* * *
Мы получили два тюка с невыразительной болотно-зелёной формой и коричневыми ботинками, но переодеться не хватило времени, ибо Занятие началось. Занятие с большой буквы. Оно врезалось мне в память ярчайшей фотокарточкой, не выцветающей со временем. Урок проходил в нашем бараке, в белой комнате-коробке, где мы еле уместились за двумя длинными дубовыми столами. Ван Дер Ваальт встал у интерактивной доски, но не с лазерной указкой, а длинной металлической трубкой с утолщением на одном конце, которая нелепо напомнила мне старинную трость. Но если бы в руке у него оказалась плеть, это вписалось бы в его жестокий облик так же органично, а может, и ещё естественнее. — Как вам стало известно ещё до приказа из военного ведомства, вы должны научиться стрелять, — Хет медленно, проявляя невероятную и почти что нечеловеческую гибкость и текучесть, отошёл от доски, встал между столами и повернулся к нам вполоборота. Его профиль я не назвал бы медальным, но он прекрасен как... сто двадцать содомских шлюх. С усилием я отрываю взгляд от сержанта, чтобы изучить реакцию новобранцев. Они пялятся на него с почти одинаковым благоговейным выражением страха, шока и восхищения. Местами — недоумения, местами — растерянности. Я бы так пялился, наверное, тоже... если бы не боль, непрерывно раздиравшая мою спину. Губы дьявола растягиваются в злорадной усмешке, едва я застреваю на одном его полузакрытом глазе, не в силах оторвать взгляд. Я... по-прежнему смотрю, о да. Но и пытаюсь слушать, что вещают его тяжёлые развратные губы. — Возможно, вам покажется, что стрелять по картонным и жестяным мишеням — это мило и безобидно, но не забывайте, что оружие, которое вы будете держать в руках, предназначено не для забавы, а для убийства, — он снова повернулся, встав спиной. Впервые осознаю, что он худощавый и тонкокостный. Как я. — Искусство убийства — самое древнее из искусств и основополагающее, так как помогло человеку выжить в те далёкие времена, когда зародыш его интеллекта не предполагал ничего, кроме добывания пищи и инстинкта размножения. Умение убивать означало быть победителем. Убей, или убьют тебя. Помните, что каждый, кто держит в руке оружие, является потенциальным убийцей. Это не то же самое, что держать в руке сучковатую палку, камень или кухонный нож. Тяжесть пистолета, его гладкость, блеск металлического корпуса, обтекаемая форма, удобство, с которым он ложится в вашу ладонь... И мощь, которую вы чувствуете, власть, которую он вам дарит собой. Власть над жизнью и смертью. И всё, что будет отделять жизнь от смерти — одно нажатие на спусковой крючок, — голос Хета зазвучал тише, в нём появилась хищная мягкость и даже радость. Вещи, о которых он говорил, он определённо любил. — Короткое движение фаланги пальца, натянутое сухожилие, всего одно сокращение. Я говорю вам это сухими и непонятными словами, но далее с вами заговорит воронёная сталь, заговорит на языке, понятном вашим мышцам и мускулам. Металл, который вы по незнанию считаете мёртвым, разбудит вашу кровь и вбросит в неё целые снопы огня. А запах пороховых газов после выстрела покажется вам слаще запаха любимой женщины. Ещё один поворот, и сержант встал к нам лицом. От его радостной улыбки стало не по себе. Его эмоции носили настолько явный отпечаток чужеродности, как если бы мне... улыбался камень. Или дерево. Или просто... не человек. Люди так не могут кривить и раздвигать губы. Мои предельно обострённые органы чувств уловили волну враждебности, распространял её какой-то объект, сидящий слева. Я осторожно скосил взгляд, чтобы не вертеть головой, привлекая внимание. Увидел тёмно-шоколадное лицо, обрамлённое дредами с кислотно-яркими фенечками. Всё понятно. Фанат покурить травку, пацифист и заядлый спорщик. На его месте я бы сделал физиономию поскромнее. Внимание Ван Дер Ваальта — синоним увечий и вообще... крупных неприятностей. — Сэр, а я против оружия. Против владения оружием, его ношения и применения. Я не хочу учиться стрелять. Вы меня заставите? — он демонстративно выплюнул на стол кусок какой-то пищевой плёнки в мокрых ошмётках жевательного табака. Кто-то брезгливо скривился, послышалось ворчание и даже сдавленные смешки. Мне неожиданно ворвалась в голову мысль, будто со стороны... что