Танцуй, Ведьма!

Лес встретил его словно родного, пересвистываясь птичьими трелями, перезваниваясь гуляющим меж стволов деревьев ветром. Локи чувствовал дрожь земли, слышал голоса зверей, лес говорил с ним. Он шептал на разные лады, охотно рассказывая о госте, что оставил следы на снегу и подался на север. Слова леса были полны безграничной привязанностью и любовью, все живое трепетало от этого человека. Еще до того, как Локи нашел незнакомца, он уже знал и об его светлых волосах с опущенными по бокам косами, и об иссера-голубых глазах, лучащихся добротой. Он замелькал пред взором Локи еще задолго до того, как тот вышел на поляну с высоким могучим ясенем и застал неизвестного склоненным над умирающей лисицей. Имя его Локи поведал шелест листвы. - Бальдр, - выдохнул маг, выйдя из зарослей колючего кустарника и наконец узрев молодого мужа. Тот сидел, прижимая к себе страдающее от боли животное и успокаивающе поглаживал дивный рыжий мех, шепча молитвы, прося богов принять лису в царство вечного покоя. Локи стал свидетелем сокровенного действа, наблюдать которое ему разрешили по неизвестной причине. Лисица дышала часто, кровь хлестала из разорванной шеи, и все вокруг сына Одина окрашивалось в багряный. Он неустанно гладил зверя и будто забирал часть боли. Локи видел, как неясное темное свечение вокруг лисы цеплялось за руки Бальдра и поднималось вверх по его телу, сгущаясь у сердца. Вскоре зверь вздохнул в последний раз, судорога прокатилась по напрягшимся мускулам, глаза закатились, и вечная душа воспарила над искалеченным хрупким телом, навсегда покидая мир живых. Сын ночных ведьм явственно ощутил ее уход. Двигаясь медленно и осторожно, готовый в случае чего обороняться или напасть, Локи подошел к Бальдру на расстояние вытянутой руки, однако тот не замечал его. Казалось, ему вовсе не было дела до остального мира. Полный горечи из-за встретившей на его руках смерть лисицы, истерзанный ее предгибельной агонией, он баюкал на руках останки подобно матери, нежащей любимое дитя. Однако стоило магу сделать еще несколько шагов, вступив в невидимый обычному человеку круг, как Бальдр поднял взгляд, и Локи встретился с глазами Фригг. Такими же ясными и глубокими, как у нее. На короткий миг тело юноши опалило болью такой силы, будто бы на него выплеснули ушат кипятка. Он дернулся, инстинктивно вскрикнув, но не успел и предпринять ничего толком, как муки исчезли. Короткая вспышка в одну сотую долю секунды. - Ты несешь мою смерть, - пространно изрек Бальдр, и по тому, как кровь отошла от его лица, Локи понял, что тот испытал похожее чувство. Не ощутив в себе никакого желания причинить новому знакомому вред, юноша вопросительно изогнул брови, однако тут же понял что к чему. Бальдр растолковал резкий всплеск боли куда раньше самого Локи и не ошибся. Внезапное открытие того, что в будущем он сможет послужить причиной гибели сына Одина, застало мага врасплох. Сглотнув образовавшийся в горле ком, он тихо спросил: - Тогда почему же ты не бежишь от меня?.. Бальдр повернулся в сторону лесной чащи, крепче прижав к себе бездыханное тело лисицы. - Норны уже сплели нить моей жизни. Не бессмысленно ли это – противиться их воле? Локи смотрел на него, старшего сына конунга, сверху вниз, и тот позволял, не выказывая недовольства, не выглядя хоть сколько-нибудь озабоченным. Он говорил о предначертанном, о возможной смерти так, будто это нисколько его не тревожило. Ни один мускул не дернулся на его лице, ничего не выдало участие. Маг пытался вглядеться в суть, забраться внутрь, под самую кожу, ибо странным находил и происходящее, и поведение Бальдра. Однако то ли усталость давала о себе знать, то ли дело было совсем в ином – пробиться за оболочку из крови