Я люблю тебя

- Что значит ей нельзя говорить? – голос Свон буквально сшибает меня с ног. Все, о чем я могла догадываться, оказалось ложью. Настоящее наказание не могло мне присниться даже в самых страшных кошмарах. - То и значит. Они и так натворила слишком много. Мы больше не можем рисковать! – Мать Настоятельница что-то пытается объяснить Эмме, но блондинка не слушает. Она вылетает из комнаты, по пути сшибая стул. Я наблюдаю за ней с улыбкой: смешно наблюдать за тем, как невозмутимая Свон рушит мой бывший кабинет. - Что теперь? - Ты будешь молчать, - Эмма падает на пол, в бессилии заламывая руки. Она нервно кусает губы, бьет ногой в стену. Сердце колотится, успокоить его нереально. – Я не могла ничего сделать. Я думала, что задушу ее. - Когда я начну молчать? – лишь вздыхаю, думая о том, как буду жить без голоса. Все время писать? Научить Эмму читать чужие мысли? Умолять Мать Настоятельницу изменить решение? Ни один вариант меня не удовлетворял. - Я не знаю. Она не сказала мне. У тебя есть время попрощаться с Генри, я ему уже позвонила. - Что ты сделала? – вскакиваю на ноги, бьюсь носом о закрытые двери, возвращаюсь на место. Все эмоции обострены, последнее, что я хочу, видеть Генри. Воспоминания о том, как он отказался считать меня своей матерью после того случая, до сих пор живы и наполняют мое сердце горечью. - Я позвонила твоему сыну! Не будь глупой, он должен узнать об этом от тебя, а не от меня. Так ты потеряешь еще пару очков в его глазах, понимаешь? - Не дура, понимаю, - поджав губы, сажусь на подоконник. Он сначала не хотел меня пускать, но после сдался, когда понял, что я действительно никуда не исчезну: окно закрыто, открыть его я не смогу чисто физически. - Вот и правильно. Я, правда, пыталась, - Эмма поднимается с пола, садится рядом со мной. Я с ужасом смотрю, как на мой подоконник, - тщательно выбираемый, тщательно полированный, тщательно ухоженный! – плюхается ее пятая точка. Шмыгаю носом, но Свон не понимает никаких намеков, лишь сильнее прижимается к окну. Появляется мысль «грохнешься, выбьешь мне стекло, платить заставлю, но прежде сбегу. Да, сбегу». - Тебя и не просили, - пожимаю плечами. Я не хочу видеть Генри. Я не хочу видеть Свон. Я не хочу видеть никого. Дверь распахивается, из приемной появляется Мать Настоятельница. В ее темных волосах блестят снежинки, взявшиеся невесть откуда. Смотрю на нее с удивлением, ловлю себя на мысли, что готова вцепиться ей в шею, ударить об стену, убить. - Я уже все сделала, - она садится на стул, не приближаясь к нам ни на шаг. Смотрю на нее со всей злобой, которой могу, но уже поздно. Не получается распахнуть рот, его будто кто-то сшил плотной ниткой. Губы болят, кожу неприятно покалывает. Царапаю ногтями подбородок, пытаюсь содрать верхний слой эпителия. Чувствую кровь, но губы до сих пор соединены в одну линию. - Что ты сделала? – глупая Эмма, она не понимает. Не видя всех моих действий, она смотрит в упор на Мать Настоятельницу. Ее нос некрасиво подергивается, а волосы, собранные в хвост, торопятся разорвать резинку. – Ты запретила ей говорить раньше, чем она попрощалась с сыном? Я падаю на пол, начинаю кататься их стороны в сторону. Горит все тело, жар от губ распространился ниже. В моем животе летают не бабочки, а огнедышащие драконы. Воздух уходит из легких, стараясь погасить мою панику. Я готова рвать себя ногтями, чувствую, что способна снять кожу без помощи магии. Жар не угасает, он охватывает все мое тело. Эмма падает подле меня, хватает за плечи. Ее пальцы пытаются нащупать мой пульс, но в этом нет никакой необходимости: я знаю, что скоро умру. Мать Настоятельница стоит неподалеку, смотрит на меня с долей презрения. Протягиваю руку, цепляюсь за подол ее плаща. Пальцы скрючены, но отпускать я не намерена. Она дергает юбку вверх, бормоча себе под нос нечто непонятное. Я сразу пониманию, что это заклинание. Смертельное. Хочу закричать, хочу разорвать нити, сковывающие меня, вцепиться ей в лицо, разодрать все до крови. Но я продолжаю валяться на полу, восстанавливая дыхание. Жар пропал, огонь отступил. Губам стало легче, я смогла их приоткрыть. Облизываюсь, стараюсь дышать ртом. Эмма спокойно отпускает меня, выдыхая с облегчением. Но я знаю, что это не конец. Встаю, сжимаю руки в кулаки. Мать Настоятельница отходит от меня на шаг, но бежать некуда. Я подхожу ближе, вот уже могу разглядеть, как дергается жилка на ее лбу. Снова облизываюсь, закусываю губу. Что-то мне подсказывает, что говорить