Момент силы

Капли воды искристо поблескивали на лепестках цветов: бархатцев, анютиных глазок, петуний… Буйство красок радовало взгляд, вызывало невольное восхищение. Все эти цветы Лешка посадил здесь четыре дня назад, но они уже прижились: расправили листья, потянулись к животворящему солнцу. Черный мрамор могильной плиты, словно зеркало, отражал высокое ясное небо и ветви деревьев. Рядом зеленел отцветший жасминовый куст, недавно подрезанный, аккуратно перевязанный ленточкой. Умиротворяющую тишину лишь изредка нарушало карканье ворон да жужжание насекомых, снующих вокруг цветов. Лешка поставил опустевшую лейку на лавочку и сам сел рядом. Откинулся на спинку, расслабляясь, и глубоко вдохнул. Непривычное к физической работе тело протестующе ныло, но эта усталость была приятной. Вспомнилось, как в детстве они с мамой трудились на огороде. Земли у них было совсем немного: соток пять или шесть, но они ухитрялись выращивать на ней картошку и другие овощи. В какой-то момент денег в семье стало критически не хватать, и они круглый год питались за счет выращенного на своем огороде. Солили огурцы и помидоры, хранили в мешках картошку, свеклу, морковь… Наверное, взрослым тот период дался нелегко. Но Лешка вспоминал о нем с ностальгией. Как они с дядей ездили на велосипедах в лес за ягодами и грибами, как он помогал маме и дедушке с прополкой, поливом, сбором урожая. Для него все это было игрой, интересной и увлекательной. Он почти не общался с ровесниками, и старшие родственники были его самыми близкими друзьями. С фотографии на черной плите смотрела мама. Ее губы были изогнуты в легкой полуулыбке, вокруг глаз расходились лучи морщинок. Казалось, она вот-вот рассмеется: весело, заливисто, заразительно, так, как умела она одна. Лешка тоже улыбнулся, но отнюдь не радостно. Ему сейчас так не хватало мамы! И до чего же несправедливо, что она умерла молодой, всего в сорок четыре года. Инфаркт… Тем более неожиданный, что она никогда не жаловалась на сердце. Мама казалась на удивление сильной женщиной. Она практически в одиночестве вырастила двоих детей. Будучи химиком по образованию, в тяжелые девяностые она не бросила свой институт: продолжала заниматься экспериментами, вела занятия у студентов и при этом подрабатывала, торгуя канцтоварами в киоске около дома. Лешка до сих пор помнил, как в девять лет собирал коллекцию ластиков. Сестра над ним по этому поводу подтрунивала, но не злобно, и сама же дарила ему на праздники новые ластики. Где-то они сейчас?.. Наверное, давно выброшены. В детстве у них с Аней отношения были не идеальные, но и не плохие. Старше него на два года, сестра опекала его, иногда вместо мамы читала вслух книжки, чего Лешка, признаться, страшно не любил — интонации у нее были просто ужасные. Она не заставляла его играть с собой в куклы, как некоторые другие девчонки младших братьев, а позже не мешала учиться и даже иногда наблюдала за опытами, которые он ставил по «Занимательной физике» Перельмана. Особой близости между ними никогда не было — они не делились друг с другом секретами и обидами, интересовались диаметрально противоположными вещами, — и все же оставались семьей. Лешка тяжело вздохнул и поднял с земли влажную тряпку. Памятник на могиле выглядел чистым, но протереть его напоследок не помешает. Он полил тряпку водой и принялся за дело, в то время как его мысли вернулись к Ане. С тех пор, как он уехал в Москву, они виделись редко. Лешка приезжал домой только на летние каникулы, да и то обычно не на два с половиной месяца, а на пару недель. В прошлом году, когда он жил у Арсена с Наташей и надеялся уехать в аспирантуру во Францию, выбраться к сестре вообще не получилось. Летом до этого их кафедра проходила практику на Белом море, а еще годом раньше он отдыхал в «Буревестнике». Сама же Аня за шесть лет навестила его в Москве лишь пару раз. Мама приезжала к нему намного чаще! Но Лешка на Аню не обижался. У нее теперь была своя семья: в двадцать она вышла замуж и уже родила двоих детей. Конечно, ей было не до брата! Лешка вспомнил племянников, и на душе у него потеплело. Хотя он не мог бы сказать, что любит детей — скорее он их побаивался, слишком уж они были шумными и непредсказуемыми, — но с Петей и Мишей возился с удовольствием. Старшему уже