Встань и иди

И прикоснувшися к земле, Я встал с могуществом Антея. К.Бальмонт – Снижаемся, – раздался из переговорного устройства голос Ксении. – Пора, пожалуй, – согласился брат Александр Две нуменорские леталки шли над пустошью, памятной всем со времен Адской диверсии. Вслух, однако же, воспоминаниям не предавался никто – то ли из-за присутствия Феликса, то ли от того, что случившееся потом окрашивало те события совсем в иные тона, а может, мысли всех больше были заняты настоящим и будущим, чем прошлым. – Здесь мы тогда останавливались? – Да вроде. – Ну так сажаю. – Сажай, сажай, Владыка. Ночью на-ас никто не встре-е-етит!... – Ненавижу бельканто!– прокомментировал Феликс, чья рука немедленно заставила Николку прекратить вокальные упражнения. – К тому же ты ошибаешься – посмотри вниз. – Да, похоже, нас ждут. – Надеюсь, это не Тони. – А я не прочь бы снова с ним встретиться,– сказал Николай, уже стряхнувший со своих губ руку Феликса. – Это ещё зачем? – Кнопку-то я ему тогда не подложил. – Спасибо, Ник, я сам это сделаю. – Что ещё за Тони? – Да так, ошивался тут один… – Точно, нас встречают! Леталки спустились достаточно низко, и теперь в свете их фонарей можно было достаточно хорошо разглядеть худощавого светловолосого мужчине с резкими чертами лица и мальчика-подростка, поднявшего руку в приветствии, как и его старший товарищ. Дверцы обеих леталок отворились одновременно. – Привет Ордену Святого Грааля! – Привет Возрожденному Нуменору! Владычица оперлась о руку юного оруженосца и легко спрыгнула на землю. – Ты, сэр Рихард, и ты, Денис!? Вот уж не думала вас здесь встретить! – Разве Титурель не говорил тебе, что пришлет человека к месту вашей прежней стоянки? – Говорил, конечно, но я не предполагала, что это будет так быстро. Леталки тем временем окончательно приземлились, и все успели выйти. Лица рыцаря и оруженосца осветились одинаковой радостью, когда они увидели среди прибывших Бонда. – Рад видеть тебя здоровым, Джеймс, – со спокойной сердечностью произнес немец, пожимая ему руку. Денис был не столь сдержан. – О, Джеймс Мордредович! А знаете, Марьяна ещё боялась, что чего-нибудь не того будет. А у вас теперь совсем всё нормально, да? – Предупреждаю, менее опасным я не стал. – Полагаю, наши враги скоро это изведают, – заключил Рихард, – Кстати, Владычица, раз уж мне надлежит быть с вами в этом деле, я хотел бы знать его суть. – Так Титурель тебе ничего не говорил? – Только то, что сатанисты готовят что-то в Городе-на-холме. – Во-первых, мы сами ещё не уверены, что именно здесь… * * * В то время, как сэр Рихард был поглощен беседой с Тар-Телконтари, Денис в своей юношеской экзальтированной радости вознамерился изложить Джеймсу решительно всё, что произошло в Монсальвате вообще и в их, Дениса и Мэриэнн молодой жизни, в частности, за время его отсутствия. Бонду же такое пристальное внимание было совершенно ни к чему: то, что он собирался сделать сегодня, не касалось никого, даже Феликса. Не то что бы он стыдился или боялся, что не поймут (этого как раз можно было не опасаться), а просто не касалось – и всё. Немалых усилий стоило ему сплавить Дениса Александру, а после этого незаметно исчезнуть не составило труда. Дунаданы же, как и присоединившиеся к ним Феликс и два представителя Ордена, были заняты обустройством стоянки и проглядели не только исчезновение Джеймса. Они не увидели, как по другую сторону пустоши опустилась ещё одна нуменорская леталка. Хранительница вышла из машины – и вдруг припала к старому