не приходило. Взгляд Павла потяжелел, словно он смотрел не на сотрудника лаборатории, а на пойманного с поличным преступника. Но Лешка ведь ничего плохого не сделал! И никому не расскажет, что Павел пустил Степана на ночь поработать. – Я просто забыл днем в лаборатории телефон, вот и зашел забрать его. – Забрали? – Что? А, да. Забрал. – В таком случае – до свидания, Алексей Викторович. До завтра. – Павел взял его за локоть и подвел к выходу. Лешка мысленно фыркнул. Такого, чтобы охранник физически выпроваживал его из лаборатории, с ним еще не случалось. До дома он доехал быстро, и уже минут через десять готовил ужин. А затем полночи читал статьи о реагентах, используемых в промышленных фильтрах. Поначалу утро понедельника ничем не отличалось от утра любого другого дня. Лешка проснулся в половине восьмого, плотно позавтракал и отправился на работу. Все его мысли были только о запланированном на сегодня эксперименте, а потому он не сразу заметил стоящий в коридоре второго этажа странный сладковатый запах. Лешка принюхался, но не успел понять, чем так пахнет, как дошел до своей двери. Открыл ее, и резкая вонь ударила в нос. В комнате толпились люди: один из заместителей директора «Фермион-лаб» со свитой, несколько непонятных типов в строгих костюмах, техники, Дэвид с Еленой и другие члены Лешкиной исследовательской группы. Лешка огляделся, отыскивая взглядом Степана, но того пока не было. Бедняга! Вот он и поработал в неурочное время! Каким-то образом сломал холодильную установку, и вся их группа осталась без белка, свежезамороженной плазмы и криопреципитатов. Фактически – полностью без материалов исследования. Не один месяц теперь уйдет на восстановление утраченного. Придется заново синтезировать белки, повторять многие эксперименты. Масштаб катастрофы был ужасающ. Тут кто-то из техников подошел к окну и наконец открыл его. Свежий воздух ворвался в комнату, стало хоть немного легче дышать. Лешка сделал пару шагов назад и прислонился к стене. Он, как и все остальные, был совершенно растерян и не представлял, что теперь делать. Наверное, сегодня их группе работать не дадут. Минимум день уйдет на очистку помещения и починку холодильной установки. Как она вообще могла сломаться?! – Она не сломана. Кто-то ее отключил, – прошептал стоящий рядом лаборант Костя, и Лешка понял, что последний вопрос случайно произнес вслух. – Отключил?! Как это? Зачем? – Не знаю. Никто пока не знает. Будет расследование. Расследование… Лешку аж передернуло. Какое грязное, липкое слово. Как будто тут, среди биофизиков, может оказаться преступник. Нужно срочно рассказать Дэвиду, что вечером он был в лаборатории и видел здесь Степана. Пусть расспросит его, он ли отключил холодильную установку и если да, то зачем это сделал. Лучше разобраться во всем самим, не дожидаясь тупиц-солдафонов. Уличив минутку, когда Дэвид ни с кем не разговаривал, Лешка подошел к нему и попросил отойти в сторонку. – Ты что-то знаешь? – тихо спросил Дэвид. Он тоже не хотел быть услышанным кем-то из посторонних. – Да. Я был тут вчера вечером. Где-то в десять – десять пятнадцать. Возвращался из заповедника на велосипеде и увидел, что в наших окнах горит свет. Зашел посмотреть, все ли в порядке. Охранника внизу не было, так что я поднялся сюда. И тут встретил Степана. Он работал с клеточным экстрактом. Мы поговорили от силы минут пять, и я ушел. Холодильная установка тогда еще была включена, и все выглядело нормально. Внизу я встретил Павла. Сказал, что днем забыл телефон и приходил забрать его. – Ты думаешь, это сделал Степан? Но зачем? – Не знаю. Спроси у него, – Лешка чуть заметно кивнул в сторону входной двери, возле которой стоял только что появившийся Степан. Выглядел он откровенно плохо. Красные глаза, опухшее лицо. Он явно чувствовал себя виноватым и даже не пытался скрыть это. Степан посмотрел в их сторону, и Дэвид поманил его к себе. Тот побледнел еще больше, но подошел. – Д-доброе утро, – дрогнувшим голосом произнес он. – Что здесь случилось? – Кто-то ночью отключил холодильную установку. Вы ничего об этом не знаете? – Я? Нет. Откуда? Я же только пришел, – сказал Степан, но выражение лица у него при этом было такое, что стало понятно: все он знает. Но боится признаться. – Вы