исполнилось шесть лет, младшему — четыре, и их пора было учить читать и писать. Аня радостно вручила Лешке букварь и целую гору детских книжек с картинками, а сама занялась накопившимися домашними делами. Ее муж, будучи инженером-строителем по специальности, недавно устроился на работу в фирму по установке бассейнов. Платили там лучше, чем на его прежней работе, но и времени на семью оставалось намного меньше. Частенько заказы поступали из пригородных домов местных нефтяников-богатеев, и Сережа ездил «на место» с ночевкой, а то и вовсе на несколько дней. Ох и зря Лешка вспомнил про богатеев! Рука его дрогнула, он выронил тряпку. Нет! Нельзя об этом думать, нельзя! Только не здесь! Не рядом с мамой… Вот уже пять дней прошло с тех пор, как он вернулся в родной город, попросту сбежав из «Фермион-лаб». Вопреки опасениям, на выходе из лаборатории его никто не остановил, и погоня не бросилась по следу. Признаться, Лешке было стыдно перед Дэвидом и остальным коллегами, что он исчез без предупреждения. Но терпеть больше тот кошмар он не мог! Живой человек — не игрушка, чтобы так с ним обращаться, использовать, словно вещь, и ломать. К тому же Лешка не понимал, зачем Лисовскому понадобилось над ним издеваться. Они находились в слишком разных весовых категориях: и в материальном плане, и в социальном. Между ними не было абсолютно ничего общего, даже в «Фермион-лаб» они никогда не пересекались. Так за что же с ним так?! Почему?! Единственное пришедшее Лешке в голову более или менее правдоподобное объяснение было связано с отключением холодильной установки и последовавшими за этим событиями. Его тогда обвиняли в чем-то абсолютно диком и неправдоподобном. Но что, если Лисовский поверил? Что, если он в самом деле считал, будто Лешка обворовывает его лабораторию и… А вот что «и», Лешка не знал. На преступника логично было бы натравить милицию или службу безопасности, но уж никак не… не насиловать. И почему это повторилось? Да еще месяц спустя. Поначалу ему в голову еще пришла мысль, что Лисовский — гомосексуалист и что Лешка себе на беду мог просто понравиться ему. Но он тут же отбросил ее в сторону, как абсолютно нежизнеспособную. Хотя он знал, что в жизни многих людей секс играет важную роль, но до конца не понимал природу подобных желаний. Да и то, что произошло между ним и Лисовским, к сексу не имело ни малейшего отношения. Это было откровенное насилие, желание сильного поиздеваться над слабым, столь хорошо знакомое Лешке с детства. Только озлобленные подростки непохожих на себя бьют, ломают и рвут их вещи, а жестокие взрослые заходят дальше. Им недостаточно поставить неугодного на колени, они разрушают и весь его мир. Оскверняют душу и тело, отнимают веру, заставляют отказаться от самого себя. От прежних стремлений и убеждений, от всего, что было дорого и свято… загоняют в серость и пустоту. Лишенный возможности работать в лаборатории, Лешка чувствовал себя потерянным. Он все еще по инерции вспоминал прочитанные ранее статьи, думал о том, какие эксперименты нужно бы сделать, какие теории подтверждаются новыми данными, а что в расчетах не так, что стоило бы изменить. Но все это напоминало фантомную боль в ампутированной конечности, а Лешка сам себе — зверя, отгрызшего собственную лапу, лишь бы выбраться из силка. Но это иллюзорное спасение. На трех ногах в лесу не выжить. И он точно так же не мог жить без физики. Ему было страшно думать о собственном будущем. Он не представлял, что теперь делать, к кому обращаться за помощью. Диплом об окончании университета, равно как и школьный аттестат, и трудовая книжка, остались в отделе кадров «Фермион-лаб». Ему ведь оставался всего месяц до начала учебы в аспирантуре. Можно, конечно, было обратиться в МГУ с просьбой о выдаче дубликата диплома, но это могло оказаться прямой дорогой в военкомат. У него снова не было никаких отсрочек от армии, а оказаться там, среди необразованных и жестоких юнцов, которые могут сделать с ним то же самое, что и Лисовский… нет! Нет-нет-нет! Не ради этого он сбежал, бросил физику, весь свой мир. Какая, однако, злая ирония, что в обществе сильным и смелым считают не того, кто день ото дня трудится, бросая вызов незнанию, с пробиркой или микроскопом в руках борется за человеческий прогресс, а