нельзя. Оборачиваюсь к Эмме за поддержкой. Та не понимает моего поступка, но пытается помочь: - С тобой все хорошо? Что это было? Я лишь мычу, боясь произнести хоть слово. - Регина? Ты можешь говорить, все хорошо. Качаю головой, указывая пальцем на виновницу моего падения. Мать Настоятельница хмуро улыбается, не произнося ни слова. Я делаю шаг к ней, рукой сжимаю горло. Я не собираюсь ее душить, но Свон понимает мои действия неправильно. Хватает меня за спину, оттаскивает в сторону. Я лишь смеюсь, наблюдая за тем, как Мать Настоятельница хаотично растирает свою шею, чувствуя на коже мои руки. Свон не отпускает меня, приходится ударить ее по рукам. Та силой разворачивает меня к себе: - Прекрати! Я здесь. И все будет хорошо. Скажи хоть слово, ведь скоро здесь будет Генри. Я не могу говорить. Это убьет меня. Я не знаю, откуда взялась эта мысль. Но с каждый пройденным мгновением все больше убеждаюсь в том, что, скорее всего, и правда умру после первого сказанного слова. Мне разрешили говорить с помощью заклинания смерти. Какая ирония, не правда ли? - Да почему ты молчишь? Это что, шок? – Свон не смотрит на меня, она устала играть в мамочку. Подходит к Настоятельнице, смахивает с ее волос снежинки. – Что вы натворили? Что вы снова сделали? - Ничего, - наглая ложь! Какая лицемерная дрянь: смотрит в лицо Свон и, даже не мигая, врет ей. Хочется ее ударить, но я знаю, что так потеряю последнее уважение Эммы. А этого делать нельзя: она единственная, кто верит мне. - Не верю, - умница, детка. Будь моим рупором, выведи эту феечку на чистую воду. - Она может сказать. Последние три слова. Что? - Что? – у Эммы такой взгляд, будто она решает, как поступить: броситься ко мне или к Матери Настоятельнице. В первом случае она выразит поддержку, во втором – злобу. – Какие три слова? - Любые, - та пожимает плечами, садится на стул. Снова. Мой взбешенный взгляд ее не останавливает. Я собираюсь было швырнуть в нее огненный шар, но вовремя спохватываюсь, что он испортит обивку моего прекрасного кабинета. Ничего, подожду, пока она выйдет из него. - Что значит любые три слова? Что будет потом? Я умру, Свон. Я умру. А я не хочу. Я не готова. - Она умрет, Эмма. И это не обсуждается, - Мать Настоятельница мило улыбается, считая, что спасла целый город. Я не могу себя успокаивать, нервы на пределе. Скажи что-нибудь еще, дрянь, я тебя таким огоньком угощу, мало не покажется. - Она не может умереть, правда? – голос Генри дрожит, но мальчик смотрит строго на Мать Настоятельницу. Мое сердце пропускает такт: мой сын здесь. – Мам, ты же не допустишь этого? – все надежды только на Эмму? Снова? Расстроено сажусь на подоконник. Допустит, конечно. Зачем я ей? Без меня лишь лучше. - Я не могу позволить ей умереть. Хоть Регина натворила больше плохого, чем хорошего, но она имеет шанс на исправление. Любой имеет. Не дадут мне шанса, наивная Свон. - Я не могу позволить ей творить зло, понимаешь? Да, правильно, обвини меня во всех смертных грехах перед сыном. - Она не творит зло! Она - моя мать. А родители никогда не делают ничего из того, что способно причинить боль им чадам. Я поднимаю голову, Генри стоит возле меня. Он аккуратно залезает на подоконник, ползет ко мне. Кладет голову на колени, обхватывая руками мои ноги. Я замираю, стараясь его не спугнуть. Такое чувство, что сегодня Рождество, и я была самым лучшим ребенком в этом году. - Она не твоя мать, Генри, - рушит всю мою иллюзию Мать Настоятельница. Ее голос так противно скрипит, что хочется заткнуть уши. Я обнимаю моего мальчика, он прижимается ко мне сильней. Свон стоит на перепутье, но, наконец, принимает решение. Она снова садится на мой широкий подоконник, который уже скрипит от тяжести троих людей. Я с ужасом думаю о том, сколько денег мне придется отдать, чтобы привести его в норму. Свон обнимает Генри, наши руки соприкасаются. - Она его мать. Такая же, как и я. И мы не позволим ей умереть. Слышишь, Регина? Мы будем с тобой до самого конца. Нужно молчать? Значит, будешь молчать. И останешься жива, понимаешь? Да, Свон, я слышу тебя. Ты разрушаешь мои барабанные перепонки своими словами. Я хочу тебе верить, но ты не сможешь пойти против воли своей матери. - Глупцы. Я сделала то, что должна была. И никто не сможет упрекнуть меня в этом, - Настоятельница покидает мой кабинет, Свон отпускает Генри, утаскивая его от меня. В моих глазах жалость и грусть: она так быстро поменяла свое решение? - Я не брошу тебя, я обещала. Ты переезжаешь в наш дом. Куда?