этот такой мирный с виду чернокожий в дурацкой трёхцветной шапочке — наглый притворщик и позёр. В любом движении есть позёры, и растафарианство не исключение. К тому же негры от природы — существа наглые... как будто до конца не расставшиеся с пальмовыми стволами обезьяны. И нет, я ни разу не расист. Просто эмпирические наблюдения. Дальше моя мысль неслась без остановки сама, со скоростью опаздывающего товарного поезда. И с таким же грохотом. И голос, озвучивавший её в моей голове, был будто не моим, а тем… вкусным, глубоким и бархатным: «Учитывая, что его по состоянию здоровья не загребли в обычную армию, а отправили на этот полигон в Нью-Мексико, можно предположить, что он всегда и во всём привык отмазываться. Тот факт, что Хет ему не нравится — обсуждению не подлежит, не так ли? Хет никому не нравится... кроме тебя, храбрый блондинчик. Реплика об оружии — банальное, впитанное из крупной шоколадной материнской сиськи желание черножопого подначить белого. С тем, чтобы Хет ожидаемо сорвался на оскорбление, которое все негры в толерантной и задыхающейся от бессилия Америке так ждут, чтоб потом спустить на оскорбителя всех собак. И знаешь что? Данаис его не разочарует. Вот только любитель агрессивно погнобить белых малость не рассчитал... на кого нарвался». Сержант не двигался. Улыбка медленно, безумно медленно сползала с его лица, будто эмоции, его переполнявшие, скатывались на пол. — Заставлять? Нет... — Хет снова был безукоризненно холоден и собран. — Твоя чёрная задница не задержится здесь ни часом дольше. Заберёшь пожитки и катись на все четыре стороны. Make love not war. Пока от дельта-9-тетрагидроканнабинола ум за разум не зайдёт. Стол отъехал с грохотом, чуть не перевернувшись. Разъярённый нарушением расовой политкорректности растаман бросился на прекрасного белокожего сержанта, выставив вперёд крупные коричневые кулаки. Они вот-вот должны были врезаться в лицо, украшенное чудными ярко-фиолетовыми глазами. Но этого не произошло. Чёрт вообще знает, что произошло. Нападавший мешком свалился под ноги Хета и захрипел. Ван Дер Ваальт с издёвкой и непередаваемым изяществом повернул кисть своей руки в воздухе — и у нападавшего в ту же сторону провернулась шея, громко хрустнув. От этого сухого и чёткого хруста ломающихся позвонков у меня заныли зубы и резко засосало под ложечкой. Я хотел отвести взгляд от умирающего, но не мог. Изо рта у него пошла розовая пена, сверкая и пузырясь. Мои однокашники окаменели. Все, кроме меня. — Оставайтесь на местах, — ровным голосом сказал Хет и начал медленно переводить взгляд с одного окаменевшего лица на другое, будто вкладывая им в головы свои слова. — Это сердечный приступ, ему никто бы не успел оказать помощь, — он добрался до меня. — А ты... ты — помни. И не глупи. Не стоит выступать против меня. И если кому-то расскажешь об инциденте с черномазым, тебе всё равно не поверят. — Ты исчадье ада, — буркнул я тихо, впрочем, соглашаясь своим покорным тоном со всем, что вещал Хет. — Сделаешь со мной то же самое? — Нет, зачем же? Если твоё прекрасное тело можно использовать в других, намного более аппетитных целях.* * *
Я покинул рабочий кабинет, мельком осмотрел кухню, хлопнул себя по лбу и свернул в спальню, к своему юному сокровищу. Он лежал на моей постели без штанов и майки. Тихо и размеренно сопел с закрытыми глазами, заложив руки под голову. Однако тонкая ткань белых трусов была натянута тугим полукруглым бугром. Я подошёл ближе, желая рассмотреть... понять, что мне не мерещится. Его член действительно возбуждённо выпирал во сне. Крепкий мальчишеский стояк, упругий и горячий. Но... откуда я знаю, насколько он упруг и горяч? Я с ужасом отдёрнул руку, осознав, что не удержал её, себя... в рамках приличия. Элф спал на удивление крепко, даже не шелохнулся. Притворялся? Вряд ли, он слишком невинный для таких игр со мной. Должно быть, я просидел у компьютера не меньше часа, погрязнув в своих кошмарных воспоминаниях. Опять мой чёрный ящик открыт. Опять из него вытекло несколько капель металлически пахнущей крови. Почувствовал вкус металла у себя на языке, когда, осторожничая, оттянул резинку трусов и пригласил себя рассмотреть и распробовать всё ещё раз. Длинные ноги моего гостя вызывающе