Про снега, льды и вселенскую печаль

     С этой главы условно начинается вторая часть.

Тематическая музыка: Lumen – Назови мне своё имя

           Мгновения тихим шорохом песочных часов струились в ушах. Рука похолодела и взмокла, всеми порами ловя и впитывая чужое тепло. И нельзя было ей ни шевельнуть, ни перехватить крепче, можно было только застыть на месте, замедляя время, которое тянулось слишком быстро, чтобы успеть попрощаться.      Можно было захлебнуться этим единственным мгновением, когда понимаешь, что видишь человека в последний раз в своей жизни, Чарльз и захлёбывался, давясь подступившей к горлу досадой, вдыхал крошечными порциями воздух без возможности выдохнуть. И смотрел. Прямо, в глаза, которые не ведали пощады. Ноги держали его только по привычке. Застыв каменным изваянием, сжав тёплую до дрожи где-то в груди ладонь, будто не желая её отпускать, Чарльз как никогда раньше запоминал каждую черту лица, столь ненавистного и столь родного.      Хотелось спрятать лицо в ладони, лишь бы не показывать минутную слабость, получить возможность и впредь молчать, навсегда поселив в горле сжавшийся комок с медным привкусом, прислонить голову к чему-нибудь холодному – да хоть бы и к снегу! – лишь бы остудить вспыхнувший пожар. Сколько раз Чарльз хотел, чтобы Лионель отпустил его дальше на север, к отцу? Сколько раз он проговаривал про себя прошение перейти к Ариго? Сколько раз жалел, что не произнес ни одной из заготовленных речей? Сколько раз непривычно начинало саднить в груди, когда казалось, что Лионель вот-вот за мельчайшую оплошность отправит его в то же Тронко.      И вот, слова прозвучали, но их ли ждал Давенпорт, так яро желавший уйти хоть куда-нибудь? Маршал Лионель непреклонен, он не отказывается от своих решений, никогда. И никогда не прогадывает. Всегда бьет точно. По врагам, по гордости и по сердцу.      Интересно, насколько бесполезно просить, умолять, требовать у маршала оставить его рядом?      Если б только можно было задать ещё один вопрос… вслух! Если б только горло не сковало этими предательскими цепями. Если б только Чарльз не боялся сильнее, чем открыть рот, того, что ему буднично ответят «нет» и с ядовитой усмешкой махнут лапкой на выход. Давенпорт уже видел себя – щелкнувший каблуками, сжавший зубы, с нервно дернувшейся головой, ровно повернувшийся, вышедший… и, не успев даже спуститься с лестницы, сползший по стенке.      Сколько дней он тогда выдержит? Сколько ночей не сможет уснуть? Где гарантия того, что, выйдя на свежий воздух, он тут же не свалится в ближайший сугроб, лишь бы спрятаться от этого мира, зарыться, пока обледеневшие конечности не станут беспокоить больше, чем оплавившееся сердце? Лионель умеет читать по лицам, лучше всех умеет, так почему же…      – Чарльз. – Когда заветные слова всё-таки прозвучали, Давенпорт оказался к ним не готов. – Если вы хотите остаться…      Остаться…      Остаться! И упрямой собачонкой, потерявшей поводок, броситься к ногам хозяина, почуяв подачку! Он со всеми так играл: с каданцами, с дриксами, с талигойскими придворными, с собственными офицерами! Для него это игра, не больше и не меньше, Лионель был рожден Рафиано, но всю свою проницательность использует только на благо себе… и Талигу. Он ведь сам говорил, что пожертвует любым и предаст любого, лишь бы достичь цели. Давенпорта… Давенпорта предать совершенно ничего не стоит. И как это, интересно, называется по-другому? Чарльз принес присягу, согласился на назначение, о котором люди на его месте бы умоляли на коленях, а теперь из него делают послушную любой команде шавку. Пытаются сломать. Напугать, обвести вокруг пальца, сделать покорным. Зачем Лионель вообще его взял? Нет, Давенпорт не будет чужой игрушкой. Если это будет его выбор – он будет только его.      