«Мое тело», повторяя еле слышные слова назгула, поблагодарило уважаемых экспертов за беседу и снова застыло в позе Очень Важной Курицы. Фу, блин. Думала, за долгое «интервью» привыкну к тому, как звучу, но нет: голос стремный, ни женский, ни мужской, даже интонации не мои. Противно, страшно. И это было меньшей из проблем! Без его разрешения не получалось даже ссутулиться или поджать обглоданные огнем пальцы, чтобы спрятать их за черным от золотого шитья краем рукава. Оставалось только безуспешно подавлять отчаяние и злость, пытаясь не сойти с ума.
Ого, я надолго сосредоточилась на чем-то, кроме тонкостей местной (и родной) медицины. Еще один перерыв. За несколько суток их почти не было: назгул заставил объяснить ему основы языка, изучать местный, а еще вспомнить все, что могло пригодиться хозяевам пятиугольников, составить списки, иногда зарисовывая то одно, то другое. Мозги кипели от физики, химии, биологии, истории, и конца этому не было: он запретил отвлекаться. Уделял мне время между своими делами: просматривал записи, спрашивал, уточнял. Никак не реагировал: молча уходил, оставляя меня со стопками «бумаги», перьями, чернилами и кучей ограничений. В монотонном кошмаре, где я не могла повлиять ни на что.
Скрипнули двери — доктора со свитой уползли. Вперед шагнул специальный тип с жезлом. Отвесив земной поклон, зачитал восхваления нам обоим и перешел к делу: мол, уже прибыли все, с кем мы соизволили назначить встречу; я не обращала внимания на эту речь, но все же прислушалась, когда тип дернул головой в мою сторону и снова упал в поклон:
— …сородич Ваш, о, Владыка ужаса, повелитель всех земель меж великими пустынями, бессмертный сын Извечной Тьмы, по словам сего недостойного, пожаловал ему ту же должность, что и Второй Жрец, Абну, сыну Армару, пообещал благородному Утуру, сыну Урарту, из… — мой мозг, спасаясь от лишней нагрузки, проигнорировал незнакомые названия. — И свершилось это при почтенных мужах…
Так, стоп! Меня вот вообще не волнует, откуда все эти люди, как их зовут, кто их бати и чем там они владеют! Получалась нехилая куча народу: Второй Жрец и два кандидата на вкусное место, к каждому из которых прилагалось по три свидетеля; и все притащились сюда только из-за Толстяка, который хотел получше устроить сыночку и «не понял» меня. Вот зараза хитрожопая. А дальше припрутся две пачки по шесть достопочтенных господ с другими вопросами. Мне до утра придется сидеть рядом с дохлым королем? Он разрешил пригласить первую партию, только когда подойдет их время, и зашуршал листами, бегло перечитывая записи.
— Смею надеяться, ты «осознала уровень развития» и заметила, к чему приложили руку твои сородичи. Позволяю ответить.
— Угу. Два случая.
Он пренебрежительно обронил:
— Полагаю, тебя насторожила история лекаря, обезумевшего год назад.
Болтать с ним, мягко говоря, не хотелось, но я знала: если, следуя моим советам, никого и ничего не найдут, дохлый псих отомстит за все попытки освободиться; огонь и всякие ужасы типа снятой кожи и отрубленных конечностей были гарантированы. Только… На какие находки и аресты можно надеяться, если игнорировать самую надежную зацепку?!
— А что не так? — Промолчал. Сволочь! Я решилась защитить свою гипотезу: — Он же тырил рецепты менее влиятельных конкурентов. И что нашли в доме, где прятался? Плесень. Шикарную, ухоженную, кучу видов в куче тарелочек. Похоже, попытался сплагиатить пенициллин, но спалился, пока переписывал или подслушивал, поэтому не узнал рецепт целиком, свалил в глушь, чтоб не нашли, там развел плантацию плесени и начал тестировать лекарства из нее на рабах. А потом его убили.
— Сдается мне, ты слепила из глупых сплетен желаемое. Я пошлю людей разузнать истину, но не питай надежд. Что второе?
— Ты слушал про кровопускание? Теория один в один совпала. И названия всех, эм… жидкостей точно такие же. Ну, с поправкой на акцент.