были последним, кто работал в лаборатории. Вчера вечером… во сколько вы ушли отсюда? – Вчера? – Степан затравленно посмотрел на Лешку. Отвернулся и прошептал: – Вы ошиблись. Вчера я не был в лаборатории. – Как же не был?! Мы же с тобой здесь встречались! Даже разговаривали! – возмутился его откровенным враньем Лешка. – Нет. Меня здесь не было. Лешка и Дэвид переглянулись. Лешку до глубины души потрясло поведение Степана. Даже если это он случайно отключил холодильную установку, зачем отрицать это?! Как он может врать и юлить?! Ведь у него все на лице написано! Да и Лешке всегда казалось, что Степан – человек честный. И что за свою вину готов отвечать. – Ну, это легко проверить. На записи с камер будут видны все, кто приходил вчера в лабораторию и выходил из нее. Степан тяжело вздохнул, но промолчал. Дэвид посмотрел на него пристально, но тоже ничего больше не сказал и отошел к начальнику охраны, которого, насколько Лешка знал, звали Никитой. Они коротко переговорили и вышли из комнаты. А вместе с ними – и еще несколько человек в костюмах. – Зачем ты врешь? Ты же был вчера тут. И на камерах сейчас это будет видно, – сказал Лешка, когда они остались в своем закутке одни. Но Степан лишь помотал головой, прошептал: «Прости» и отошел от него. Почти полчаса спустя Никита вернулся в комнату. Дэвида рядом с ним не было. Он угрюмо посмотрел на Лешку и направился прямо к нему. – Алексей Викторович, пройдемте, – Никита взял его под руку и вывел из комнаты. Но в коридоре не отпустил, а без объяснений куда-то потащил. Лешка едва поспевал за его широким шагом, но так и не попросил идти помедленней. Никита привел его на первый этаж, в операторную видеонаблюдения. Там уже находился мрачный Дэвид, все те же люди в костюмах и вчерашний ночной охранник, Павел. – Алексей Викторович, зачем вы отключили холодильную установку? – строго спросил незнакомец в костюме. – Леонид Петрович! – укоризненно воскликнул Никита. – Пусть ответит! – Я?! – удивился Лешка. Отнюдь не сразу он понял, кому Леонид Петрович задал вопрос. – Но я ее не отключал. Я, действительно, был вчера тут, и Павел меня видел. Но я ничего такого не делал! – тут он, задыхаясь и запинаясь от волнения, пересказал события минувшего вечера. – Все это прекрасно, если бы не одно «но»: Степана Дмитриевича вчера в лаборатории не было. – Это он вам сказал? – Он сказал, а камеры его слова подтвердили. На записи хорошо видно, что кроме вас никто вчера в лабораторию не заходил. И Павел никого другого не видел. – Но как же… Я же… – Лешка замолчал, не зная, что сказать. Происходящее не укладывалось в его голове. – Так зачем вы ее отключили? – Я этого не делал! – Понятно, – Леонид Петрович отвернулся и обратился к начальнику охраны: – Заприте Славина пока в его комнате. Займемся им позже. Сейчас нужно навести порядок наверху. Никита сделал знак рукой одному из своих громил, Лешку схватили и повели к выходу. – Подождите! – остановил охранника Дэвид. – Леонид Петрович, разрешите мне поговорить с Алексеем наедине. Это не займет много времени. – Поговорите. Может, хоть вам он признается. Все, кроме Дэвида и Лешки вышли из комнаты. На несколько секунд установилась тишина. Лешка не спешил нарушать ее. Ему было слишком стыдно перед другом и начальником. Хотя он и не был виноват, но почему-то чувствовал себя преступником. И особенно горько ему было сознавать, что и Дэвид, и все его коллеги – теперь, наверное, уже бывшие – станут считать его вредителем и негодяем. – Алекс, посмотри на меня, – произнес вдруг Дэвид. Его голос звучал непривычно глухо. Чуть поколебавшись, Лешка поднял взгляд, и Дэвид неожиданно ему улыбнулся. – Я знаю, что ты не виновен. Я видел реакцию Степана на твои слова и понимаю, что он что-то скрывает. Но пока я ничем помочь не могу: все улики против тебя. Но я обещаю, что во всем разберусь. Ты мой друг, ты мой подчиненный, и я за тебя отвечаю. Так что не бойся. Верь мне и жди, все обязательно разъяснится. – Спасибо, – прошептал Лешка. Он почувствовал, как на его глаза наворачиваются слезы, и поспешил отвернуться. Доверие Дэвида значило для него очень много. И впервые с той минуты, как его несправедливо обвинили, он поверил, что все обойдется. Что, может еще, его и не уволят.