Он сидит на краю постели, вытянув ноги вдоль. Я положил их на свои коленки и задумчиво глажу. Йон ест печёную рыбу и рис. Не жадно и разборчиво, тщательно жуя каждый кусочек, прежде чем проглотить. Пользуется вилкой и ножом… как благовоспитанный левша. Благодарит меня своими тревожными фиолетовыми глазами, которые регулярно поднимает, отрывая от тарелки. Вот опять поднял. Я слабо улыбнулся в ответ. Ешь, ешь, не отвлекайся. После твоей трапезы мы чем-то займёмся. Я уже придумал чем.
— Спасибо, — он облизал губы, не найдя подле себя салфетки. Я унёс грязную посуду и сразу же помыл. Не люблю в своей квартире срач, даже крохотный. Вернулся с рулоном бумажных полотенец и застал его стаскивающим с себя мои штаны. Он снял их где-то наполовину, а теперь завис над кроватью, невыразимо смущённый, в довольно забавной позе.
— Тебе помочь? — я постарался спросить спокойно, но голос всё равно предательски охрип от возбуждения. Его узкие, не окончательно развившиеся бёдра. Развратная угловатость тела при переходе в пах и живот с хорошо заметными под тонкой кожей синими венами. Тонкие, выпирающие тазовые косточки по бокам. И… и не это главное.
Трусов он не надевал. Забыл, наверное.
— Я сам, — он аккуратно сложил штаны втрое и протянул мне. Фиолетовые глаза нервно смотрели в сторону. На лубрикант и презервативы, всё ещё лежащие на подушке. — Что теперь?
А теперь понадеемся на мою машинную память. Где-то в моём гардеробе, на полке с галстуками и шейными платками, лежит вещь, которая нам нужна. Нашёл. Я этим никогда не пользовался, хотя это прописал мне доктор Валлентайнер. Маска для сна. Ни разу не посвящённая BDSM игрищам, без ремешков и прочих извращённых деталей. Мягкая, из шелковистой деликатной ткани… Купил с учётом аллергии и повышенной раздражительности на всё, включая воздух. Но и правда ни разу не надел. Даже упаковку не распечатывал.
Возвращаюсь к мальчишке. В его глазах отчётливо поселяется страх, но спросить что-либо он не осмеливается. Ну и я не тороплюсь объяснять. Застёгиваю липучку маски на его затылке, поправляю на лице, чтоб не сползала на нос. Делаю шаг назад, оценить результат. Он похож на нагого беспомощного ангела, с которым я…
Пнул совесть под зад и выключил. Ничего плохого мы сейчас не сделаем. Ничего существенно испорченного. Последний штрих:
— Руки связывать или пообещаешь не сопротивляться?
— С… связывать.
Вот как? Неожиданно. Галстук я не приготовил заранее, совершенно не предполагая, что он согласится. Поэтому взял первый попавшийся, из натурального шёлка, скользкий и довольно неудобный. Завёл руки Йона за спину и минуту, наверное, связывал. Узел постоянно соскакивал. Мой пленённый ангел тихо и затруднённо дышал, не произнося ни слова, пока я не закончил с его худыми запястьями.
— Сэр, можно мне хоть глоток спиртного? — его голос сорвался на последнем слоге.
— Нет.
Его щёки стали пунцовыми. Я усмехнулся, быстро раздеваясь. Опустился на постель рядом с ним. Пора начинать… Но предвкушение этого действа для меня слаще самого действа. Он производит дикое, щемящее, просто сумасшедшее впечатление. Пусть не абсолютно, но невинный, испуганный и маленький. Прикоснусь — и в одно мгновение лишу его сладостного детского очарования. Ну почему всё так? Почему я? Но лучше я, чем какой-нибудь грязный выродок, который вставит ему на улице в горло по самые яйца.
— Йон, — я просунул ладони под его бёдра и легко пересадил мальчишку на себя. Не пушинка, но мало что весит. Он часто задышал, приоткрывая рот, скулы напряглись, с них внезапно сошёл яркий румянец. Я тихо улыбался своим пошлым мыслям и держал его за талию. Я больше ничего не делал. Что происходило? Да так, ничего особенного…
Податливая юношеская плоть, буйные гормоны, чувствительность, увеличенная стократ, тело, лишённое зрения… Я всё отлично рассчитал. И незаметно двигался ему навстречу, втайне изнемогая от неописуемых ощущений.
Изнемогал ли Йон? Он тихо стонал, вряд ли замечая, как кривит и кусает губы, и подавался ближе.