дикаря, готового рвать зубами противников. Ученые столько делают для мира и цивилизации, так почему же их не оставят в покое?! В средние века их жгли на кострах инквизиции, в новое время им приходится сталкиваться с безжалостной и равнодушной махиной капитализма… и даже в советские времена до войны лучшие умы страны работали не где-нибудь, а в закрытых шаражках. До войны… Лешка не понимал, почему люди, не из конкретной страны, а люди мира, Земли, столько сил, времени и ресурсов тратят на войны. Почему до сих пор кто-то кого-то бомбит и расстреливает, когда на планете столько глобальных нерешенных проблем. Это и экология, зияющие на картах многих стран пугающе-красные пятна, голод жителей Африки, эпидемии, с каждым годом все расползающаяся Сахара… Лешка тяжело вздохнул, покачал головой и оглядел приведенный в порядок могильный участок. Два дня назад покрашенная ограда, сияющая чистотой мраморная плита, яркие цветы, аккуратно подстриженная зелень. Маме бы понравилось. Она при жизни очень любила клумбы и сажала гвоздику, флоксы, статицу и герберы на каждом свободном от овощей клочочке земли. И дома в горшках у них круглый год цвели фиалки и герань, тянулся к потолку мясистый столетник. Убрав садовый инвентарь, бутылку с водой и тряпки, Лешка встал. Отряхнул с джинсов землю и травинки, поправил выбившиеся из хвоста волосы. Вспомнилось, как вчера вечером Аня грозилась отвести его к парикмахеру и «прилично подстричь». Вроде бы, удалось отбиться, хотя зная сестру, Лешка не был в этом так уж уверен. И почему она вечно считает, что знает лучше него самого, что ему плохо, а что хорошо? Затащила его на рынок, заставила потратить едва ли не последние деньги на ненужные новые джинсы, футболки и куртку. Запрещает целые дни сидеть у компа, чуть ли не силой каждый день выгоняет на улицу. Говорит, что ему необходимо «гулять», и при этом ее совершенно не волнует, что пойти ему совершенно не с кем и некуда. Вернее, не с кем, кроме племянников, но их по утрам забирает «бабушка Нина», Анина свекровь, и Лешка часов до четырех остается совсем один. Стыдно сказать, но он до сих пор не признался Ане, что приехал к ним не на пару деньков в отпуск, как прежде, что на этот раз возвращаться ему попросту некуда, что он — безработный, беглец… Это давило на него, мешало нормально спать, не позволяло расслабиться. Но он не знал, как, с чего начать столь сложный разговор. Вспоминалось прошлое лето, выгнавшая его из дома Наташа… если и Аня поступит так же, Лешка этого не перенесет! Он боялся вновь оказаться отвергнутым, и на этот раз не посторонним человеком, а членом семьи. Но при этом он понимал, что каждый день промедления делает ситуацию только хуже. Что совсем скоро Аня сама спросит, когда он собирается уезжать. И что он тогда ответит? Что, вообще, он сможет ей рассказать?! Как объяснить, почему он не просто бросил хорошо оплачиваемую работу в «Фермион-лаб», но и не забрал оттуда никаких документов? Что боится возвращаться в Москву. Рассказать ей правду? Нет, невозможно! Да и не поверит никто, что Лисовский мог его… Лешка помотал головой, прогоняя мрачные мысли. В его случае, правда, не думать о плохом значило вообще не думать. Ну и ладно! Пусть так. Лешка готов был и этому научиться. Лишь бы только не вспоминать… — До свидания, мама, — сказал он и помахал рукой заключенной в овал фотографии. — Я вернусь завтра, принесу… — он запнулся, ничего не приходило в голову. Все, что нужно, здесь и так уже было сделано. — Да, что-нибудь принесу. Хочешь, твою любимую книгу? Почитаю вслух. Он еще раз махнул рукой, развернулся и пошел по утоптанной узкой тропинке. Вокруг было тихо, спокойно, безлюдно. Легонько колыхались кроны деревьев над головой, загораживая небо зелеными лапами. Вот бы сейчас сесть на оставленный в «Фермион-лаб» велосипед! Выбраться в лес, прокатиться по излюбленным с детства дорожкам. А еще ночью был дождь, так что, наверное, сейчас в округе много грибов. Крепких белых, подберезовиков с коричневатыми шляпками, ярких подосиновиков, лисичек, маслят… Лешка вышел на шоссе и почти тут же увидел нужный автобус. Слегка пробежался, успел. В салоне почти никого не было, так что он со спокойной совестью занял место у окна. До центра города автобус шел не так уж долго, около получаса. Его