Скосила глаза на записи в его руках: здесь ее «придумал» и распространил странствующий знахарь. Аж десять лет назад. Вряд ли его найдут, чтобы спросить, сам сочинил или подсказал таинственный незнакомец (незнакомка?) из волшебного пятиугольника. Похоже, назгул сделал такие же выводы: голос прозвучал слегка ворчливо:
— Ты не упоминала этого ранее.
— Я выбрала самое важное. А не старую и бредовую фигню, про которую вообще не вспомнила, если бы не завалила из-за нее философию. Два раза. Ну, плевать. Судя по тому, что я видела, хозяева пятиугольников против твоего режима и явно не страдают человеколюбием: могли парализованных пением связать и отнести в какой-нибудь сарай, а не убивать. Возможно, лечат, снабжают оружием и знаниями только своих. Хочешь результатов? — Он опять промолчал, не меняя выражения лица и не отводя от меня тяжелого немигающего взгляда. — Да? Пусть меня проводят в деревни, где были бунты, чтобы я могла поболтать с выжившими… зачинщиками и свидетелями.
Покачал головой:
— Я не позволю тебе натворить новых бед. Что до разговоров с «выжившими», скоро представится случай: привели плененных тобою рабов. Позже займешься перечнем вопросов.
Значит, будет как при подготовке к разговору с врачами: он изменит все формулировки, докопается до смысла каждого предложения и заставит добавить что-то еще. Долго… Разве не хочет допросить деревенских побыстрее? Странно. Или поступила новая информация?
— Не сейчас?
— Не спеши. — Передал конспект слуге и зло усмехнулся, указывая на дверь. — Имей смелость держать ответ за ошибку.
Присмотрелась. Дерево казалось мутным стеклом, объемная резьба на створках слегка искажала очертания коридора и силуэты идущих к нам теней. Толстяка не было. Раз не получится его потроллить, то плевать, как решится этот идиотский конфликт. Но выгоднее притвориться, что все наоборот! Пнув гордость куда подальше, изобразила раскаяние:
— Я бы хотела все исправить. И, кажется, догадываюсь, как…
Назгул слегка наклонил голову к плечу:
— Ну же. Позабавь меня.
Эй! Ты должен был меня игнорировать! Мысли понеслись с бешеной скоростью. Вариант «пусть валит обратно» предлагать бессмысленно: если бы такое прокатило, парнишка уже шлепал домой. Извиниться, за то, что Толстяк сам все неправильно понял? Вспоминая, как он навязывал мне выгодные ему решения, я убеждалась: он нагло воспользовался ситуацией; те, кто его знают — а их тут четверо — сразу это поймут и хорошо, если не разболтают. В любом случае имидж, хе-хе, «Владыки ужаса, повелителя всех земель меж великими пустынями, бессмертного сына Извечной Тьмы» №2 получит смачный поджопник.
— Можно устроить испытательный срок или экзамен. Кто лучше справится — тому и место, а облажавшийся сам виноват.
— Забрала место у юноши из многочисленного и могучего рода, а ныне желаешь оскорбить всех, кто стоит за ним, приказав соперничать с ничтожным сыном изгнанника. По глупости вредишь иль из злобы? — Вопрос явно был риторическим. — Ныне твое дело — говорить то, что прикажу я. И присматриваться к людям, что предстанут пред нами. Запомни их.
Тени паровозиком скользнули в зал, перестроились в ряд, замерли, склонившись и касаясь лбами пола. Тип выразительно зачитывал имена-отчества-титулы всех, я рассматривала силуэты, а еще — как далеко расползались угловатые изгибы вышивки по их одежде, оценивала количество и массивность украшений. Так, у нас тут одна очень важная шишка: высокий старик, которого представили, если выкинуть лишнее, Вторым Жрецом. Широкоплечий мужчина и кто-то справа от него, оба с похожими крючковатыми носами, — на пафосе, но не как дед; остальные ребята еще проще. Или статус тут ни при чем: возможно, грабить ювелирные магазины и обвешиваться самыми дорогими трофеями — просто не их хобби.
