***
Очнулась от вони нашатыря. Дежа вю, как оно есть. И даже рожи незнакомые присутствовали! Только теперь ватку держала женщина. И потолок был незнакомый. Хрипеть «Где я?» было глупо. И так понятно: в больнице. Только там стены красят в замечательные белые и голубые цвета. И вообще, где еще мне быть, как не дома и не в участке, в котором я в обморок грохнулась. Кстати, о падениях. Не расшибла ли лоб? Вроде не болит. В отличие от затылка, плеча, руки… и почему тут так холодно? — Здрасьте, — устало вздохнула я. — Домой можно? Дамочка поморщилась, как будто я сказала нереальную глупость, вроде «слоны — это птицы» или «миром правят рептилоиды-иллюминаты»: — Сегодня мы отпустить вас не можем, но… Дальше я ее не слушала. Я домой хотела! И пожрать нормально! И поспать! Че она про анализы сказала? Не буду, не стану, отвалите… Выпустите меня отсюда! И все из-за одной не мертвой сволочи! Ну, Величество, держись. Если еще раз встречу — стукну! И, думаю, это скоро свершится. Почти уверена: он, гад такой, где-то рядом околачивается. Не просто так в машине отказывалось работать радио, а врачи сидели бледные и тряслись; и в больнице, и в участке подобное было: свет ламп тускнел, люди вздрагивали и тревожно оглядывались… Не моя же рожа такой эффект производила! На анализы идти пришлось. Сдав кровь, я опять вырубилась, чем подписала себе приговор торчать здесь как минимум два дня. А то и больше, очень уж озадаченный у медиков вид был, когда я результат узнавала: говорили, все нормально. Давление в норме, авитаминозов там всяких нет. Вот только температура ненормально низкая. Плюс ранили недавно железякой сомнительной чистоты. И аж два длиннющих обморока — ни фига не норма. Думаю, поэтому меня не обозвали симулянткой и не выкинули еще, дав на прощание таблеточки от нервов. Несмотря на старания врачей, становилось хуже. Вырубалась я все чаще. Спящая красавица, версия 2.1, ё-моё. И это происходило как назло в самый неподходящий момент: то в туалете, то на лестнице, но хуже всего — перед родителями. Мы даже не поговорили как следует! Левая рука устроила забастовку: работать отказалась, хоть убейся. Боль и холод расползались, растекались по телу, приносили с собой волны страшной слабости, в глазах темнело, все серело, выцветало. Самое страшное: окулист так и не сказал ничего внятного по этому поводу! А во снах вообще наркомания творилась. Я медленно и неуклюже, будто под водой, пыталась удрать от темноты, то накатывавшей волной, то стелившейся туманными щупальцами, хватавшими за руки, за шею… Как я ни старалась, что бы я ни делала, темнота поглощала меня. В один прекрасный день (или вечер, или ночь; я утратила чувство времени) очнулась под капельницей. Потом меня регулярно подвергали этой процедуре. Еще и наезжали, что я трубку каждый раз вытаскиваю. Класс. Вот просто слов нет! Я лежала спокойно, даже глаза не открывала. И уж точно не собиралась что-то там вытаскивать. Не дурная же, хочу выйти отсюда, причем не в морг, а домой. Очень хочу. Там еда нормальная (из-за больничной весь аппетит отшибло), и храпящих соседок по палате нет, и топят хорошо, и ванная есть… Попробовать, что ли, уйти под расписку? Ох, глупость это… Я в который раз лежала под капельницей и для разнообразия гипнотизировала тянувшуюся из руки трубку (которую мне отчего-то хотелось обозвать то шлангом, то проводом). Медсестра патрулировала палату, изредка подозрительно поглядывая на меня. Хлопнула дверь, мигнул свет. Я не отвлеклась. И на всколыхнувшуюся боль тоже. А то они, трубки, коварные: отведешь взгляд, и сразу выскочат, еще и вместе с катетером! А потом в меня снова иглой тыкать будут, фу. К кровати кто-то подошел. Вдруг длинные, иссохшие, как у мумии пальцы небрежно выдернули катетер. У медсестры руки другие… Я вскинула взгляд. Таких отвратительных глаз не могло быть у нормальных людей: источавшие мертвенное свечение, лишенные и радужки, и зрачка — жесть. Зато с бледной рожей прекрасно гармонируют. И со впалыми щеками. Приветик, Величество. Невидимым ты нравился мне больше. Ой. Как получилось, что я его увидела? И почему остальные не реагируют на это полупрозрачное чудо? Определенно, от удара о волшебный кафель