потряхивало на ухабах и выбоинах, надсадно гудел мотор. Поначалу дорога тянулась вдоль леса, затем начались поля, огороды, луга, на которых паслись одинокие коровы и козы. На окраине все дома были одноэтажные, деревянные, окрашенные в яркие цвета. В основном старенькие, покосившиеся, явно видавшие лучшие дни. Ближе к центру появились кирпичные коттеджи, свежие деревянные срубы. Здесь жила не городская элита, но все же люди с достатком. Еще дальше высились советских времен блочные многоэтажки, дореволюционные элегантные особняки… Лешка вышел на конечной, в самом центре, неподалеку от набережной. Протекавшая через их город река по сибирским меркам была совсем неширокой, но и назвать ее узкой Лешка бы не смог. Заточенная между каменных стен вода казалась темной, глубокой. Она текла величественно и неторопливо, совсем как десятки и даже сотни лет назад. Через нее были перекинуты многочисленные мосты, каменные и деревянные, автомобильные и пешеходные. На противоположном берегу виднелся сквер с детской площадкой. Когда Лешка был маленьким, каруселей и прочих аттракционов в их городе не было, теперь же по выходным из сквера раздавался радостный визг. Лешка вышел на набережную, немного постоял у парапета, бездумно глядя на воду, затем побрел дальше. Легкий ветерок обдувал его лицо, шевелил волосы, и в жаркий день это было даже приятно. Он прошел мимо длинного здания из темно-красного кирпича — старой фабрики, мимо ряда магазинчиков и каких-то складов. Постепенно центр остался позади, а вместе с ним и каменная набережная. Здесь река текла уже в своих естественных берегах, на мелководье росли камыши, чуть подальше цвели крупные желтые и белые кувшинки. Через каждые сто-двести метров на воде покачивались деревянные мостки, с которых по выходным до сих пор женщины полоскали белье, а детвора ныряла. Река повернула, и Лешка оглянулся назад. Отсюда открывался чудесный вид на центральную площадь, набережную и возвышающуюся над ней белокаменную церковь. Золотые купола ярко блестели в лучах солнца. Именно здесь, в этом храме, его некогда крестила бабушка, и сюда же он изредка приходил с сестрой. Ему нравилось это место. Оно было не просто красивым, но правильным, гармоничным. Лешка вновь тяжело вздохнул. Он любил свой родной город. Но ответит ли тот взаимностью ему, блудному сыну? Найдет ли он себе здесь работу? Он спустился к воде, аккуратно шагнул на ближайшие мостки, те под его весом заколыхались, подошел к краю настила и сел, обхватив руками колени. Перед его мысленным взором вновь предстали картинки далекого детства… Сколько он так просидел, Лешка не знал. Может, час, может, больше. Ноги и спина затекли от долгого пребывания в неудобной позе и он, встав, поморщился. Посмотрел на часы. Наступила пора возвращаться домой, «бабушка Нина» вот-вот должна была привести туда Петю и Мишу. До дома, в котором Лешка вырос, от реки было минут двадцать пешком. В их районе преобладали панельные и кирпичные пятиэтажки, во дворах росли редкие куцые деревца. Вроде и близко от центра (по крайней мере, по московским меркам), но словно бы другой город. Зайдя во двор, Лешка вдруг резко остановился. Около их подъезда стоял здоровенный черный джип, совсем как тот, в котором его оба раза возили к Лисовскому. Что это? Совпадение? Или… или… владевшее им полусонное состояние разбилось вдребезги, сердце заколотилось в три раза быстрей, к горлу подступила удушливая волна паники. Неужели его нашли? И теперь… теперь… Лешка не представлял, что ему может быть за побег. Зачем вообще кому-то пришло в голову возвращать его. Ведь не может же Лисовский снова… нет-нет-нет! Лешка попятился, выбежал из двора. Черный джип скрылся за углом соседнего дома. Лешка остановился, перевел сбившееся дыхание. А, может, он зря испугался? Может, этот джип и не имеет к нему отношения? Мало ли к кому из жильцов приехал некто на похожей машине. Да, конечно! Именно так оно и есть. Нужно просто переждать, наверняка скоро она уедет. Переждать… еще погулять… а вечером рассказать обо всем Ане, и будь что будет! Зато если вдруг за ним кто приедет, она окажется предупреждена. Лешка прошел в соседний двор, где сел на качели. Ссутулился, обхватил себя поперек плеч. Как же он устал бояться! За что ему все это?.. Почему он не может