дубу, так, словно только ради свидания с ним летела сотни километров. – Ты помнишь? – она закрыла глаза и мучительно сжала губы, заново про-пуская через свое сердце то, что могло помнить дерево Громовика: самопожертвование Джеймса, отвага Александра в небывалом сражении – плечом к плечу с небесной дружиной, боевое крещение Дениса, неожиданная мужественная сдержанность Мэриэнн, бесславная гибель Анатолия-изгнанника… И ее собственные тяжкие мысли над телом того, кого некогда звала братом. – Ты помнишь? – повторила она настойчивее, – Помнишь… да не скажешь. А мне теперь все вспомнить надо… Всё! Видишь, огонь вон там? Это наши опять здесь. Дмитрия только нет, а так все.– Она снова бросила взгляд туда, где был виден костер и где – она знала – были ее братья… Представила, что скажут Владыки, когда узнают, что она здесь, но это будет потом, а сейчас ей нужно кое-что сделать – есть одно дело, ради которого стоило лететь в Лондон. Она направилась туда же, куда и Джеймс. Ей надо было ВСПОМНИТЬ… В свою очередь Елена не заметила медленно ползущий автомобиль, который, держа дистанцию, сопровождал ее всю дорогу. *** Сестре Елене немало пришлось побродить по кладбищу, прежде чем она достигла цели своего путешествия. И вот теперь она стояла у могильной плиты с надписью: «Майлз Мессерви. Покойся с миром» – Приветствую тебя, воевода. Ну, вот я и пришла. Ты уж меня прости, что раньше не приходила. Братья мои тоже не догадались, конечно. Теперь-то может, придут, как с делами управятся… Ты спокоен будь – Мэриэнн твоя жива-здорова, вестница Святого Грааля теперь. Поднялась, стало быть, не переломилась. Джеймса вот, каюсь, не сберегли. Нервы-то ему вылечили – а вот душу, видно, не вылечить, если сама не распрямится… Ну, ты помнишь, как он прежде бежал все время – и не удержишь его, а теперь будто встал и не знает, куда бежать, а главное – зачем… Но отомстить – отомстили мы за всех за вас! Наш брат Валентин потом ещё этак писал: «Будет теперь вероломный ярл помнить о Лондонской тризне». Не знаю, как насчет Лондонской тризны, а Брюссельского хольмганга вовек не забудет! Да что я тебе рассказываю – небось видел всё с небес-то… Хорошо тебе, воевода – для тебя теперь всё ясно, никаких вопросов. Вот мне тоже когда-то все ясно было, да и тебе наверное – покуда племянницу да кметя своего верного в Монсальват не проводил! Тут, понимаешь ли, что-то вроде сонатной формы получается: ты в репризе, а я ещё в разработке. Когда-нибудь и я, и все мы до репризы дойдем. Вот только репризы-то разные бывают – иной раз и такая, как в «Сече при Керженце»… А хоть бы и так! Всё лучше, чем в этаких эллипсисах завязнуть! Выкрикнула – и смолкла. Говорить она больше не могла - она думала, думала о событиях, ознаменовавших начало правления Тар-Телконтари и Тар-Феанора, и о том следе, который они оставили на Братстве. Елена не смогла бы толком сказать, в чем именно заключался этот след, но он был – и это не давало ей покоя. Не то чтобы что-то грозило гибелью Братству, но вот теперь, именно теперь – Елена чувствовала это всем своим существом – решалось, как дальше жить Нуменору. Но что решалось – что надо решать? Как это там, у Высоцкого: «А мы все ставим каверзный ответ и не находим нужного вопроса». Вот и теперь… Ответом был Брюссельский хольмганг – ответом красивым, ответом достойным, пожалуй, единственно возможным… Елене вспомнился вечер в литературном музее – презентация книги о Костромском на-родном оркестре, играли студенты музыкального училища – бездумные юнцы, которых