раздвинуты, поза расслабленная, дыхание ровное, а член — твёрдый, длинный и обжигающий, не помещается больше ни в трусы, ни мне в ладонь... И полностью набухшая и покрасневшая головка соблазнительно вылезла из крайней плоти, удобно улёгшись прямо в мой откровенно ждущий рот. Мои губы открыты и округлены, чтобы принять тяжесть и жар этой плоти как можно мягче, с алчным восторгом и нетерпением... — Кси? — растерянный и приглушённый шёпот. Сонный и ужасно беззащитный. Тоненькой плетью хлестнул меня по сильно раскуренным нервам, заставив их вскрикнуть и встать на дыбы, а кожу — покрыться мурашками. Мои губы сомкнуты вокруг его пениса, мне... мне неудобно говорить. И я не собираюсь ничего говорить. Просто обвожу языком вокруг твёрдой вершинки члена, сосу её и тяну из сухой сплющенной дырочки посередине... что-нибудь. Проходит минута во вздохах и шуршании его рук по простыне, и из головки члена мне на язык вытекает немного безвкусной смазки. Да, она безвкусная, но желанная, проглоченная с жадным ликованием. Слизь из его тела, которое хочет со мной соития... хочет, я же чувствую. И испарину, которой покрываются его выгнутая спина и напряжённо сведённый живот, мне видеть не обязательно. Элф не умеет давить стоны, они совсем детские, пронзительные и будоражащие мне кровь до последнего, самого мелкого сосуда в паху. Спору нет, я бы не отказался лишить этого ангела невинности — прямо сейчас. Насадил бы на себя без долгой подготовки, ещё и несколько раз спустил бы в него тугую струю, запачкал бы глубины его жаркого тела, Господи, Господи... нет. Я не могу. Даже если беспрепятственно стащил с него трусы. Даже если мышцы парализует судорогой при одном касании к его девственно сомкнутому анусу. Даже если меня перестали пугать страх и осуждение в его глазах после... и муки собственной совести. Даже если... — Телефон, — Эльфарран сумел приподняться и сесть. Накрыл дрожащей рукой мою голову. Моя левая ладонь всё ещё подсунута под его ягодицы, соприкасается с входом в его тело, а рот — занят его длинным возбуждённым членом. Медленно я поднял глаза и встретился с его взглядом. Полуденное солнце пробивает задёрнутые шторы, каждая чёрточка его лица видна хорошо, с этого обалденного ракурса, снизу. Что в глазах? Тяжёлая красная дымка. Любопытство и нега. И наши тела, соединённые в точке наибольшего сопротивления. А это значит — я отдам ему себя. После прелюдии. Если не кончу самопроизвольно раньше, от его стона, с которым он проводил мой язык, облизавший его яички. — Ксавьер, телефон... он звонит в соседней комнате. Знаю, ты не слышишь. У меня самого в ушах шумит... — он с тихим сладким вздохом свалился обратно на подушку, сместив мою ладонь под его задницей ближе к копчику. — Ну вашу мать же, — процедил я сквозь зубы, выпуская его член изо рта и подтягивая чуть влажные белые трусы обратно. Они не хотели покрывать мою «добычу» целиком, и Элф стеснительно прикрыл торчащую часть рукой. Я сейчас завою от этого зрелища на радость всем жадным до сплетен соседям. Вылетев из спальни на такой скорости, что ноги едва черкнули по полу, я с размаху врезался в телефонный столик, никакой боли, правда, не почувствовав, и заорал в трубку: — КАКОГО ХРЕНА?! — Кси, это я, — смирно пискнул Харви и икнул от страха. Ухо неприятно закололо, так что я не собирался сбавлять ни громкость, ни ярость. — В ТЕМПЕ! — Босс тебя ищет. Что-то... что-то случилось. Он вернулся из аэропорта злой, как целая толпа дварфов. По оценкам экспертов из маркетингового отдела, он доберётся до двери серверной сразу после ленча в “Le Bernardin”. Я к тебе битый час дозванивался. Осталось тридцать пять минут. Тридцать три... Грёбаные дварфы, орки и злодеи-похитители времени! Я влез в костюм, галстук и начищенные туфли, быстро и злобно перевязал волосы огрызком ADSL-кабеля, ругнулся, вспомнив, что машина так и стоит на парковке под баром «107», схватил дежурную сумку, крикнул на одном дыхании: «Элфялюблютебяневыходииздомунеоткрывайникомудверь», - и выпрыгнул на улицу по пожарной лестнице. Такси ловил секунд десять. Водила, услышав адрес и увидев моё бледное лицо, смятую стодолларовую купюру и холодные шизанутые глаза, сразу рванул с места в девяносто миль в час, срезая повороты и игнорируя сигналы светофора.