— Пожалуйста… — он задохнулся, яростно водя плечами, заломленными назад. — Я не могу больше, пожалуйста… дотронься…
Я не собирался мучить его долго. Поэтому шлёпнул на ладонь несколько капель лубриканта. Йон стонал в голос, громко, потом ещё громче, упершись горячим лбом в стену за моей спиной и пытаясь не извиваться, я же с восторгом уткнулся лицом в его тяжело вздымавшуюся грудь. Не уловил нужный момент, его тело было слишком напряжено, а ноги — судорожно сведены и сжаты вокруг меня. Он просто вдруг перестал дышать совсем. Парнишка ослабел, упав на меня всей тяжестью, я придержал его одной липкой рукой, а второй всё-таки закончил наше дело, отпустив его и занявшись только собой. Минуты две, не больше, не сводя глаз с его ослабевших бёдер. Откинулся на постель без сил. Хорошо… за месяц я успел забыть, как, однако, бывает хорошо.
Йон сполз по мне пониже. Чувствую его голову, точнее, нос, упирающийся мне куда-то в печень, его грудь с торчащими сосками на уровне моих бёдер, острый мокрый язык… язык?!
Я дёрнулся, но… нет, я слишком устал после оргазма. Пусть делает, что хочет. Лежит со скованными руками и слизывает с меня... с нас. Странный ребёнок. Уже не слишком ребёнок, невинный где-то наполовину. На треть. Обхватил меня губами. Он… нет, слава богу, показалось. Взял из меня всё, что хотел, и всего-навсего лёг сверху отдышаться.
Я развязал галстучный узел и потёр кисти его рук, проверив, что не затекли. Собирался и маску с глаз снять, но Йон остановил меня, перехватив освобождёнными руками.
— Надо в душ…
— Я был сегодня в душе, сэр. Хочу полежать. Склеенным с вами, — он волнующе дышит мне в рот. Голос переменился, хотя робость и зажатость исчезли не полностью. — Можно?
— Можно, — я потянул шнур настольной лампы, выключая свет. Подвинулся ближе к середине кровати и обнял своего девственного парня за маленькую твёрдую задницу. О том, что утром я никуда его не отпущу, я уже знал. В том, что его начнут искать, тоже не сомневался. Нужно взять на работе отгул, позвонить в полицию и постараться не выходить из дома. С Йона нельзя спускать глаз. Нельзя терять из виду. Просто… нельзя терять.
Решившись, мальчишка прекращает дышать в мой рот и закрывает мне его. Целует пухлыми горячими губами… нижняя чуть раздвоена. Целует долго и стеснительно, прерываясь на вздохи, в которых я с лёгкостью угадываю растерянность. Спи, малыш, не возбуждайся. Завтра продолжим знакомиться друг с другом.
* * *
Прибежав в казарменную спальню, я ненадолго растерялся. Здесь двенадцать кроватей, десять из которых заняты, а темень хоть глаза выколи. И как мне угадать? Успеть угадать, не зажигая свет и не предавая наказанию всех спящих тут парней.
— В углу, у стены, скорее, — всё тот же бархатный голос, зовущий из ниоткуда. — Бросай свои шмотки, я сам уберу их в шкафчик, и ложись.
— Кто ты такой?! — я подчиняюсь и забираюсь под очень холодное одеяло, изо всех сил таращась во мрак. Слышу шорох укладываемой одежды и тихий завораживающий смех. Пытаюсь угадать, откуда он слышится на этот раз и почему он раздаётся вовсе не там, где чьи-то руки должны сейчас прятать мой скарб.
Широкий прямоугольник света падает в проход между кроватями. Я поспешно жмурюсь и заставляю себя равномерно сопеть. Я сплю, я сплю, давно уже сплю. Уши шевелятся от избытка желания услышать что-то, но никаких шагов не улавливают. Сержант что, на цыпочках сюда подкрадывается? Его огромные сапоги с пряжками не могут не греметь. Искушение распахнуть глаза слишком велико, мои веки задёргались, но в этот момент под моё морозильное одеяло влезла рука. Наглая и уверенная, она улеглась прямо на мой живот. Прикосновение не слишком гнусное в своей развязности, но такое хозяйское, как будто я… был куплен им по дешёвке на китайском рынке. К сожалению, дрожь от этого внезапного прикосновения я подавить не смог. Я, честно говоря, еле от вскрика удержался. И сержант Хет, само собой, заметил, что я проснулся. Ну или вовсе не засыпал.
