Заповедник неудачников

      Я слишком привык к этому миру за год, который провёл тут. Вся та безысходность и надежда выбраться, что поначалу съедали меня желанием крушить всё вокруг, стучаться в любые двери и просить о возвращении домой… Всё это как–то странно исчезло.       Гнев сменился спокойствием, паника – умиротворением, одиночество – своеобразной свободой, в которой всегда был я, и моя гитара. Касания к струнам, создавали вокруг меня свой, совершенно не причастный к этому мир, и в нём, в его совершенстве прикрытом вуалью мелодий всё виделось иначе, так как хотелось мне. Так что, это существование в клетке вполне можно было назвать жизнью. Я и моя гитара – мир чужака и мой мирок, который с каждым сыгранным аккордом я всё прочнее укреплял в его ловушке.       А потом, более полугода спустя, у меня появились настоящие соседи, несмотря на то, что они были людьми, я с ними быстро поладил. Хотя и началась наша настоящая дружба не при самых счастливых обстоятельствах. Как оказалось, наш пленитель, любит помучить свои игрушки, и его выбор, каким–то только ему известным образом, пал на Руи… Я до сих пор помню, как первый раз Мизуки прибежал ко мне с ошалелым взглядом, заявляя что Руи не дышит, столько испуга было в этих глазах, что я, позже, когда угроза жизни несчастного миновала, вспоминал этот взгляд с некоторым восхищением. Столько страха за жизнь любимого в нём было, столько боли, что я был поражен, до какой степени он любит Руи и боится его потерять. Наверно мы, эльфы, так не умеем. Пользуясь долголетием, растягиваем чувства подобно слабому огню в камине, в то время как людские чувства, сжаты в короткие сроки жизни, отчего кажется, будто они всепоглощающим пламенем разжигают любовь, сгорая в ней дотла, и ни о чём не жалея.       Я слишком привык к монотонности заточения, поэтому новые соседи стали, чем–то вроде кусочка жизни, в этом неживом мире, чем–то настоящим, заставляющим тоже жить, не уподобляясь теням и их существованию.       Жизнь была приукрашена, новой кампанией, но оставалась слишком монотонной, поэтому сегодняшний день, с самого начала показался мне на редкость необычным. Начиная с того, что на гитаре лопнули одновременно три струны, а запасных дома не оказалось, потом Мизу в панике чуть не разнёсший мне дверь, потом это странное и беспокоящее меня состояние Руи, потом я прошёл мимо музыкального магазина, потому что соседи составили мне кампанию – что тоже случалось не часто. А потом новые знакомые в баре… бармен, раньше был тенью – до беспамятства обожая осень я часто бывал в этом местечке раньше, но Кая до этого не видел. Демон, вообще впервые увиденный мной в реале, вызвал приступ неприятно подкатывающего страха, ведь я представлял нашего пленителя, Уми, именно таким, с безуминкой во взгляде и действиях, и в то же время сильного и физически и по духу, от него просто исходила какая–то мощная энергия, сметающая на своём пути всё, что ему вздумается, и ещё был Он…       Я заметил спутника демона сразу. Только войдя в помещение бара, и привыкнув к полумраку заведения, я увидел Его. Медные пряди кудрей стекают по спине, гордая осанка и стать движений так контрастно смотрится на фоне рубленных резких движений демона, что я, кажется, забываю дышать, восхищаясь им. Им всем, сразу и полностью – белизной кожи, разрезом глаз, их притягательно светлым цветом дикого мёда, улыбкой завораживающих губ и голосом. Слышу его отдалённо, но каждая нотка произнесённого слога отдаёт в глубине меня, тревожа струны души. Вначале я пытаюсь списать этот порыв эмоций на первого увиденного мной за год эльфа, если не считать отражения, конечно. И по правде сказать, такое оправдание меня устраивает, я повторяю его про себя как спасительное заклинание, повторяю всё чаще, когда он отказывается от места рядом с Руи и оказывается так близко.       