Специальный тип ударил жезлом в пол. Все выпрямились. Жрец заговорил первым; его спокойный звучный голос не сочетался с напряженно расправленными плечами, прерывистым дыханием и торопливой дробью сердца. Взволнован, напуган? Моя башка качнулась в высокомерном кивке — назгул приказал ответить на приветствие. Значит, пора слушать: старикан наконец-то перешел к делу:
— За годы, проведенные Вами вдали, Ваши владения были словно сады в долгие дни Палящего Солнца: малочисленные слабые древа едва перенесли засуху, дали скудный и дурной урожай, заботливо взрастив кой, собрали мы ядовитые плоды. О, скольких изменников и лжецов изобличили мои люди! Мы утратили веру в слова, особенно столь невероятные, как те, что принесли эти достойные мужи и… юноша.
Назгул надменно произнес:
— Те дни миновали. Преданность твоя и усердие достойны похвалы. Но не наблюдательность.
Сколько-сколько лет его тут не было? Около восемнадцати, если успели кого-то «взрастить»? Или чуть меньше: мало ли, вдруг тут совершеннолетие с… Ай! Моя реплика:
— Не д
олжно уподобляться излишне ретивому садовнику, изничтожающему цветы вместе с сорными травами. — Ауф. — Благородные мужи и юноша не лгут. Я дарую ему обещанное.
Жрец поклонился:
— По воле Вашей.
Вроде весь такой послушный… Но сквозь ткань его длинных широких рукавов и промежутки в вышивке видны судорожно скрюченные пальцы, ногти, впившиеся в ладони. Не испугался. Разозлился. Еще бы: отжали власть, к которой он привык, еще и подчеркнули это перед свидетелями!
— Я не желаю, чтобы это недоразумение запятнало твою честь. И навредило тебе, Утуру, сын Урарту. — Повернула голову к назгулу, чувствуя себя куклой чревовещателя (хоть не на коленях у него сидела, и на том спасибо): — Твое слово, Господин?
— Мы подыщем тебе место, достойное славы предков. Не посрами их.
Все они рассыпались в благодарностях. Команда Коррупционеров, получив от дохлого короля разрешение идти, отчалила. А вот оставшиеся застыли, как перепуганные сурикаты. «Я» спросила:
— Что со сбежавшими рабами?
Один из «благородных мужей» упал на колени, дрожа так, что клацали зубы, и выдавил:
— И-исчезли.
— Не оставив и следа?
— О-они… Д-долго бродили по лесу и по округе… М-мы искали с собаками — те не взяли след. Поселения неподалеку обшарили — не нашли. Мы лишь Ваши неразумные слуги, и промах сей не был ни злым умыслом, ни небрежностью. По неразумию своему виновны, что в столь малые сроки немногочисленные люди наши не достигли ничего и справедливую кару примем смиренно…
В деревне же куча народа была! Даже нас с чуваком по следам нашли, а уж они должны были протоптать целую тропу! Плохо искали? Или нашли, но врут?
— Я дарую тебе и остальным еще пятнадцать дней и вдвое больше людей. Идите. Продолжайте поиски. И горе вам, если они не увенчаются успехом.
Пришлось пережить еще два заседания. Последнее порадовало: в деле были замешаны грабежи, похищения и клевета! А еще я услышала знакомый термин — «шарру»: и ответчик, и истец гордо носили этот титул (перед именами и длинной — длиннее, чем у других — цепочкой «важной» инфы), а еще — нехилую массу драгоценностей. Хм, объем прям как у Второго жреца. Ой, а Первого, получается, на тележке катают? Если повесить на человека еще немного побрякушек, он не сможет двигаться! Получается, у обоих до фига бабла и влияния; вот бы понаблюдать за ними, понять, что пообещать, как натравить на дохлого короля… Стоп. Слишком очевидно, он догадается!
Рахарру — чел, которого ругали на разграбление земель соседа, шаррика номер два — начал с главного:
— Так то мои земли, Драр, сын Дуара не имеет на них прав. Я лишь дань забираю, мне причитающуюся.
Да он совсем пацан: вон, голос ломается; но здоровый какой, высокий, сразу и не скажешь… Кто дал ему управлять райончиком, разрешил взять оружие и отпустил грабить?
