Проклятье слёз

Немец почувствовал неладное ровно в тот момент, как переступил порог отельного номера Ивана. Российская Федерация прилетел в Европу неофициально после трагических событий в Турции и почти всё время провёл у себя в номере, то и дело служа жилеткой той или иной стране Евросоюза. Кто-то, молча и благодарно принимал эту поддержку, кто-то для приличия хорохорился, но потом всё равно изливал северному гиганту все свои проблемы. И только испанец спросил: - Мир сходит с ума, как ты можешь оставаться столь спокойным? Брагинский ничего не ответил, лишь неопределённо пожал плечами, одарив Испанию одной из своих редких улыбок. Их нынешние отношения можно было назвать дружескими, даже более чем, что обоим казалось немного странным. Так как после падения железного занавеса самые прочные связи страна с глазами цвета аметиста в лучах полуденного солнца установил со своими бывшими врагами. Германией, Францией, Турцией. Что казалось странным и правильным одновременно. И именно по этому Антонио никак не мог понять. Почему он? Но это не имело значения. Каждый раз, когда он смотрел в эти неестественно-яркие для столь бледного лица глаза, все проблемы, печали, переживания уходили на задний план, потеснённые неописуемым чувством абсолютного покоя и умиротворения, того, что хранят бескрайние просторы северной страны. И лишь когда зеленоглазый весельчак вернулся домой, и проблемы с политикой, экономикой, народом снова свалились на его голову, он понял, почему те, кто некогда пытался вырвать у светловолосой страны сердце, теперь тянуться к нему, как лучику солнца в беспроглядной тьме. - Ты что-то долго, – послышался холодящий душу, заботливый голос. Такие нотки для немца были подобны звуку стали, скрипящей по стеклу. Он знал, что в этих словах нет угрозы, что для России это нормально: каждую зиму его голос приобретал мертвенно-холодный оттенок, доставшийся ему в наследство от Генерала Мороза. Это было нормально и даже обыденно, но каждый раз за тёплые месяцы Людвиг успевал отвыкнуть от этой интонации, что осенью врезалась в его сознание воспоминаниями о той зиме, когда чёрный туман заволок его рассудок, а горячая кровь, сломила его непобедимую армию. Они приносили боль и утешение одновременно, так как после всего того, что произошло, не Европа приняла Россию, а Россия сгрёб всех в свои дружеские объятия. Людвиг прекрасно помнил, каким его выставляли миру: злодеем, тираном, выродком, злом. И помнил, как он прозрел, когда рухнул железный занавес. Тогда Иван едва мог ровно стоять на ногах, его разрывали внутренние конфликты, и хотя в первое десятилетия мир ощетинился, не они приняли его, это он подарил им покой и поддержку, своим примером доказывая, что насколько бы плохи не были дела, всегда найдутся силы протянуть руку помощи другим. - Италия. Он неважно выглядит, – вздохнул немец проходя на кухню и выгружая содержимое пакетов в холодильник. – То Садык, теперь он. - Я, конечно, не хочу показаться редкостным гадом, но потери турка превысили две сотни человек, а твой бывший любовничек едва потерял два десятка, – в свете одинокой лампы серебряные волосы РФ отливали платиной, а тонкая бровь, что приняла вопросительно-насмешливый изгиб, казалась шальным лучиком лунного света, поселившимся на лице Брагинского. – При всём моём уважении ему надо закалять себя. - Он не ты, – вздохнул блондин, борясь с вырезкой, что никак не хотела запихиваться в отделение морозильника. - Не я, – ухмыльнулся русский, но немец этого не увидел. На мгновение в номере воцарилась тишина. Она была настолько глубокой, что звенела в ушах, и могло показаться, что даже фоновый шум, как едва различимое жужжание холодильника или гул города за окном, утонул в этом оглушающем звоне. Таков был Россия ближе к концу осени. Он источал опасность, словно вражеские пушки всё ещё были направленны в его сторону. Но это был лишь условный рефлекс, въевшийся до мозга костей, за все те века, после гибели Золотой Орды, когда он ни на мгновение не мог расслабиться, каждую секунду ожидая удара в спину. А холод был его козырем, пусть бесполезным против шведа или финна, но весьма эффективный против остальных. Германия хотел что-то съязвить или отшутиться, но когда поднялся с корточек и наконец, взглянул на Ивана, то увидел в его руках до боли знакомую книгу, и щекотливый холодок пробежался по его спине, когда он заметил хитрую-хитрую улыбку русского. - Что читаешь? – выдавил немец нервно облизав в миг пересохшие губы. - Да так, – Брагинский даже не посмотрел на него, перелистнув пожелтевшую страницу старой книги. — Мифология… - О Господи, – выдохнул ФРГ, едва не потеряв точку опоры. – Эдда? - Она самая. В мгновение ока лицо Российской Федерации засияло улыбкой, столь открытой и нежной, что его собеседнику захотелось провалиться сквозь землю. Да. Все они некогда были язычниками и у каждого из них были свои мифы и легенды о древних богах. Но именно германо-скандинавскую мифологию Людвигу хотелось вспоминать меньше всего. - Молчи, – пригрозил немец, залившись краской. И в несколько широких шагов преодолев разделяющее их расстояние, буквально отнял у северника книгу, яростно запихнув её в ближайшее свободное место на книжной полке. – Я прошу тебя, молчи. Но хитрый блеск в глазах России уничтожил все надежды немца на сохранение своего здоровья. - Люююд, – протянула страна с фиалковыми глазами. – Ладно Афина, выпрыгнула из головы Зевса. А Локи правда сношался с конём, а потом родил восьминогого жеребёнка? Если бы наглая улыбка не пыталась расползтись на лице самой крупной страны мира каждую секунду, то немец поверил бы, что тот серьёзен, столь глубокомыслен и пытлив был его взгляд. Не прошло и десяти секунд, как немец согнулся пополам от хохота, опираясь рукой о спину Ивана, который в своё время тоже не мог сесть ровно, буквально захлёбываясь смехом. Таков был Иван Брагинский. Загадочная страна с бескрайней душой и пылающим сердцем. Он мог привнести тепло и уют в любой дом и всегда приходил на помощь, даже когда просьбы не оглашались вслух, он словно чувствовал, когда нужен и кому нужен. Он всегда дарил бесценные минуты спокойствия, радости и беззаботности в часы клокочущего хаоса, когда казалось, что хуже быть не может. Не смотря на всё, он и вправду был тем самым необходимым лучиком света.