Аромат дорогого парфюма ласкает обоняние, окутывая, нет, обволакивая собой, затягивая в облако–ауру рыжеволосого чуда с такой надменностью озирающегося вокруг. Пытаюсь сосредоточиться на разговоре, тем более, что он действительно важен – в глазах Руки, горит тот же огонёк надежды, что горел у меня около года назад, он всё ещё силён и направлен к цели, может быть, он и правда сможет сделать то чего не смог я – найдёт лазейку в прутьях нашей общей клети.       Погоня Руки за незнакомцем вызывает в Урухе беспокойство большее, чем в ком–либо другом, значит ли это, что они… вместе? Думаю, значит. Мы терялись в догадках о личности, скрывавшейся в темноте, Кай утверждал, что не видел его ранее в баре и понятия не имел, кто это может быть и зачем он стал убегать. За время отсутствия демона эльф выкурил три сигареты и пару раз порывался пойти его искать, Кай его останавливал, говорил, что лучше сам сходит, и когда он всё–таки собрался отправиться на поиски, дверь открылась.       Даже моего ничтожного опыта в чтении аур и видении недугов хватало, чтобы понять, что с Руки происходит что–то неладное. Нечто тёмное нависло над ним, поглощая его, разрушая изнутри своим ядом, я забросил занятия уже после того как мы прошли эти симптомы и их причину – не узнать Поцелуй Смерти было невозможно. На какой–то миг меня охватила паника и страх за жизнь этого, незнакомого мне существа, ведь если не предпринять никаких мер, Поцелуй в течение получаса высосет из жертвы всю жизнь. Действия Урухи меня поразили, он с такой хладнокровностью читал строки антизаклятия. Даже зная, что яд не уйдёт в никуда, а перейдёт к нему, он продолжал плести спасительную паутину, для ничего непонимающего Руки. Губы демона постепенно приобретали живой алый цвет, лишаясь своей неестественной синевы и сухости. Хоть и в меньшей степени опасности, не смертельно, но теперь убийственная аура перешла на жреца, избавляя демона от незавидной участи. Вряд ли он бы стал спасать существо, чувств, к которому бы не испытывал… Я, наверно, завидовал Руки.       Я следил за жрецом, ощущая на себе всю мощь, всю волю его желания спасти друга. От его напряжённого тела, словно исходили волны тепла, нежно, но настойчиво прогоняющего несчастье прочь. По его виску скатилась капелька пота, теряясь где–то в сбившихся рыжих прядях – он был на пределе, а я никогда ещё так быстро не вспоминал все заклятия, которым был обучен дома, выискивая то, которое бы облегчило тяжесть навалившегося на эльфа груза. Мельком гляжу на демона – полные недоумения глаза, и никакой опасности для жизни, переключаюсь на эльфа – кажется, он не рассчитал, перенимая болезнь на себя. Хватаю его руку, сжимая её меж своих – первое прикосновение с момента нашего знакомства, но оно не приносит желаемого трепета, только беспокойство – нежная кожа слишком холодна, она не должна быть такой, слишком мёртвенно–бледной, слишком ненастоящей.       Учитель говорил когда–то, что мы можем то, что хотим, а если не можем, значит это не наши желания, и нужно их отпустить… Могу поклясться, я никогда ничего не желал так сильно, как сейчас желаю защитить Уруху, оградить от неминуемой платы за самопожертвование. Добро наказуемо – он это знает, мы это знаем. Ведь теперь, когда я вбираю часть яда в себя, я становлюсь причастным к спасению, и грядущей за него плате, но я, ни о чём не жалею.       И вот теперь, я стою под дверью незнакомого подъезда, не совсем понимая, почему не отправился домой с Мизу и Руи, а проследил за такси, в котором уезжали демон и эльф. Ожидая машину, мы успели обговорить со жрецом мою просьбу о помощи Руи, и он пообещал завтра же посмотреть его, в любое удобное для нас время. Так для чего же я пришёл сюда? Наверное, ощущение рядом с собой близкого по духу существа дало о себе знать. То чувство, когда ты знаешь, что вы находитесь в одном мире, под одним небом, дышите одним воздухом, и так далеки друг от друга, но даже не из–за расстояния, а из–за чего–то совсем иного… вроде духовной отстранённости друг от друга. Взаимного притяжения, и вместе с ним взаимного отталкивания. Словно стена между забытым прошлым и придуманным настоящим рушится, напоминая, кем ты являешься на самом деле, какую глупую роль играл до этого. И ты тянешься к этому настоящему, не желая отпускать, до последнего вздоха борясь за существования рядом с ним, борясь и… выигрывая?       