в волшебном полицейском участке волшебное зрение у меня появилось. Я скомкала край простыни. Вцепиться бы в седые патлы и дернуть посильнее; хорошо, что длинные, хвататься удобно. Ууу, не дотянуться! Не судьба приложить назгула высоким лбом о жесткий бортик. Ничего, зато в ответ не огребу. — Какого хрена ты пырнул меня своей железкой? — Тихо-тихо прошептала я. Не хватало еще, чтобы медсестра услышала мою болтовню с пустотой. — Теперь мне не придется вытаскивать тебя из темницы и оборонять от стражей, покуда ты ищешь вора. Как и страшиться твоей внезапной и окончательной смерти в самый неподходящий момент. У, блин! Ничего не поняла. Кроме одного: слишком хорошо его полицией запугала, дура такая. «Здесь преступников всегда находят! Убьешь этих полицейских, придут другие!». Вот блин. Блин, блин! Ископаемое восприняло все слишком серьезно. И неадекватно среагировало! У него точно съехала крыша. И у меня, кажется, тоже. Чуть-чуть. — Верни на место. Сама не могу: из-за тебя левая рука не работает. Он презрительно поджал и без того тонкие губы. Резче обозначились глубокие морщины, идущие от крыльев носа к уголками рта и другие, менее заметные. Лицо сделалось еще неприятнее и надменнее. Хотя, казалось, куда уж дальше. И почему его я вижу во всех подробностях, до каждой складки длинных одеяний, до сетки мелких морщин под отвратительными глазами, а окружающий мир — нет? Кто-нибудь, сделайте все как раньше! — Пожалуйста, — спокойный тон дался мне с превеликим трудом. Так и подмывало завопить: «Не слышал что ли? А ну, верни как было!». Но что-то подсказывало: в таком случае он меня придушит. — Зачем вообще это делаешь? Заняться нечем? Интересно, почему он весь седой: по лицу я больше сорока пяти не дала бы. От веселой жизни? Или с наследственностью не повезло? А может, мордой в салатик из лечебных трав частенько засыпал или кремами всякими пользовался. Представив, как он жеманно намазюкивается перед зеркалом, чуть не хихикнула. — Твой народ создал множество вещей странных и занятных. Сомневаюсь, что хоть одна их них исцелит тебя, но рисковать не намерен. Так похить меня отсюда, лох. — Так, вы снова за свое? Ой. Медсестра злится. Я виновато улыбнулась (не верещать же: «это не я, это назгул, который стоит рядом с вами»). Она вернула все как было и присела на край кровати. Мы обе вытаращились на трубку. Величество, пару секунд полюбовавшись нами, вытащил трубку. Явно издеваясь, опрокинул капельницу. И вышел. По больнице гулять и на приборчики залипать отправился! Сволочь! Так и кинула бы вслед что-нибудь тяжелое! Медсестра охнула.***
В сердце ужалила жуткая боль. Я дернулась, подскочила, да так сильно, что скатилась с кровати. Что это было? Ой, какая теперь разница. Главное, прошло. Ничего не болит, даже затылок и локти не отшибла при падении. Да и тело странно легким кажется. Вот и аукнулась привычка лежать на самом краешке кровати. Соседки хоть не видели? Пфф, ничего не видели. И не слышали. Они так громко храпели и дышали (а еще от обеих кроватей доносился глухой ритмичный стук; будто под громкий бит в наушниках засыпали и не выключили), что я могла совершенно беспалевно скакать на матрасе. Может, этим и заняться? А че? Сна ни в одном глазу. Еще и лампы в коридоре ужасно жужжат; давно менять надо. Куча народу храпит, скрипят пружины матрасов, кто-то в телефончик режется, кто-то болтает, вода в батареях журчит. Даже машины на улице громко ревут моторами и шуршат шинами… Никудышная звукоизоляция. Почему раньше не заметила? Я взяла с тумбочки наручные часы, которые сняла, когда ложилась. Они дешевенькие, на виду оставлять не страшно: кто же в своем уме такое сопрет? Стрелки показывали без пяти полночь. Мелкой позвонить не получится. Жаль. Оглушительно скрипнула дверь. Я оглянулась. О, сам Величество приперся. Я собралась красиво послать его в экскурсию по больнице… Вдохнуть не получилось. Со второй и с третьей попытки тоже. А вот на четвертый раз удалось. Воздух, наполненный множеством ненормально сильных запахов, прошелестел сквозь легкие. Словно их вообще не было. Как и прочих потрохов, а еще груди, живота… Несколько раз судорожно хватанула ртом воздух. Результат тот же… Надо