очень хорошо научили «бегать пальцами» - и были безупречные пассажи, которые музыкальный автомат исполнил бы лучше. Потом вышел сам автор книги – старик, уже в том возрасте, когда и у профессионалов-виртуозов аппарат дает сбой, а он знал только «школу самодеятельности», к тому же много лет назад лишился одного пальца на левой руке – и была Музыка… Вот и Брюссельский хольмганг был безупречен, и значителен, и прекрасен – но в нем чего-то недоставало, чего-то неуловимого, но очень важного – и потому он не мог «звучать» так, как звучали все прежние дела Нуменора, в которых промахов и ошибок было предостаточно и, казалось, ни одно дело больше не «зазвучит», пока не будет решена эта задача… Понять бы для начала, в чем она состоит! Размышления прервал шум шагов за спиной. Елена оглянулась и, кажется, даже не удивилась. – Опять ты без охраны? – Как видите. Перед ней стоял премьер-министр Великобритании. * * * Бонд снова оказался на центральной аллее. Ну дожил, рассказать кому – ухохочутся. Это ж надо – заблудиться на кладбище! Здорово же он расслабился в XXIII веке, могилу старика тут найти не может... Ладно, начнем сначала. Внезапно Бонд понял, что он тут не один – сначала услышал шаги, потом увидел человека, идущего из глубины аллеи по направлению к воротам. Кого ещё интересно, носит по кладбищу среди ночи? Надгробия воруют, что ли? Или острых ощущений захотелось? А что, может устроить этому парню такие ощущения? Тем временем человек подошел ближе, и Бонд увидел его лицо… Да это же агент 008! Этот-то что здесь делает? Ах да, сегодня ведь день смерти его матери! Помнится, он всегда ходил на кладбище в этот день, если только был в Лондоне. Интересно, что у него сегодня случилось, что он днем не выбрался? – Привет, Билл! Билл мимоходом скользнул взглядом по его лицу и… прошел мимо. * * * – Как ты узнал, что наши нынче приедут? – Вас это действительно интересует? – Нет. – Зачем же спрашиваете? – А просто надо же было что-нибудь сказать. Ты же молчал. Впрочем, нам с тобой и впрямь разговаривать не о чем. – Вы так думаете? А я ждал, что Вы хоть извинитесь передо мной. – Извиниться? За что? – Вы ещё спрашиваете! Может, Вы забыли, что учинили в Брюсселе? Вломились, как грабители, выставили меня на посмешище перед союзниками, не говоря уже о том, что ваш мальчишка запросто мог меня заколоть! – Так-так… И здорово тебя сегодня у нас на стоянке отделали? Энтони оторопел от такого вопроса: – С чего Вы взяли, что я был на стоянке? – Да просто у нас последнее время так обычно бывает: кому Владыка по зубам даст – тот сразу ко мне. – Вероятно, все понимают, что Вы… – Мягкосердечная, бесхребетная? Ты это хотел сказать? – Я хотел сказать – все понимают, кто истинный глава Нуменора. Неужели кто-нибудь поверит всерьез, что вашим Братством управляют пьяница и четырнадцатилетняя девчонка? – Вот чего у нас в Нуменоре никогда не водилось, так это подсадных уток. Разве только Ар-Фаразон при Сауроне. У меня, между прочим, свой оркестр теперь. Суди сам, до правления ли мне. – Но не будете же Вы утверждать, что Ваше мнение совсем ничего не значит для этих так называемых Владык? Одно Ваше слово – и этого фарса не было бы. Но Вы почему-то не решились… – Почему ты думаешь, что я была против? – Ах, Вы ещё и поддержали?! И не стыдитесь мне об этом говорить! – Ты же со всеми вашими нам угрожать не стыдился. Впрочем, если тебя это успокоит… Наши ещё хотели журналистов туда привести, но я отговорила. Не для тебя, конечно – для тех, кто здесь живет, и в тебя – пока ещё – верит. А может, зря я так сделала – пусть бы поглядели, кого над собой поставили. – Да, пусть бы поглядели, что мне приходится терпеть ради их блага, имея дело с такими варварами, как вы! – Что ж, четверо из них твое «благо» на себе почувствовали: двое умерли, ещё у двоих жизнь изломана непоправимо… – Во-первых, Вы прекрасно знаете, что я не имею отношения к смерти Майлза Мессерви – он умер от инфаркта… – Энтони, хоть теперь не лги! Ведь у могилы убитого тобой стоишь, тебе бы к земле припасть, да каяться! Ты ведь не нас обидел, нет – ты на своих людей руку поднял! – И кто меня этим попрекает? Соотечественница Сталина! – Сталин по крайней мере казнил тех, кого искренне считал врагами и изменниками. А те четверо были верны тебе, как никто другой, и ты это знал! – Ну хватит! Мне надоело выслушивать Ваши оскорбления! Вы беретесь судить о том, о чем не знаете решительно ничего! Да, именно так – Вы понятия не имеете, что значит – управлять государством! То, что вы четыре года командовали несколькими сотнями экстрасенсов – не в счет, это даже в шутку нельзя назвать правлением! Вы не знаете, что такое международные отношения, что такое бензиновый кризис, что такое… – Я всё знаю, – оборвала вдруг его Елена. – Я знаю, что Мэй и Майлз, уходя, запомнили этот мир злым и жестоким, что Джеймс Бонд никогда не сможет вернуться на родину, что Мэриэнн понесет этот шрам на сердце через всю жизнь! – голос её дрогнул. – И ещё я знаю, что нам с тобой больше не танцевать у Стоунхенджа… Энтони молча опустил глаза. – Ладно уж, говори, что тебе на это раз от нас нужно. С политика вдруг слетела вся его тупая самоуверенность. – Елена, я… Я запутался… И вы – моя последняя надежда. Они сделают со мной все, что захотят. – Кто – они? – Тёмные. – Тёмные?! * * * Джеймс бродил между надгробий как лунатик… Что ж, этого следовало ожидать. Понять Билла не трудно – своя шкура всякому дороже. Дело это темное. Официально Джеймс – государственный преступник, так что лучше не связываться: ему не поможешь, а себя погубишь. Какой смысл рисковать? Может, и сам на его месте предпочел бы «не узнать» бывшего друга. В чем дело, Джеймс? С каких это пор ты позволяешь себе раскисать? Внезапно его взгляд упал на крест на одном из памятников. С минуту он тупо пялился на распятие… И вдруг расхохотался. – Эй там, на Небесах! Почему бы Тебе не шарахнуть этого типа молнией! Или слабо? Руки к кресту прибиты? Как тогда – когда наш обожаемый Тони жрал нас со всеми потрохами! Ах, да я забыл, что он, как все иуды, был орудием в Твоей справедливой руке – надо же было приложить меня мордой об стол за то, что я не корчил из себя святошу!… Молчишь, да? Сказать нечего, как обычно… Ну прибей меня, что ли! Я, между прочим, и тогда не просил оставлять мне жизнь! Я не знаю, какого черта они мне не дали сдохнуть, но мне надоело, что они все делают вид, что я им нужен – надоело мне это! Понимаешь, Ты? А то пожалуй, скажешь, что я должен Тебе руки лизать, за то, что я вообще жив остался, что я неблагодарный и все такое… – Конечно, неблагодарный, – оборвал вдруг его раздавшийся за спиной негромкий голос. * * * – Как случилось, что ты связался с ними? – Это было не трудно. Я помог двум их людям выйти из тюрьмы. Разумеется, неофициально. За это они свели меня со своим главарем. Его зовут Джек Харт. Он живет в Лондоне. Елене пришлось напрячься, чтобы запомнить адрес главаря лондонских сатанистов – адреса она всегда запоминала с трудом. Она не спрашивала, зачем понадобилась Энтони эта