Я приоткрыл рот, не зная, что выдавить из себя. А что полагается жертвам в таких случаях? Кричать? Сопротивляться? Просить о… пощаде? Но пощады пока не хотелось. То есть… огорошенный, я чувствовал не боль и даже не унижение. Смесь страха с любопытством. А слегка оскорблённое достоинство пыталось лишь ругаться сквозь зубы. Но я не мог простонать даже «убери…». Потому что личность сержанта держала меня сейчас как под гипнозом — идеально вытянутым на постели, с ногами, которые даже пытались раздвинуться. Он заставляет меня или это… я сам?
Его ладонь гуляла по моему животу недолго. А я, напоминаю, выбегая из душевой, не прикрылся ничем, кроме крошечного вафельного полотенца. Сержант преспокойно развернул его под одеялом, длинные пальцы легли на мой пах, накрыв одновременно и сжавшийся от страха член, и мошонку. Я попробовал шевельнуться… и охнул от острой, пронизывающей боли. Его пальцы впились лишь крепче, рот… страшно улыбался.
— Хватит, — властно произнёс голос, успевший безумно мне полюбиться после несколько лаконичных реплик. — Ты пугаешь его.
Рука разжалась, отпуская моё помертвевшее хозяйство, но не убралась. Расслабленно лежит сверху. Расслабленно и неподвижно. Во мне гулко пульсирует страх, поднимая и опуская волны паники. Раскачивает меня, как на опасных качелях. Тело потихоньку покрывается испариной, а мои собственные ладони невольно сжимаются в кулаки.
— Иди к другим, — скомандовал голос. — Завтра много работы.
— Мне нравится только этот, — прошелестел Хет не своим, каким-то задушенным шёпотом.
— Данаис, я твоего мнения не спрашиваю, — голос металлически зазвенел. — Не забывайся. Может, стоит затянуть петлю на твоей шее потуже?
Рука тотчас исчезла, сержант двинулся к другим кроватям. И вся его фигура излучала злое неудовольствие. Я осмелился дышать, но недолго. Ровно до следующей реплики дьявола:
— Днём ты не придёшь и не защитишь его от меня.
— Он будет вести себя хорошо, — заметил голос с нотками добродушия. — Он тебя боится.
— Недостаточно боится.
Хет закончил круговой обход, его зыбкая тень снова упала на мою подушку. Я не могу больше внутренне сжиматься, я и так превратился в одну-единственную клетку. В свою каплю крови, бедную гемоглобином. А он будто читает эту мою мысль и ласково произносит:
— Сладкий изнеженный мальчик. С малокровием. Почти как прошлый…
— Прошлый застрелился за день до экзамена, — тактично и насмешливо напомнил голос.
— Но этому мы не дадим глотать патроны, верно? Я прослежу.
— Посадишь его под замок? — голос начал как будто уставать и отдаляться.
— Никаких замков. Но посажу его обязательно… Подсажу.
Сержант вышел из казармы, неплотно прикрыв за собой дверь. Полоска тёплого света осталась снизу. Меня на удивление не трясло, я оцепенел. Еле-еле разлепил губы, они казались каменными.
— Почему, — больше ничего произнести не удалось. На мой рот что-то тяжко надавило, будто скрепляя печатью.
— Узнаешь. Распробуешь и жадно налакаешься этим. Отравишься. Нарыдаешься, а затем — проклянёшь, — голос ослабел, пропадая окончательно. Я закрылся одеялом с головой и лежал так, пока неумолимый сон не сморил меня, победив ужас и тревогу. Дышать пришлось только носом, до самого утра раскрыть рот даже на миллиметр не удалось.
* * *
— Сэр? — Йон прижался губами к одной моей страшно пылающей щеке. Маска снята, валяется на одеяле. — Вы разговаривали во сне.
— Не зови меня сэром, мы… — я приподнялся, разглядывая в полутьме наши запачканные обнажённые тела. Электронные часы в виде куба, стоящие на тумбочке, показывали 04:38 на одной из блестящих стальных граней. Самый глухой предрассветный час. — Знаешь моё имя?
— Нет, сэр.
— И я твоё не знаю.
— Меня зовут Альвен Онвэр, — он тихо вздохнул и продолжил: — На родине. Но здесь меня записали, запутавшись в транскрипциях, как Эльфарран, слитно. Элф.
— Ты не… — кровь застучала так, что мне показалось, кожа на лице сгорает и шелушится, отпадая сухими плёнками. — Онвэр — это фамилия?
— Нет, — он смерил меня странным, томительным и загадочным взглядом. — Фамилию не скажу. Но вы разговаривали во сне. Даже кричали. Повторяли… безостановочно.
— Что я кричал?
— Что-то о крови. И какие-то цифры, — Йон, в одночасье переставший быть Йоном, вдруг улыбнулся. — Кто такой Харви?