заорать, позвать врачей… не могу, не могу… о, постучу по тумбочке! Соседки проснутся и помогут! — Уймись. Отвали, не до тебя. Не видишь: умираю! Стоп. А почему удушья не чувствую? Щипать себя за руку не стала. Зачем, если есть синяки — памятка о капельнице? Достаточно легкого нажатия, и они отзываются болью. Но не сейчас. Значит, это просто сон! Очередной кошмар, только сюжет новый. Теперь понятно, почему звуки и запахи кажутся слишком реалистичными и отлично видно в кромешной темноте. Но все равно это слишком странно. Ни разу подобного не было. Ну что за вонь! Будто я к пузырьку с концентрированным ароматизатором для мыла принюхалась. Если есть мыло с запахом пыли, пота, дешевых духов, хлорки, уборной и еще чего-то маслянисто-горького, мерзкого… Наверное, в реале канализацию прорвало, а я этим всем дышу. Как раз туалет рядом. Главное, это все — бред подкорки. Что прекрасно! Можно, не опасаясь последствий, врезать назгулу. Пошла к нему. Медленно, неуклюже. Каждый шаг давался невероятным усилием воли. Хреново. Но логично: бородрствующий мозг заставляет тело выполнять подобные ерундовые действия на автопилоте. Кстати, о теле. Надеюсь, я чинно лежу в кроватке, а не ковыляю, как заправский зомбак, навстречу дежурному врачу. Ох, добралась. И в другую локацию не провалилась! А то сны этим частенько грешат. Не тратя времени на ругательства, выбросила вперед-вверх кулак, целясь гаду по переносице, точнехонько меж светящихся глаз. Величество не попытался уклониться или блокировать удар. Велел: — Замри, — и совершенно спокойно, будто не было моего кулака, застывшего в опасной близости от его носа (не собиралась я эту команду выполнять, не собиралась; само получилось), добавил: — Впредь не смей поднимать на меня руку. Ну-ну. Дернулась врезать ему левой… Не смогла. С тем же успехом я могла попытаться совершить нечто дикое, бессмысленное и ужасное. К примеру, размозжить голову новорожденному. Отступив на шаг назад, показала дохлому королю средний палец. Очень хотелось добавить к этому пару-тройку десятков ругательств. Но неведомая фигня с дыханием продолжалась. Черт побери! Смогла вдохнуть, смогу и выдохнуть! Надо просто сосредоточиться. Наконец с превеликим трудом выдавила: — Пшшшел ты. Это мой с-сон… На окончание предложения — «творю, что хочу» — меня не хватило. Губы почти не слушались, как и голосовые связки (из-за этого и шепелявила). — Это явь, — мерзко усмехнулся назгул. — Обернись. Нет, нет, не хочу! Ай, блин, что за хрень?! Все равно крутанулась на все сто восемьдесят градусов! Своей кровати неприличные жесты с двух рук показывать было стремно, поэтому я, угрюмо сжав кулаки, сунула их в карманы халата (мерзла же ужасно, вот и спала в халате поверх пижамы, которые Мелкая из дома привезла; жаль, она носки теплые не нашла). Я присмотрелась. Кто-то лежал там. Не в карманах, а на полу возле кровати. И это явно не был жуткий монстр. Девушка какая-то. А впрочем, хрен разберешь в такой серости и размытости: силуэт и все тут. Может, это вообще парень субтильный. Не интересно. Пнуть, что ли, Величество? Про «не поднимать ногу» уговора не было. Вдруг соседка всхрапнула особенно громко, завозилась, после чего тяжко вздохнула. Скрипнули пружины. Тренькнул телефон. По полу застучали тяжелые шаги. Похоже, ей приспичило в туалет. Офигеть. Подкорка, что это? Что ты творишь? Не ожидала от тебя… — Эй! Эй, ты чего на полу лежишь? Я отошла в сторонку, избегая столкновения с ломившейся вперед женщиной. Она склонилась над неопознанным телом у моей кровати: — Алё! Как тебя там… Просыпайся! — она отвесила тушке пару пощечин. И взвизгнула как ненормальная. — Ты че? — проблеяла другая соседка. — Она… она совсем холодная… И не дышит! «Она»? Нормально же отнеслись к левой бабе в палате. Или это мой двойник? — Позовите дежурного… Тупой кошмар. Другой хочу. Резкий, властный голос заглушил ее торопливый топот: — Препроводи меня туда, куда обещала. Поторапливайся. Тебе следует успеть до того, как начнет светать. Против своей воли я вышла за дверь, прижалась к стене, пропуская бегущие в палату тени-силуэты. Метнулась к лестнице… Надоело! Хочу проснуться! Пусть даже в этой ужасной больнице. А лучше — дома…