— Лжешь ты иль памяти лишился? — А этот, похоже, мой ровесник или ненамного старше. — Владение сие давали как приданное, когда я брал в жены дочь сестры твоего отца.
— Несчастная и до второго дня свадебных церемоний не дожила!
— Так первый-то миновал!
— Из трех! Великий Господин, как можно оставить ему земли несчастной, что он не уберег иль и вовсе сгубил?
— Ложь и клевета. Лекари подтвердят, что хворь ее настигла еще в пути, ее и часть ее рабынь. Тем же днем три сгинули.
— Твои-то? Не удивлюсь, если один из них ее и отравил! Дом покидала в добром здравии. — Малолетний шарру сменил тактику — начал ябедничать: — После просьбы вернуть земли обозлился он, принялся писать срамные стихи про меня да распускать дрянные слухи. Послал людей своих умыкнуть наложницу. А я девку эту честно купил, предложив за нее вдвое больше, чем сей… презренный! Откуда известно мне, что вина Драра? Так он поэму про сей «подвиг» написал! Имена подменил, но мы-то все знаем.
Драр отмазывался в духе «А какие ваши доказательства?». Группы поддержки с обеих сторон культурно-завуалированно обменивались гадостями. Назгул призвал всех жить дружно и попилил несчастный кусок земли пополам. Все неискренне восхвалили его и свалили.
Подождав немного, назгул приказал «следовать». Молча петляли по коридорам, пока не зашли в Кабинет Босса; позади тащились несколько питекантропов и слуг; дааа, записи и шкатулку с пятиугольником сам, кончено, никак не унесет. И вообще, явно издевался: она все время была рядом со мной! Единственный ключ к спасению, а трогать нельзя, смотреть — тоже, да и что там разглядишь сквозь металл.
Переступив порог, указал на стол:
— Ты. Оставь записи и ларец там. — Непроизвольно проводила его взглядом. — Все подите прочь. Стой, скудоумное зловредное создание. Ответь: запомнила ли ты облик мужей, что держали предо мною ответ.
— Да.
— Внемли же: по слову моему незримо и бесшумно проскользни в их покои и туда, где ютятся их рабы; не оставляя следов, пристально осмотри все, что удастся, разузнай, скрывают ли они нечто, созданное твоим народом. После доложи мне. Управься до рассвета. — Объяснил, куда и как идти. — Все ли тебе ясно? Говори.
— Мне не ясно: как шпионить с такой осанкой и походкой? Бегать как важная курица я умею, а вдруг придется ползти… Вот если бы я сама решала, как двигаться…
— Дозволяю. Но лишь на сей раз; когда поведаешь об увиденном и услышанном, позволение сие потеряет силу.
— И еще. Давай представим: вот эта чернильница — твоя комната. Потом я иду направо и?
Он, поджав губы, набросал план. Убедившись, что я поняла и все запомнила, испарил его.
— Действуй.
Пошла. Не к выходу — в дальнюю комнату.
— Уже заплутала?
— Нет. Я забочусь о твоей репутации. — Нащупала застежку ожерелья; цепочки и подвески глухо звякнули, когда уронила его на пол. — Что подумают, если увидят кучку моих шмоток посреди приемной?
Оглянулась. Смотрит? Уф, нет: уткнулся в мои записи и зарисовки, сравнивая их и конспект, сделанный во время разговора с экспертами. Хорошо. Отказываюсь снимать перед ним что-либо! Исключение — пистолет с предохранителя. Плевать, что уже устроила стриптиз перед целым войском, да и не считается это раздеванием: на мне все еще пижама и халат. Все равно противно! Сбросила мантию — тяжелая масса ткани, шелестя, упала на подушки. Швырнув сверху балахон, пару массивных браслетов и перчатки, я поперлась, куда послал. Он любезно открыл и придержал дверь, для маскировки приказав что-то припаркованным в коридоре питекантропам.
Пару раз заблудилась, но нашла-таки нужное место. Еще на подходе витали запахи благовоний, мяса, сыра, вина, фруктов (узнала виноград, финики) и меда, звучали голоса, смех, пение. Большая часть гостей сбилась в группы, они пили и болтали: Жрец, малолетний шарру и батя с сыночкой окопались в примыкающем саду, остальные — в комнатах.