жить спокойно, как все? Чтобы хоть немного отвлечься, он привычно стал думать о физике. Но не о родной кристаллографии, а о квантовой механике: необходимо было занять себя чем-нибудь посложней. На этих качелях Лешка просидел до самих сумерек. Он проголодался, но возвращаться домой и даже просто заглядывать во двор боялся. А вдруг джип все еще там? Вдруг люди Лисовского ждут его?.. Однако когда начало темнеть, Лешка понял, что пора возвращаться. Не ночевать же на улице! Да и деньги, и паспорт у него остались в квартире. И Аня, наверное, уже беспокоится… телефона-то он тоже с собой не взял. С замиранием сердца, чувствуя себя приговоренным к смертной казни узником, Лешка вернулся в свой двор. Джип все еще стоял возле подъезда. На подгибающихся ногах, дыша через раз, Лешка миновал его, всерьез опасаясь, что сейчас черные дверцы откроются, из них выскочат очередные амбалы, схватят его, посадят в машину и увезут. Но нет. Обошлось. В подъезд он вошел спокойно. На душе чуточку отлегло. И все же, прежде чем позвонить в квартиру, Лешка простоял под дверью минут пять, собираясь с духом. Наконец нажал на кнопку. Раздалась громкая трель, дверь открылась. На пороге стояла сияющая улыбкой Аня, странно веселая, раскрасневшаяся. Но не успел Лешка понять, что это значит, как она сказала: — Привет. Что ты так долго? За тобой с работы приехали, просят вернуться. У вас там что-то произошло. И как ты мог столько дней держать телефон выключенным?! Лешка вздрогнул, отшатнулся, как от удара. Нет! Нет-нет-нет! Не правда, не может быть! Он же уехал, сбежал, его не должны были найти здесь! Пожалуйста, пусть это будет сон! Он хочет проснуться сейчас же, немедленно! Но вместо того, чтобы рассеяться, кошмар продолжался. Из кухни в прихожую вышел незнакомый высоченный мужчина в черном костюме. Цепким взглядом оглядел Лешку, вежливо улыбнулся. — Добрый вечер, Алексей Викторович. Меня зовут Роман, я представитель «Фермион-групп». Мы можем поговорить наедине? — Я… да, — Лешка обреченно кивнул. А что ему еще оставалось делать? Не бросаться же бежать на глазах у удивленной сестры! Да и все равно его бы догнали. Он сделал жест рукой в сторону комнаты, но так как Роман остался стоять неподвижно, прошел туда первым. Роман — за ним. Закрыл плотно дверь и лишь после этого заговорил: — Алексей Викторович, произошло недоразумение. Вы с Дмитрием Сергеевичем неправильно поняли друг друга. И теперь вам нужно поговорить. — Недоразумение?.. — переспросил Лешка, и вдруг с его губ сорвался нервный смешок. Недоразумение!? Какое дурацкое слово! Ну конечно, когда тебя дважды насилуют, когда разрушают твою жизнь — это так, недопонимание, повод поговорить… — Именно, — Роман искривил губы в некоем подобии улыбки. — Но теперь все разрешилось, и вам необходимо вернуться. — А… а если я не хочу? — Ну, Алексей Викторович, ну что вы как маленький? Вы подписали с «Фермион-лаб» контракт, согласно которому должны проработать в ней еще три года. Не хотите его соблюдать — хорошо, выплачивайте неустойку. — Понятно, — прошептал Лешка. Говорить в голос он не мог — боялся, что не сдержится, позорно разрыдается. — Я понимаю ваши чувства, но еще раз повторяю: то, что было — недоразумение. Вам компенсируют причиненный моральный ущерб. — Ничего мне не надо! Просто оставьте в покое! Дайте спокойно работать! Разве я так много прошу?! — Нет, — голос Романа смягчился. — Но это вы будете решать с Дмитрием Сергеевичем. Поедемте, он вас ждет. Сколько вам нужно времени, чтобы собраться? — Ну… минут пять, — рассеянно ответил Лешка. — А обязательно ехать… к нему? Раз произошла ошибка, можно я просто вернусь в лабораторию? Пожалуйста! Мне совсем ничего не нужно! Я… нечего же решать! Если это больше не повторится… — Простите. У меня приказ. Но вы не волнуйтесь, все закончилось. Поговорите с Дмитрием Сергеевичем и вернетесь к работе, раз так хотите. Собирайтесь. Я подожду вас возле подъезда. Только прошу вас: не нужно больше сбегать. Вам это сейчас ни к чему. Лешка шмыгнул носом, кивнул. На то, чтобы собраться, попрощаться с сестрой и племянниками, у него ушло не пять минут, а почти сорок. Но он никуда не спешил. Несмотря на все заверения Романа, ему было страшно. Он не хотел встречаться с Лисовским. Но его мнения снова никто не спросил…