* * *
Завтрак закончился прозаично. Сержант под руку вывел меня из общей столовой, быстро огляделся по сторонам, убедившись, что никто не смотрит, и с силой отбросил меня на гофрированную стену барака. Я зашипел от боли, острые металлические стыки врезались в позвоночник, сдирая кожу с него и с лопаток, но Ван Дер Ваальту было плевать на то, что я чувствую. Он прижал меня к стене сильнее, заставляя скорчиться и до хруста сжать челюсти, чтобы не орать, прижался сам, вдавив в мою промежность увесистую прямоугольную пряжку своего ремня, и когда в мошонке всё заныло, сворачиваясь в тягучий узел боли, его тяжёлые, напитанные кровью губы, врезались в мои. Поцелуем мне это назвать было очень сложно. Хет просто вломился мне в рот, высосав остатки чая, усилил привкус жирного бекона, вызвав тошноту и непреодолимое желание выблевать всё съеденное обратно, а потом... Его грубо шарящий везде и жадно лижущий язык пролез мне почти в самую глотку. И в один неверный момент его кончик показался мне раздвоенным. Сопротивляться было бесполезно, да и просто невозможно, я тихо мычал, сглатывая чужую, вязкую и крайне противную слюну, в горле стоял комок, в животе не прекращались рвотные спазмы, мне показалось, что вверх по пищеводу поднимается желчь, появился характерный непреодолимый вкус кислятины, жжение и... Господи, эта пытка кончилась. Сержант вынул из меня длинный язык, который, по-моему, искупал в соляной кислоте моего желудка, обсосал мои губы от излишков слюны и рывком оторвал от стены. По разодранной спине прокатились капли крови, неприятно впитываясь в трусы, надеюсь, их будет не слишком много. Я, как назло, в белой рубашке, полагаю, сзади она уже в пятнах ржавчины, снятой с барака. — Понравилось? — он толкнул меня вперёд, метко попав в участок мяса над левой лопаткой, с которого кожа благополучно содралась вся. Грязная рубашка прилипла туда, к этому медленно мокнущему пятну обнажившейся плоти, а я чуть не взвыл. Громадным усилием воли выдал из себя только тихий хрип, чтобы затем выдохнуть: — Да. — Молодец, быстро учишься. На перерыве обязательно повторим. Сейчас — первый урок стрельбы, кратенько перескажу теорию и опишу все виды огнестрела, имеющиеся у нас в вооружении с пятидесятых годов и по нынешнее время. Я обернулся. Он говорил так спокойно и буднично, что мне захотелось увидеть его глаза. Проверить, что это глаза того самого чудовища, которое изнасиловало только что меня своим поганым ртом, и этот рот вещает об оружии... будто ничего и не было. И моя капающая кровь, пачкающая рубашку — это пыль. Я обернулся. И это стало ошибкой. Ультрафиолетовые глаза сержанта беспрепятственно прожгли меня, не оставив и доли секунды на то, чтобы пригнуться или отклониться. Ощущение... жуткое и трудно описываемое ощущение бесконечного падения в ничто на острие лазерного луча. Или меча. Падаешь и падаешь, стремительно, без остановки, а дна не достигаешь, никогда. В затылке огонь, спину тоже прижигает огонь, внутри всё спекается в одну бесформенную обугленную массу, луч проходит сквозь неё... сквозь тебя. Ты падаешь дальше, продырявленный и вроде бы мёртвый, но всё ещё достаточно живой для осознания бессмысленности ушедшей жизни, целью которой было встретить этот чёртов луч смерти и падать. Господи, прекрати это изуверство, я не могу больше, в моей груди реально ширится пустота и смерть. — Вольно, — Хет выдавил лёгкую садистскую усмешку и закрыл глаза. — Дыши. Я задышал, как бешеный, будто из глубокой воды вынырнув. Осознал, что действительно не дышал последние минуты две-три. Может, и больше. Пока он не выпустил меня из захвата своих жутких глаз. Потом осознал, что злюсь и очень хочу броситься на него с кулаками. Хорошо, что я этого не сделал. Полчаса спустя, сидя на уроке, я стал свидетелем смерти человека, который дерзнул сделать то, чего так страстно желал я.* * *
— Прости, — это он, Эльфи. Просит прощения и подходит ко мне, будто он, а не я, ударил словами-плетьми. — Ты вовсе не грязный растлитель, ты не похож ни на кого из тех мерзавцев, что похотливо облизывались на мой зад и примеривались поставить меня на колени, чтобы я обслужил их ртом. Ты... ты первый вообще, кто коснулся моего тела ниже шеи. И мне было очень славно в твоих объятьях. Если ты правда хочешь, чтоб я остался в твоей квартире, я останусь. Обещаю, что много места не займу. Он отнял судорожно сведённую руку от моего лица. Да, я зажимал себе рот, оказывается. Видимо, чтоб не закричать, припомнив, как туда вонзался... кто-то. И сколько раз вонзался... Прошлое, когда же ты отпустишь меня? В аптеку за успокоительными колесами всё-таки придётся сгонять. Иначе я прокушу себе что-нибудь в попытках сдержаться. Или прокушу белую кожу Эльфаррана. Вряд ли ему это понравится так, как некоторым. — Моя одежда пришлась тебе впору? Удобно? — Да, не беспокойся, — Элф рассматривал мою руку с вниманием, которое заставило меня поёжиться. Что на этот раз показывают его глаза-проекторы? Колючие заграждения, сетка под напряжением, какие-то трещины... Всё смешалось, я сам запутался. Похоже на чувство ярости, плохо затаённой. Что там? Ах да... на ладони же шрам. Не хочу вспоминать. Не хочу, не надо, не сейчас, пожалуйста. — Откуда это у тебя? — В армии был, — я со свистом вдохнул воздух сквозь стиснутые зубы. — Нечаянно осколок стекла попал. — Нечаянно?! Тут крест вырезан! Ксавьер? — Мне нужно отпроситься с работы. Я ещё не писал начальству, — я вывернулся из-под колпака его требовательных глаз, ставших от негодования ярко-сиреневыми, и бросился в рабочий кабинет. Вопреки моим страхам, парнишка не стал преграждать мне путь. Я заперся и быстро запрыгнул в большое офисное кресло, крутанулся раз, второй, выгоняя из памяти постыдные образы и сухие надрывные рыдания, одним щелчком вызвал ноутбук из спящего режима, ввёл пароль, заходя в учётную запись, и выдал первую голосовую команду: — С://, Incoming, файл “Unnamed”, воспроизвести.