Я решила начать с «номеров» знати: обшарила пустые, потом наведалась к немногим спящим. Залезть оказалось не сложно: двери были только входные, комнаты между собой разделялись арками, в худшем случае закрытыми шторкой. Но компромата я не нашла. Вещей мало, будто все остановились в другом месте, а сюда так, на аудиенцию и на одну ночь заглянули. Украшения на ночь снимали и запирали в шкатулках, а рядом сажали рабов — сторожить. Неудобно. Среди такого количества металла можно спрятать что угодно!
Собравшись с духом, взялась за компанию поменьше. Вместе с «официантом» нырнула в люкс и чудом умудрилась остаться в стелс-режиме: какой-то тип чуть не вытолкал нас обоих, отжал поднос, который неуклюже потащил в дальнюю от входа комнату. Там, за закрытыми дверями, туда-сюда расхаживала тень, резко размахивая свободной левой рукой; в правой был металлический кубок:
— Подлый лжец! Это я-то распускал слухи, словно завистливая наложница? Таким впору заниматься ему, взращенному одними лишь женщинами! — О, у нас тут ограбленный поэт. — Прихвостень жрецов! Нет, ну ты слышал, как заболтал Его? И как Он поверил в столь наглую ложь! Иль то была кара? Я не предотвратил бунт, не остановил волнения… Но как жестоко! Отобрать поля и сады, и деревни! Там был мой любимый виноградник! О, лучше бы им сгореть, чем достаться этому… сыну суки и ослихи!
Кажется, ЧСВ назгула зашкаливало сильнее, чем я думала: «Он» здесь — отдельное местоимение, отличающееся от обычного «он». Осмотрела все поблизости, залезла в пару сундуков; везде — средневековая ерунда. Но уходить не спешила: хотела послушать еще: потом будет проще понять, какая здесь ситуация в целом.
— Тише. Не даром говорится: у Великого Господина тысяча глаз и ушей. — Шепотом прервал его мужчина из свиты.
— Но не все ещё пробудились. — Осушив кубок, тихо проворчал: — Ну каков наглец этот Рахарру: приписать мне те дрянные стишки!
— Так поэма твоя была…
— Ты равняешь мой шедевр с теми безыскусными поделками?!
Хех, кто-то затроллил вас обоих! И обострил конфликт… Либо приколист не подумал о последствиях, либо тут спрятан коварный план: очень уж «вовремя» умерла невеста.
Мужчина бросил в поэта виноградину:
— Остынь-ка.
Он, фыркнув, щелкнул пальцами, подождал, крикнул:
— Эй! Сюда! — Осмотрел «номер». — Где мальчишка?
— Выгнал. Не для чужих ушей наша беседа.
— Он же немой… Мне что, самому вино наливать? Эй! Сюда!
Воспользовавшись случаем, я свалила. Остановилась на открытой галерее с видом на сад, где окопались Жрец и Ко., и «просканировала» их взглядом. Вдруг мобилы и пистолеты под балахонами спрятали. Но нет, облом, даже издалека понятно. Подбираться не рискнула: трава была высокой, тропинки — узкими, да еще там часто носились ребята с подносами.
Почему не видно мелкого гопника? О, так он за пышными цветущими кустами спрятался и шептался с кем-то:
— Ты пришел сюда с Великим Господином? — Дождавшись кивка, дрогнувшим голосом спросил: — Видел моего старшего брата? Получал о нем вести?
— Нет, господин.
— Правда, что пала Башня, Окруженная Огнем? — На их языке название звучало как одно слово.
— Не смею говорить, господин… Он не велел.
Хм, «Он». Дохлый король действительно думал, что сможет скрыть такое?
— Иди. Забудь этот разговор.
Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, будто успокаиваясь, постоял, отмахиваясь от насекомых. Даже прихлопнул несколько. Медленно вернулся и отозвал Жреца в сторонку:
— Достопочтенн…
— Скажи-ка, во время беседы досаждали ли тебе, о юноша, насекомые?
— Д-да… — О, как удивился, даже по голосу понятно. Кое-как взяв себя в руки, рассказывал о «падении башни» Жрецу, который странно повернул голову, будто смотрел на что-то движущееся. Его заинтересовали мотыльки? Почему? Я не видела — далеко, никак не заценить мелочи вроде формы крыльев, а вокруг меня никто не летал.