Набирая недавно полученный номер эльфа, я уже не боюсь выглядеть дураком, или неловко почувствовать себя. Я просто должен узнать что всё в порядке.       – Слушаю, – голос жреца усталый, но не сонный, значит я его не разбудил – уже не плохо.       – Здравствуй ещё раз, Уруха, это Ю… Я просто хотел узнать, всё ли с тобой в порядке? Как Руки? Вы нормально добрались?       – Добрались. Руки отключился сразу, а я, по правде сказать, как–то неважно себя чувствую, – усмешка в трубку. – Не надо было сразу всё за раз из него тащить, давно практики подобной не было, вот и оплошал немного. Спасибо тебе за помощь, кстати. Жаль не успели пообщаться нормально…       – Мы можем пообщаться сейчас, – еле слышно выдаю я, прикрывая глаза и вжимая голову в плечи, чувствую себя нашкодившим щенком, который сейчас получит нагоняя за содеянное.       – Да, было бы неплохо. Если ты, конечно, не очень спать хочешь. А то у меня вот сон как рукой сняло, – слушаю и не верю своим ушам, а эльф диктует мне адрес и добавляет. – Дверь открыта будет. Жду.       Гудки в телефоне отрезвляют, и я озадачено поднимаю голову к окнам седьмого этажа – он где–то там… так близко. Хочется скорее рвануть туда, распахнуть дверь квартиры, номер которой въелся в память сразу же. Но как объяснить столь быстрый приход? Признаться в том, что следил слишком стыдно, но ноги сами несут вверх, по лестнице – это хоть немного отдалит приход и подозрения. Веду рукой по перилам, еле сдерживая себя, не переходя на бег. Отвлекаю себя счётом ступеней, сбиваюсь на пятом десятке и начинаю сначала, по мере приближения к цели сердце начинает бешено колотиться внутри, не давая спокойно дышать, и я пару раз останавливаюсь, чтобы взять себя в руки. Но стоит мне увидеть дверь с заветными позолоченными цифрами на ней, как волнение само собой покидает меня. Тишина квартиры поглощает меня как–то совсем уж по–домашнему, нежно укутывая собой, приглашая всё дальше внутрь, уютный зал освещён только тусклым светом лампы на журнальном столике, рядом с ней же стоит откупоренная бутылка белого вина и наполненный наполовину бокал. Вздрагиваю от слишком громкого звука закрывшейся двери и слышу всплеск воды, из–за двери слева от меня.       – Ю? Располагайся в зале, я через пять минут выйду, – зачем–то киваю и, проходя вперёд, усаживаюсь на диван, утопая в его мягкости. – Не думал что ты так быстро придёшь, решил пока что ванну принять, а то совсем что–то хреново от поцелуя… Зато демон спит как убитый, хоть прыгай тут, хоть пой – не проснётся видать до обеда. – Плеск воды. До меня не сразу доходит, что речь о Поцелуе Смерти, и я больно закусываю губу, чтобы не начать оправдывать свой слишком быстрый приход – это только усугубит ложь.       – А Руки… Он тебе дорог? – чёрт! Что я несу? Хочется провалиться сквозь землю от своей навязчивости, прикусить язык так, чтобы уже не молотить глупостей.       – Что? Прости, я не расслышал… – Уруха выходит из ванны, такой красивый в этом белом халате, открывающем шею и кусочек груди. Он энергично вытирает голову полотенцем и идёт в мою сторону, устало опускаясь на кресло по правую сторону от меня. Полотенце отброшено куда–то на пол, в сторону, всё ещё мокрые пряди длинных волос тёмными змейками рассыпаются по плечам. Наверно, я слишком пристально смотрю на это зрелище, Уруха смущается и отводит взгляд на стол.       – Вина не желаешь? – он кивает в сторону открытой бутылки и не смотрит на меня, постоянно цепляясь взглядом за посторонние предметы, останавливая взгляд где угодно, но только не на мне. А я бы душу продал, за тепло этих светлых медовых озёр.       – Не откажусь, – моё согласие – временное спасение эльфа, он произносит что–то вроде «Я за бокалом, сейчас вернусь» и исчезает на кухне. Я снова смотрю на кресло, всё ещё ощущая в нём силуэт жреца, взгляд скользит немного вправо, и я замечаю немного поодаль от кресла гитару, сложно удержатся от искушения и не взять её в руки. Провожу пальцами по гладкому боку и уверенно берусь за гриф, отчего струны жалобно вздрагивают в шепоте краткого звука. Поглаживаю их, ощущая каждую вибрацию, исходящую от идеально настроенного инструмента, наслаждаюсь звуком простых аккордов, и нежно касаюсь каждой струны, извлекая из неё звук, словно сладкие стоны ласкаемого мной, податливого тела любовника. Ухожу в глубину звучания инструмента, отдаваясь ему полностью, и заставляя его так же сильно, беспрекословно отдаваться мне взамен.       – Не думал, что на ней можно вытворять такое, – эльф неожиданно вырывает меня из музыки, и неловко дрогнувшие пальцы обрывают мелодию жалобным лязгом. – Давно играешь? – Наливает вино во второй бокал и протягивает его мне.       – Всю свою жизнь, – почему–то мне стыдно признаваться в этом. – Ради игры даже обучение на жреца бросить пришлось.       – Везучий, – в улыбке эльфа я вижу отнюдь не радость, а скорее сожаление, прикрытое фальшиво натянутой полосочкой губ. – А вот я не смог так же поступить, мне говорили что важнее уметь лечить, хотя я прекрасно знаю, что и музыка хороший лекарь тоже. За встречу, что ли. – Уруха призывно протянул вперёд свой бокал, и я осторожно коснулся его своим. Звон. Кажется, что он ещё долгое время витает в комнате, в её затянувшейся тишине. Мне хочется говорить с ним обо всём, но я не знаю с чего начать и смакуя вино маленькими глотками, наслаждаюсь его фруктовым вкусом, разглядывая эльфа в отражении стеклянного столика.       – Сыграй что–нибудь, пожалуйста, – Уруха забирается на кресло с ногами, горбясь, сжимаясь в крохотный нежный комочек, слишком уставший сейчас, чтобы надолго удерживать высокомерную стать. Он греет бокал с вином двумя руками, и слегка покачиваясь, в такт музыке, следит за моими пальцами, скользящими по грифу. Мне тяжело играть под таким пристальным взглядом, я пару раз ошибаюсь в аккордах, хмурюсь, вскидываю голову, отбрасывая непослушные пряди назад и наплевав на заложенный в памяти рисунок музыки, начинаю импровизировать. Уруха замирает, прислушивается и, отставив недопитый бокал в сторону, перебирается на диван, садясь слева от меня, он начинает наблюдать за игрой поверх грифа, вероятно пытаясь заучить мелодию. Мгновение, не прекращая игры, смотрю на эльфа, лицо которого сейчас так близко к моему, что я могу рассмотреть миндалевидные глаза, ресницы, густо обрамляющие их, чёрным ореолом. Я чувствую тихое теплое дыхание, щекочущее мою шею, и каким–то неведомым мне чудом продолжаю играть, даже не сбиваясь с ритма, который рождается из ниоткуда.       – Здорово, – выдыхает рыжеволосый, когда я, наконец, обрываю мелодию парой одиноких неторопливых касаний к струнам. – Как называется этот шедевр? Научишь играть его?       – Ну вообще то я только что это придумал, – первый раз в жизни, я жалею, говоря правду. Мог бы сказать, что обязательно научу его этой мелодии, пригласил бы к себе в гости, поиграли бы вместе…       – Как?! Только прямо сейчас, вот так сразу? – изумляется эльф, отчего его ресницы трепещут тёмными бабочками.       – Ну да. Так что не уверен, смогу ли я повторить это с полной точностью.       – Я только что слышал уникальнейшее произведение искусства.       – Ты преувеличиваешь...       – Да, нет же! Ты и правда замечательно играешь Ю, – в порыве волнения, вызванного музыкой, он берёт меня за руку и притягивает её к своей груди, я чувствую удары его сердца, так отчётливо, будто сердце лежит в моей руке. Смутившись собственному порыву, эльф осторожно забирает у меня гитару и перебирается в кресло.       – Я играю гораздо хуже, хотя и стараюсь наращивать мастерство, – делая глоток вина, про которое я напрочь забыл, Уруха начинает играть. Мелодия, льющаяся из под его пальцев выходит очень чувственной и импульсивной, переходящей из страстного шепота в искупленные мольбы и, порой, отчаянные возгласы. Он вкладывает всего себя в эту игру, отдаваясь ей, как и я – с душой, наслаждаясь каждой звучащей нотой и совершенно пропадая из мира вокруг. Струны послушно отзываются на каждое движение его тонких пальцев, которые я могу сейчас рассматривать сколько угодно, пока музыка продолжает звучать. Невольно с пальцев перехожу на лицо, касаюсь взглядом чувственных приоткрытых губ, фарфоровой гладкости кожи, правильный изгиб бровей ещё больше подчёркивает выразительные глаза. И эта рыжая прядка, постоянно спадающая на лоб… Беру в руки бокал лишь бы только побороть желание поправить её за ухо самому. Проникаюсь музыкой, стараясь через неё проникнуть в мысли, мечты этого безумно красивого парня. Хочется чувствовать как он, ощущать те же эмоции, дышать в одном такте с ним…       – Я настолько плох? – я очнулся из своих мыслей от его голоса, понимая что что–то изменилось, наконец, до меня доходит – он перестал играть, отставив гитару в сторону, он сидит с вновь наполненным бокалом в руке, успев наполнить и мой.       – Нет, что ты. Ты замечательно играешь, очень чувственно ярко и…       – Но ты даже никак не отреагировал, когда я перестал играть.       – Просто задумался. Прости. Но ты правда отлично играешь.       – Я не смогу так как ты. Я променял свою мечту на возню с травками и склянками. Я рос чахнув над книгами, а не играя на гитаре. Увы.       Уруха встаёт с кресла и, вместе с бокалом, медленно направляется к большому окну, распахивает его, и я понимаю, что это не окно вовсе, а большая стеклянная дверь. Почему то становится страшно, я крадучись приближаюсь к эльфу, застывая в шаге за его спиной.       Через его плечо я вижу этот удивительный, но привычный контраст – внизу яркая не спящая жизнь города теней, манящая яркими вывесками, светом фонарей и окон квартир, движущихся светлячков – машинных фар. В то время как небо над этой россыпью искусственных огоньков давит своей всепоглощающей чернотой, тьмой бездонного ока нависшей над ничего не подозревающими жителями бездушного мира, в котором где–то далеко, или не очень, рассыпаны бусинки настоящих душ, жаждущие тепла и любви, боящиеся одиночества и пустоты.       Уруха делает шаг к окну, отчего моё сердце сжимается до колющей боли и не произнесённая фраза замирает в скованном страхом горле. Но он всего лишь бросает вниз бокал, звук разбитого стекла до нас доносится не сразу, секунды отсчитывают вечность прежде чем донести еле слышный звон.       – Обними меня, Ю, – голос надрывается на середине фразы, и я чувствую как последняя стена высокомерия рушится к моим ногам, обнажая такого беззащитного, отчаявшегося на спасение, Уруху.       Безмолвно скольжу к нему и послушно обнимаю за плечи, крепко прижимая к себе, желая дать ему услышать моё сердцебиение, дать понять, что он не одинок, что я могу быть рядом, если он сам того пожелает. Теряюсь в пахнущих травами волосах, зарываясь в них лицом, невольно щекоча эльфа дыханием. Хочется вжаться в него сильнее, крепче притянуть к себе, боязнь потерять и раздавить, одинаково сильна, я, разрываемый этими чувствами, каменной статуей замираю в недвижимой позе. Замираю и чувствую, как на мои руки одна за другой капают слезинки, хочется взвыть от беспомощности, я готов сделать всё что угодно лишь бы не чувствовать этих слёз, но в моих ли силах изменить что либо?       – Уру… – я не успеваю договорить, хотя даже и не придумал, что собрался договаривать, но это становится не важно, когда хрупкое создание в моих руках, ослабляя хватку, делает поворот на сто восемьдесят градусов и его полный печали взгляд оказывается напротив моего. На бледном, так похожем на кукольное, лице видны две тёмные дорожки слёз, я осмеливаюсь коснуться белизны нежных щек, и осторожно стираю влажные следы недавней слабости. Мне кажется, я таю от касаний, к этой бархатистой коже хочется гладить, ощущать каждую клеточку подушечками пальцев, прикасаться к ней губами.       