Как всё-таки разнятся братья Савиньяки! Что благодушный улыбчивый Эмиль, что проницательно-спокойный, но то и дело теряющий над собой контроль Арно. Сэ был еще юн, ему было позволительно быть вспыльчивым, но всё-таки интересно, вырастет ли из него второй Лионель, подомнет ли наследие Рафиано под себя Савиньяков, или вспыльчивость в какой-то момент заменится рассудительностью, и третий из братьев станет проще относиться ко всем подобным вещам, но останется самим собой? Младшему жизнь подкинула забавный урок, не такой же ли урок Лионель пытается подкинуть и своему офицеру? И, кошки тебя побери, почему бы и вправду не отправиться в Альт-Вельдер с Приддом?!      Маршалу Ли достаточно одного слова. Одной просьбы, и ему даже не надо падать в колени. Чарльз бы никогда до такого и не опустился, но и произнести так просто слова было невозможно. Выбор можно сделать только один раз, и сколь далеко во времени ни отодвигай момент, всё равно придется выбирать. Когда тебя ставят перед выбором и требуют принести ответ сразу, но дав несколько секунд на размышления, всё катится в бездну. Будешь вечно думать, не пожалеешь ли о сделанном выборе. Чарльз не был уверен, что если останется, не возненавидит ли он сильнее и себя, и Лионеля. В особенности себя. За то, что поддался минутной слабости и вместо решительного отказа пошел на попятную человеку, который так просто смог от него отказаться.      Как будто всё решало единственное мгновение. Как будто всё решал единственный вопрос. Как будто Чарльз не пытался делать все по пресловутому принципу «назло».      Как будто Лионель не выкинет его и в следующий раз! Ведь так просто было бы сказать ему убираться, подарить надежду, позволить еще немного пить из этого лживого живительного источника, а потом выкинуть так же, как и сейчас. Только в следующий раз не предложить остаться и, насмехаясь, отрубить на корню все попытки задать вопрос. В следующий раз он может просто прислать к нему Сэц-Алана с депешей убираться да хоть к Ариго. Маршал на него, наверное, даже не взглянет в этом случае.      Нет, действительно! Почему бы и в этот раз ему просто было не прислать гонца с даже не приказом, устным повелением убираться в этот кошачий Альт-Вельдер! Значит, хотелось посмотреть на смятение, на то, как сжимается внутренняя пружина, как застывают черты, ведь маршал, воистину, лучше всех читает по лицам. С него станется, когда… если Чарльз ответит «да», сказать, что он пошутил, и чтобы Давенпорт, как и было в приказе, убирался ко всем кошкам. Ведь Савиньяк только и делает, что играется, дает и тотчас забирает блеснувшую надежду, он всегда так делает, всегда, всегда!      Злость… она червём проедала сознание, зудела в ушах назойливой мошкой. Жгла глаза невозможной чернотой маршальского взора, усталого, тоскливого. Как будто Чарльз мог дать другой ответ. Как будто Лионель не знал, чем всё закончится.      Как будто Давенпорт привык отказываться от своих слов. Нет, он до сих пор хотел служить у Ариго или вернуться к отцу, и кошки с ним, он поедет с Приддом, и пусть канут в историю эти вечные издевательства, эти гнетущие цепи в полной мере деструктивных отношений!      И как будто…      Как будто эта злость стала частью его, частью того, без чего Давенпорт уже не мыслил своей жизни.      Мысли пронеслись в сознании Чарльза за несколько кратких секунд, пока разнимались руки в, кажется, последний раз, напоследок на мгновение задержавшись кончиками средних пальцев.      – Маршал Савиньяк! – Давенпорт вытянул руки по швам, шумно вдохнул и шумно выдохнул, глядя Лионелю прямо в глаза. – Разрешите мне остаться в ставке!      – Что ж, в таком случае я преждевременно снял с вас обязанности моего офицера, – с обычной ухмылкой произнёс Лионель, но его слова прозвучали как «добро пожаловать домой».