встреча – и так было ясно. Видно, у каждого политика своя навязчивая идея: у кого ядерное оружие, у кого противоракетная оборона, а у это-го, стало быть – нездешние силы. Не вышло Нуменор заполучить – решил попробовать с Тёмными. Энтони продолжал. – Они оказали мне одну услугу. – Какую? – Это не важно. – Какую?! – Вы, вероятно, слышали о соглашении, подписанном мной и сербским президентом. – Нет, не слыхала. У меня и телевизора-то нет. – Оно состоит в том, что… – Вот это в данном случае действительно неважно. Так что же, князь Войслав его под мороком подписывал? – Да, мне в этом помогли люди Харта. Я не знаю, как они это делали, но сработало безотказно. – У них всегда все безотказно. А другие услуги они тебе оказывали? – Нет, больше ничего. Но два дня назад ко мне пришел человек от Харта… Они хотят, чтобы я устроил им встречу с Уильямом. – Каким Уильямом? – Принцем Уильямом. Я сказал, что это не в моих силах. Но он ответил, что я смогу сделать это для них, если захочу. И это не все, что они от меня требуют. – А что ещё? – Они хотят, чтобы я принес клятву верности Сатане и вошел в число Избранных. – А ты отказался? – Ну разумеется! Я же все-таки христианин. «Как их услугами пользоваться – значит, не был христианином», – подумала Елена, вслух, однако, этого не сказала. – «Нет, Энтони, ты попросту не хочешь вручать им власть над собой. Хоть на это тебя хватило». – Он сказал, что у меня ещё есть время передумать. Послушайте, я понимаю, что у вас нет причин помогать мне, но Вы… Вы говорили сегодня, что Вам было жаль тех, кто за меня голосовал – так пожалейте их теперь! Вы же понимаете, что Тёмные могут сделать все и без моего согласия – подумайте, что будет, если они поставят своего человека во главе Великобритании. Он, может, и обезумел от страха, но не настолько, чтобы не понимать: он уже рассказал достаточно, чтобы можно было позаботиться о Великобритании, не заботясь о нем самом – и потому ужас, смешанный с отчаянием, читался на его лице. Он готов был броситься к ногам Хранительницы, но она не видела его. Перед ее глазами стоял Джеймс, каким она увидела его в Монсальвате вскоре после Брюссельского хольмганга – то, что тогда осталось от Джеймса… Потом лицо самого Энтони – гордое и прекрасное – каким оно было в Эймсберри… Простреленная голова мертвого Анатолия… Видения из прошлого кружили, сменяя друг друга и оттесняя куда-то на задворки сознания умоляющий голос Энтони. Елена подняла глаза и проговорила глухо и отчетливо. – Быть может, те четверо, и живые, и ушедшие не простят меня никогда, но я снова хочу тебе верить. Безграничное отчаяние на лице Энтони сменилось такой же безграничной надеждой. – Ты действительно запутался, но выход для тебя ещё есть. Перед Отцом нашим Небесным покайся. Потом завтра же дай пресс-конференцию… – Но это невозможно – завтра в девять утра я улетаю в Рим. – Ничего, в аэропорт, небось, журналисты слетятся. Перед ними и скажешь то, что мне сейчас рассказал – все без утайки расскажешь, перед народом своим покаешься. И ещё: князя Войслава от всего, к чему ты его под мороком вынудил – освободишь. Крутись, как хочешь, объясни так, чтоб поняли – психологическое воздействие или как это там по-современному называется – а только чтобы весь мир знал, что Сербия от того договора свободна. И как из Рима воротишься, немедля с ним встретишься и прощения попросишь. Выслушав это, Энтони с минуту молчал. – Так что же, я должен сделать именно это? – Да, именно это. – Но Вы понимаете, что после этого у меня останется