Я люблю тебя

- Регина, я могу войти? Если я скажу, что не хочу тебя видеть, то ты уйдешь, Свон? Ах да, ты не уйдешь, ты ворвешься в мою комнату и начнешь готовить похороны. Распахиваю дверь, отступаю в сторону. У Эмма грязные волосы, полностью отсутствует макияж, еле прикрывает бедра. Она смотрит на меня сквозь полуопущенные ресницы, а я забываю, как дышать: что же случилось? - Генри прочел всю книгу, ему кажется, что нас обманули. Там нет похожего заклинания, ни малейшего упоминания. Я знаю, Эмма. Я тоже никогда не слышала об этом. Что, будем проверять? Я фыркаю, приседая на кровать. Неужели Свон серьезно думала, что я пущу все на самотек, что я буду продолжать жить, не проведя собственного расследования, что я не узнаю все до самого конца? Если это так, то я сильно разочарована. Хотя думала, что больше уже некуда. - Слушай, даже если ты сама знаешь об этом, то я просто должна была сказать. Я не думала, что способна буду сойти с ума, если не услышу твой голос, но кажется, что это так. Я живу в твоем доме, с нашим сыном и умираю от того, что не могу просто слышать тебя. Это смешно, но это правда. Выдыхаю. Голос у Свон не дрожит, наоборот, он чересчур твердый и уверенный. Бросаю на нее взгляд, та смотрит на меня в ответ. Улыбнувшись уголками губ, лишь пожимаю плечами, пытаясь донести до нее, что мне и самой не нравится молчать. Если бы я могла сказать хоть что-то, то сказала бы. Но я не могу: только не сейчас, только не для Свон. Мои последние слова будут предназначаться только для Генри. Встаю с , иду к двери. Свон движется за мной неслышно, напоминая привидение. Я уничтожаю в себе желание взять ее за руку и выбегаю прочь, лестница кажется слишком уж узкой, но мне куда проще слететь с нее, чем снова посмотреть на Эмму. Что-то подсказывает мне, что наш разговор нельзя назвать самым обычным, у него явно было потайное дно. - Мамы? – Генри удивленно протирает глаза, ему, естественно, кажется все чересчур противоестественным: мы обе вышли из одной комнаты, одна из нас полураздета, а вторая находится взвинченном состоянии. Даже если Генри и не скажет ничего, ему явно не пять лет, он заподозрит что-то неладное. Давай, Свон, исправляй ситуацию. Это ты пришла ко мне. - Генри, милый, ты выспался? Серьезно, Свон? - Серьезно, мам? Я с самого утра всю книгу листал, а теперь ты спрашиваешь, выспался ли я? – Генри прищурился. Я рассмеялась, прислушиваясь к внутренним ощущениям: ничего не надорвалось, ничего не осыпалось. Я осталась целой, а это означает, что я могу издавать любые звуки, лишь бы не говорить. - Прости, я не подумала. У меня голова кружится, в этом доме есть лекарства? – Эмма спорхнула в самый низ и уставилась на меня, практически не мигая. Махнув рукой в сторону большого зала, я направилась на кухню, машинально отмечая, что Генри явно уже поел: холодильник был закрыт на пару миллиметров дальше, чем обычно закрываю я, а кран развернут на четырнадцать сантиметров южней обычного направления. Начав резать хлеб, я стала прислушиваться к неторопливому разговору, который протекал в гостиной. Меня волнами захлестывало отчаяние: я больше никогда не смогу сказать Генри, как сильно люблю его, никогда не смогу ругать его за несделанное домашнее задание, а потом поощрять за пятерки. У меня уже больше никогда не будет разговоров, осознавать это слишком больно, чересчур горько. - Как думаешь, она справится? - Она моя мама. Она никогда не сдается, ты же знаешь это. Если Регина решила, она это сделает. Я верю в нее, а ты? - И я верю. – Голос у Эммы дрогнул. Я выронила вилку, скривившись от громкого шороха. Конечно, сейчас они замолчат и прекратят говорить обо мне. - Знаешь, я думаю, она отличная мать. Она всегда поддерживала меня, поэтому сейчас странно осознавать, что она больше никогда не сможет собирать меня в школу. - Сможет, малыш. - Нет, не сможет, - Генри всхлипнул. – Ты не понимаешь, о чем я. Она больше никогда не будет собирать меня, как собирала всегда. Я больше не услышу ее голоса, он больше не заберется мне под кожу, даря наслаждение. Понимаешь, я привык к тому, что она всегда рядом, поэтому не могу представить свою жизнь без ее голоса. Я знаю, что Мать Настоятельница молодец, коль сохранила ей жизнь, но почему она дала такое страшное наказание? - Понимаешь, малыш, это действительно хороший вопрос, на который я не могу ответить. Будь моя воля, я бы заменила наказание, которое, по сути, и наказанием являться не смеет, на что-нибудь менее больное. Мне самой непривычно, но, думаю, мы привыкнем. - Ты сможешь выжить без голоса мамы? – Я буквально видела, с какой ухмылкой это произносил Генри. – Ты уверена? Думаешь, я не обращал внимания на то, с каким придыханием ты вслушивалась в каждое ее слово? Я все вижу, мама. Чего? Я выронила тарелку, которая осыпалась осколками. Один из них, самый большой, врезался мне в ногу, разрезая кожу. Ойкнув, я