— Ожидаемо. — Заметив, как вздрогнул пацан, тихо добавил: — Ну-ну, не тревожься. Нас защитит Извечная Тьма, как то бывало и раньше, во дни, когда Он нас покинул. Помни же Он — не более чем посланник. Дурно иное: неужто те караваны с железом были последними? Третий род будет… недоволен.
Кого, чего, какой третий… Да по фиг.
Приперлась к рабам. Ох. Даже в городе проблема с душем, да? Хоть благовоний тут нет… Вдруг почувствовала странный запах: знакомый, сладенький. Так, кажется, он и раньше был, но слегка развеялся и напомнил то, что можно уловить нормальным восприятием. Тихо вдохнула еще раз. Мешали еще пятьдесят оттенков вони. Хм, а если пройтись? В запертом сундучке под кучкой тряпья и дремлющим мужиком нашла мелкий горшочек с олеандром. Только-только распустился один бутон.
Это не «создано моим народом», так что я смогу промолчать! Не выгодно: инфа всплывет, а назгул знает, что у меня был олеандр: я при нем котенка от цветущего кустика отгоняла. Этот псих опять поджарит мне лицо!
***
Вернувшись в «Кабинет Босса», пересказала разговоры о стихах и «павшей башне», пожаловалась на золото в шкатулках, за которым можно что-нибудь спрятать. Он никак не отреагировал, даже на фразу «а теперь я не могу объяснить словами: нужна картинка» кивнул и сухо разрешил творить. Нарисовав олеандр, торжественно вручила назгулу:
— Тут такое растет? Есть эксперт?
Он невозмутимо взял бумажку двумя пальцами:
— В нем нет нужды: мне ведомо больше, чем любому смертному, но я не встречал подобного цветка ни в этих землях, ни в иных. Быть может, ты допустила ошибку. — Серьезно? Нет, блин! — Поведай мне о нем. Желаю знать все, даже «старую и бесполезную ерунду».
— Ядовитый. Нельзя жрать, использовать как палочки для шашлыков — тоже, голыми руками не лапать, сыпь пойдет. Сжигать опасно, но это не точно. Поздравляю: похоже, кто-то решил подарить другу «детку», чтоб было удобнее травить врагов.
Отмахнулся:
— То не твоя забота. — Не глядя на меня, монотонно, будто зачитывая список покупок, скомандовал: — Облачись в одежды, что оставила у меня, отправляйся в свои покои, вели никому не тревожить, и займись перечнем вопросов — все необходимое подготовлено. Истратишь — прикажи рабам принести еще. Не возись долго: после полудня тебе надлежит обучить языку тех, на кого укажу, на закате — явиться на жертвоприношение и следить, дабы не сотворили дурного, покуда оно длится; после — на пиру слушать, о чем шепчутся меж собой и благородные мужи, и рабы их.
Эй, притормози! Я не хочу торчать рядом с тобой столько времени!
— Прежде, чем уходить, признайся, задумала ли новую попытку мятежа.
Последними нацепила браслеты, которые съезжали, даже если надеть поверх халата.
— Ну, помечтала немного. Важнее мои действия: я могла умолчать о цветке и разговорах, но не сделала этого. — Надо как-то перевести тему. — О. Какие «мои покои»?
— За дверью ожидает раб, он укажет путь. Прочь.
— А когда пойдем к моим мужикам?
— Тебе не хватило «мужиков»? Ццц, ненасытная… Если буду доволен результатом твоих стараний, позволю присутствовать на допросе.
Фух, пока что все идет неплохо. Мне нужно родить еще пару тупых планов, а потом… Ну, надеюсь, тогда он поверит, что я окончательно сдалась.
Позже, после рассвета, я слышала, как он дает распоряжения усилить охрану.
***
День пролетел быстро и… мимо. Провела его как робот, выполняющий четкий и не слишком вариативный скрипт. Даже языку местных — аж трех — обучала под строгим руководством назгула. Ну, а потом он ненадолго оставил меня одну и вызвал ближе к вечеру, чтоб навесить дополнительные команды:
— Пока длится шествие к храму, во время церемонии и по пути на пир тебе надлежит следовать в двух шагах позади меня. Кивать в ответ на приветствия и благопожелания. На пиру сядь напротив, пристально следи за живыми. Заметишь действие олеандра иль что иное с твоей родины, опасное для смертных, поправь браслет на левой руке.