Эльф опережает меня, ловко, и в тоже время нежно, перехватывая мою руку у запястья, он опускает её вниз и подаётся вперёд с такой отчаянной потребностью поцелуя, что я просто не могу и не хочу, не ответить на эти, полные нахлынувшего чувства, касания. Чувствую, как руки оплетают мою шею, не желая разрывать близость, жизненно необходимую сейчас ему. И мне… я чувствую солёный привкус слёз, вплетающийся в сладость поцелуя, и не понимаю, как я мог жить без этих губ, без этой боли в грудной клетке, которую разрывает нехватка кислорода. Я не мог жить раньше…       А значит, то расплывчатое "раньше" просто не существует, зато есть настоящее, есть "сейчас" в которое я вступаю, выдыхая новый воздух, вкус которого изменился… Теперь я знаю, что у настоящего вкус этих губ, подсоленных непрошеными слезами, самый замечательный на свете вкус, за который и умереть не жалко – вкус свободы.       – Ты моя свобода, Уруха, – произношу это слишком тихо, недосягаемо для твоего слуха.       – Холодно, – эльф ежится от ветра треплющего его волосы, и улыбается мне в губы, специально продолжая касаться их. Разрывать объятия не хочется, но и заболеть я так нечаянно найденному сокровищу я не дам, закрываю окно, дверь точнее, и спешу назад. Уруха сидит на диване, кутаясь в огромное, неизвестно откуда взявшееся, одеяло, и приглашающее приоткрывает один его край, спешу в это уютное гнёздышко, прикоснутся, обнять, пригреть. Я просто не могу не чувствовать его рядом…       Уруха обнимает меня, целуя в макушку и ворочаясь, сползает ниже, наконец занимая желаемое положение – пристраивает голову на моей груди, и прижимает к себе мою правую руку, рассматривая тату.       – Бабочка на шее и семёрка на руке… что они значат, Ю? – выводя рисунок семёрки по контуру эльф кидает на меня вопрошающий взгляд и возвращается к незамысловатому занятию.       Я бы с радостью придумал какую–нибудь правдивую историю лишь бы не касаться сейчас этой темы, но моя фантазия отказывается работать и, кажется, я просто не могу ему врать.       – Бабочка принадлежность к королевскому роду, что–то вроде почётной семейной печати, а семёрка, говорит о том что я седьмой сын своего отца–короля, седьмой наследник его земель, – у меня складывается впечатление что я хвастаюсь, не люблю этого делать совершенно, поэтому морщусь, словно выпил горькое лекарство.       – Седьмой принц. Принц Южной пустоши у Великих холмов… – эльф произносит мой полный, почти забытый титул так легко, словно заучивал его всё это время, от неожиданности приподнимаюсь на локтях, обращая всё своё внимание на задумчивое красивое лицо.       – Ты что из того же мира что и…       – Нет. Из соседнего. Просто, когда ты пропал… – тяжело вздыхает. – Эту весть разнесли по всем возможным мирам, задействовав в поиск всех кого только можно. Так что… я тебя нашёл, принц.       – Прошу, давай без этих пафосных титулов. Тут все равны, и никакой я не принц больше.       – Но когда мы вернёмся в наши миры, то всё встанет на свои места. Седьмой принц и придворный жрец, забавная встреча, не правда ли?       Не знаю почему, но мне не хочется слышать о прошлом с его недостижимым домом и свободой. Я живу сейчас и могу свободно выбирать, кого любить – остальное не важно. Я вынужден заставить рыжеволосое чудо замолчать, накрывая его губы очередным поцелуем.       – Я не принц, я всего лишь тот, кто хочет быть с тобой, и никто более. Я никто без тебя, Уруха.       Эльф прижимается ко мне с теплотой и нежностью в каждом осторожном движении. Мы просто лежим, ощущая сердцебиение, друг друга и наслаждаемся этими объятиями, боясь, лишний раз вздохнуть и, ненароком, разрушить головокружительную близость меж нами.       За стеклянной гранью меж нашим мирком и миром теней начинает трепетать робкий рассвет, нежно–розовая полоска света хорошо видна меж многоэтажных зданий, она с возрастающей силой, пульсируя, проникает в темноту неба, поглощая это чёрное безумие в себя и разрастаясь всё больше, отгоняя эту непроглядную пустоту как чернильное пятно, как ночной кошмар. За алеющей гладью из–за горизонта пробиваются первые солнечные лучи, растворяя собой последние отголоски сумрака, они проливаются золочёными брызгами в небо, расплёскиваясь по просыпающемуся миру, несколько капель достаётся и нам – солнечный свет робко расстилается по полу, словно прося разрешение войти, нарушить наше умиротворённое единение друг с другом.       Это мой первый рассвет за год пребывания в сумраке.       Это наш первый рассвет.