сразу же прикусила язык, молясь о том, лишь бы стоны не причислялись к категории слов. Из гостиной раздался грохот, ко мне навстречу понеслись четыре ноги. - Ты в порядке? - Мам, все хорошо? Отлично. Я просто услышала то, что не должна была слышать. А так – отлично. Кивнув, я лишь вернулась к приготовлению еды. Эмма что-то бормотала, но я не собиралась ее слушать. В голове перекати-поле заблудилось бы, а мысли резали больней, чем осколок тарелки. Что имел в виду Генри? Что все это значит? - Отлично, она теперь и говорить с нами не захочет. - Она, как бы, и так говорить с нами не может. Мам, ты не заболела? Закатив глаза, я стукнула тарелкой об стол, как бы призывая яростных спорщиков вернуться ко мне. Генри пришел первым: сев на стул, он улыбнулся, разводя руками. Я улыбнулась в ответ: все хорошо, милый, все у нас будет хорошо. Эмма проскользнула на кухню так шустро, что я не успела даже заметить ее. Присев, Свон отхлебнула кофе из чашки и резко отпрыгнула от стола: - Горячо! А ты что, пьешь ледяной кофе? - В следующий раз, пожалуйста, разводи его холодной водой. И да, у тебя включен кондиционер? Здесь действительно холодно. – Эмма обняла себя за плечи, поджав кончики пальцев. Ее губы слегка посинели, а нос стал краснее. Закусив щеку изнутри, Свон пыталась отмахнуться от настороженного взгляда Генри, но она явно не знала, что подобное с Генри не пройдет. Как и со мной. Генри выскочил из-за стола и умчался наверх. Эмма последовала за ним взглядом, но ничего не сказала, громко вздохнув. Я подошла ближе и дотронулась тыльной стороной ладони до ее лба: кипяток. Свон отшатнулась: - Ты чего делаешь? Ты заболела, Свон, не строй из себя недотрогу. - У тебя руки горячие. Ты обожгла меня. Генри вернулся буквально через минуту с белой коробочкой: градусник. Протянув его Эмме, мальчик прижался ко мне. Я машинально обняла его, не отводя глаз от растерянной Свон. Та, не мигая, пыталась понять, что ей делать с чудом медицины: - Я абсолютно здорова. У меня идеальный иммунитет. Я не могла заболеть, отнеси градусник на место. - Нет! – Я еще никогда не видела Генри таким злым. Ты обязана слушаться сына, Свон! Быстро засунь градусник в рот. Я топнула ногой, прищурилась и прижала сына сильнее. Тот пальцами отбил беглый ритм на моей талии, будто одобряя мое вмешательство. Меня убивало то, что я не могла ничего сказать, но я надеялась, что мое тепло говорит куда больше, чем я могла. Эмма вздохнула, раскрыла рот и положила градусник на язык. Через пару секунд он запищал, и Эмма протянула его мне. Лишь взглянув, я резко выдохнула: 39,5. Нельзя было сказать, что я была сильно удивлена, но все же была нелепость в этой ситуации. Отлично, Свон, и как ты умудрилась заболеть при средней уличной температуре в тридцать градусов? - Ну, все, мам, мы будем тебя лечить. Регина сделает бульон, а я найду как можно больше мультиков. Как думаешь, мне надо предупредить бабушку? Нет, пока не буду, все позже. За тобой же будет ухаживать лучший мэр в истории человечества, она точно прогонит температуру прочь. Генри выбежал из комнаты, громко затопав по лестнице. Я скривилась: не думаю, что она выдержит весь этот вес. Мальчик растет, ступеньки становятся более слабыми. Быть может, в один день мне придется вести Генри в больницу, объясняя это тем, что лестница не выдержала нашествия кучи подростков. Эмма покачала головой, будто говоря мне, что нет никакой необходимости ее лечить: больной язык опух, говорить было просто невозможно. Я покачала головой в ответ, пытаясь объяснить ей, что я действительно хочу помочь ей. - Отлично. Лечи меня, доктор, но учти, завтра я должна буду выйти на работу! – Эмма взвинчено взмахнула руками, вскочила со стула и помчалась к себе в комнату. Я устало плелась за ней, пытаясь вспомнить, все ли у нас есть продукты для бульона или придется отправлять в магазин Генри? - Она что, согласилась? – Генри удивленно нахмурил брови, но, вылетев из своей комнаты, полетел вперед, стараясь обогнать Эмму. Я хохотнула, закрывая за собой дверь: комната была маленькой, но уютной. Я всегда ее любила, а если быть честной, то частенько оставалась в ней до всех событий, произошедших в Сторибруке с приездом Эммы. - Я даю вам обоим ровно тринадцать часов. Лечите меня. Не получится – я выйду на работу, и не пожелаю слышать ничего о том, что я рассадник бацилл! Идет? - Отлично, мам, - Генри улыбнулся, протягивая Свон парочку дисков. – Это мои любимые мультфильмы*. Ты смотришь их, а мы идем готовить еду. Учти, если ты убежишь, то домашнее заключение продлится на сутки. Отлично сказано, Генри. Ты вырастешь замечательным отцом. - Пошли, мам. – Генри потянул меня за руку, а я последовала за ним. Кажется, сегодняшний день станет одним из самых домашних, которые вообще у меня были. Кажется. *да, я знаю, что канонный Генри не особо сильно любит мультфильмы. Мой Генри - любит.