Я неуверенно пробормотала:
— Если не заметишь знак, все плохо кончится. — Слабый аргумент: не ему же выблевывать яд. Надо немного понагнетать: — А вдруг кто-то принесёт пистолет или гранату? Бах и все. Знаешь, ты мог бы добавить «веди себя достойно» и разрешить мне действовать по ситуации… Обещаю не вытаскивать изо рта твоих фанатов отравленный шашлык, а найти более изящное решение.
Уставился, чуть прищурившись, будто видел меня насквозь и глубоко презирал:
— Воистину, тебе следует вести себя достойно высокого положения, кое занимаешь по недоразумению. И отречься от нелепых попыток обманом заполучить жалкое подобие свободы.
И все, да? Так и знала: не сможет удержаться и не потроллить! Я принялась усиленно отгонять мысли о коварных планах. Вон, роспись на стенах красивая, коридоры с арочками прикольные, сейчас все дружно соберёмся с людьми и питекантропами, покинем дворец. Меня ждёт экскурсия по чужому миру! И шокирующие местные обычаи…
Солнце садилось. Мы шли по широкой улице следом за ровными рядами охраны, дальше звенела знать. Я тихонько бесилась от невозможности поправить дурацкий капюшон, который сполз и шлепал краем по гордо задранному носу. Видела спины и затылки склонившихся людей, круглое здание впереди, на площади. Храм.
Миновали первое кольцо колонн, второе. Купол над нами темный, далекий, выпускавший наружу, к небу, ажурную башенку. Мы встали на возвышении, почти в центре, недалеко от алтаря, где мутно-прозрачным монстром горбились дрова и ветки.
Эхо множило шепот, шаги, дыхание, и казалось, что вокруг шумело море. Несколько жрецов рангом пониже попытались закрыть четыре огромные двухстворчатые двери, но вооруженные питекантропы не разрешили. Через один проем падали длинные косые конусы тумана. Как оно выглядит, если смотреть нормальными глазами? Последние лучи солнца алые, розовые или насыщенно-оранжевые, в них — рыжевато-сизые завитки дыма от благовоний и сияющие пылинки. Яркие вспышки золота в темном море толпы, плавно перетекавшей в ровный строй. Золото на руках, шеях, одеждах, на многорядных ожерельях жрецов, их пальцах и масках.
В тишине ухнул барабан: раз, другой, гулко и размеренно. Звук рассыпался эхом, отразился от стен, колонн, купола. Всхлипнула флейта. И снова. Еще одна, и еще, так тихо, монотонно. Вывели жертв — трех человек, не связанных, но шедших, пошатываясь, неуверенно переставляя ноги. Я прислушалась: сердца стучали медленно, не так, как надо. Их подвели к алтарю в центре зала, под световым колодцем. Редкие удары барабанов превратились в рокот. Взлетел клинок, плеснула кровь, все затопил кислый металлический запах. Визг флейт заглушил крики.
Я отвела взгляд. Лучше уж последить за двумя тенями, скользившими от одной массивной металлической курильницы к другой, от почти что центра зала к стенам.
Назгул подошел ближе к алтарю, повелительно поднял руку, и дрова вспыхнули. Вещал что-то пафосное, но я не слушала. Когда закончил, ударила бешеная дробь барабанов, полились протяжные завывания флейт, все громче, громче… Сладость благовоний мешалась с металлом, жженой кожей и волосами, мясом и горьким дымом.
Малолетний гопник около меня качнулся, хватаясь за грудь. Его сердце сбилось с ритма. Странно. Не стресс же: он явно видел вещи страшнее; а еще, судя по словам Толстяка и назгула, такие жертвоприношения тут нередко проводят. Чуть сосредоточилась, прислушалась. Да тут еще несколько словили аритмию! Почему бы… Костер? Олеандр же куст, часть палок в костре подходит по размеру… Или в благовония подмешали измельченные листья и ветки!