только один выход. Неподдельное беспокойство отразилось на лице женщины. – Да что ты, Энтони! Что ты, Господь с тобой! – Неужели Вы думаете, что для меня будет возможно что-либо, кроме добровольной отставки? Елена брезгливо поморщилась, ещё каких-нибудь сто лет назад ее догадка оказалась бы верной. – Ну вот что, Энтони-ярл, я тебе дверь отворила. Захочешь - войдешь. А думаешь за кресло цепляться – советую помириться с Тёмными, в этом они тебе лучше нашего пособят. А проводить тебя в аэропорт приду. Энтони понял, что разговор окончен. Ему ничего не оставалось, кроме как уйти. Елена стояла и смотрела ему вслед. Разработка заканчивалась. Теперь только ждать до утра. Как-то разрешится этот доминантовый предыкт? *** – Конечно, неблагодарный. Сколько жен не могут простить мужьям, что те не имеют денег и власти – а тебя женщина полюбила, когда ты был изгнан, и унижен, и искалечен. Миллионы людей вынуждены покоряться неправедным правителям – а у тебя нет больше никаких обязанностей перед тем негодяем. Ты знаешь теперь, кто тебе истинно друг, а чья дружба была фальшивой и не стоит твоих сожалений. Так что же тебе ещё нужно? Джеймс оглянулся. Как и следовало ожидать, ничего сверхъестественного он не увидел: за спиной у него стоял седой старик – по виду бродяга. – Не один ты на этой Земле натерпелся от предательства, – продолжал тот. Джеймс повернулся и направился прочь, поспешив свернуть на боковую аллею: менее всего он был расположен сейчас выслушивать душещипательные истории. И вдруг как иглой кольнуло – откуда старику известны все эти подробности? Джеймс оглянулся, посмотрел по сторонам – старика нигде не было. Не то, чтобы отошел куда-то, а как будто бы сквозь землю провалился. Все-таки, откуда он все знает? А, наверное, сам все и выложил. Распустил язык-то. Надо ж так разболтаться… А ведь он прав. Действительно, у Билла было больше возможностей вызнать правду, чем у Феликса – почему же Феликс вызнал, а он – нет? Почему поверил в обвинения? Почему Алекс, Ксения и Михаил с Василием рисковали, вытаскивая его из тюрьмы, почему Титурель, Рихард, Радек и все прочие решились отступить от строгого устава своего ордена, Тереза была готова на всю жизнь связать себя с нервнобольным, Лурмааны приняли в своем доме пришельца из другого мира – а Билл не захотел просто улыбнуться и перекинуться словом? Ему ведь ничего больше не надо было, и никто бы об этом не узнал. И вот этого хамелеона он мог бы до сих пор считать своим другом? Внезапно он увидел то, что заставило его в момент забыть и о Билле, и о загадочном бродяге: к воротам в гордом одиночестве шагал Энтони Томпсон собственной персоной. Так, это становится интересным… новомодное развлечение современных политиков: на кладбище ночью, и без охраны! На памяти Бонда этот тип разгуливал без охраны только один раз…. Выходит, ему опять что-то нужно от дунаданов? Ну, пусть себе идет на стоянку – Алекс ему все ребра пересчитает (жаль, сам не успел перехватить). А все же лучше и ему на стоянку поторопиться, что-то будет… Да что же это? Весь Лондон сегодня ночью на кладбище потащился! По аллее шла женщина. Не может быть…. Елена. Значит, Энтони уже успел встретиться с ней? Джеймс подавил желание выйти перед ней на аллею и прямо потребовать ответа: на что этот субъект ее уламывал. Нет, так с ней нельзя: наверняка Тони уже успел заговорить ей зубы (а ведь ее обработать – пара пустяков, в два счета растает) – Силой шарахнет и не поморщится. Лучше проследить за ней, и в случае чего - вмешаться.