и плоти, коснуться естества Локи не удавалось. - Говорят, младшая из них, Скульд, милостива и лишь задает дальнейший ход судьбы, но не вершит ее. Бальдр кивнул и улыбнулся едва заметно, легко, будто говоря «ничего-то ты не знаешь». - Норны заносят заостренные кинжалы над нитями и режут в том месте и в тот час, когда посчитают нужным. С этим маг не решился спорить. Кому как не Локи, покинувшему мать, а затем и вовсе ушедшему из родных краев, было знать, какую огромную власть имеет над миром судьба и как она довлеет над всем сущим, извиваясь и петляя в вехах мироздания. Смирение Бальдра, впрочем, порождало в юноше неприятие. Если исход заведомо ясен, какова цена такой жизни? Если на судьбу нельзя влиять, не бессмысленны ли его собственные попытки сыскать лучшую участь?.. От не прозвучавших вопросов, забившихся в голове испуганной птицей, внутри Локи поднял морду спавший доселе пес, имя которому страх, и юноша невольно скривился, не в силах обуять внезапно нахлынувшее чувство. Наконец, положив труп зверя на землю, Бальдр поднялся на ноги, и тут Локи заметил, что уступает ему в росте. - Что ты тут делаешь? – придя в себя и почувствовав неловкость из-за повисшего в воздухе молчания, спросил он. Молодой мужчина повел плечами и принялся загребать вокруг лисы снег, желая скрыть ее тело. - Хожу по лесу, слушаю диких животных и шепот сонных растений, - непринужденно ответил он. Локи снова попытался сосредоточиться и хотя бы на краткий миг пробиться за непроницаемую стену физического сосуда, но вновь потерпел неудачу, обессиленным припав к толстому стволу дерева и оцарапав щеку о жесткую кору. - Почему ты здесь, когда люди вашего селения встречают прибывших из далеких земель, устраивают пиры в их честь и делят добытое? Бальдр в последний раз задумчиво провел рукой по лисьему меху, плавно, ласково, а затем засыпал открытый участок снегом, бурым от крови. - Там пахнет мертвечиной и тяжело дышать. В лесу спокойно, он готовится к возрождению после долгой холодной зимы… И прежде, чем мужчина ушел с поляны, окруженный стайкой маленьких щебечущих птичек, Локи увидел это. Неясный белый свет, окутывающий голову и плечи, расправляющийся за спиной словно множеством крыльев. Бальдр не был болен. Вовсе нет. *** Локи не спал, но и не бодрствовал. Пограничное состояние позволяло ему чувствовать собственное тело и вместе с тем пребывать в ином измерении. Юноша ходил по тропам, выложенным из собственных мыслей и переживаний, теряясь в тревожных сомнениях и страхах. Наконец, спустя безмерное количество времени, он услышал шум прибоя и гудение воды, что представлялась единым существом, дышащим, живым. Тропинка бежала вперед, но звуки раздавались с боку. Окинув взглядом бесконечную дорогу, он сглотнул, а затем шагнул в сторону, сходя с пути и ступая на землю, покрытую мелкой серой галькой. В небо с сиплыми каркающими криками взлетели крупные чайки, всполошившиеся появлением незваного гостя. Локи огляделся вокруг. Покрытые тайгой покатые хребты гор возвышались здесь незамкнутым кругом, обнимая часть океана, образуя сокрытый от бед внешнего мира залив. Зеленовато-бирюзовая вода лизала подступающие, похожие на выбеленные кости скалы, игриво плескалась на камешках у ровного берега, танцевала пенистыми барашками вдалеке. Спрятанные от любопытных глаз, на склонах гор проглядывались выстроенные из камня и дерева дома. А у небольшого причала покачивались на водной глади маленькие рыбацкие ладьи. Юноша знал это место как самого себя. Здесь вели быт ночные ведьмы, отсюда выходили они вместе с темнотой на незащищенную часть берега, чтобы предаваться веселью и выказывать Мани почет. Здесь маленьким мальчиком Локи днями напролет плескался в соленых водах и был обласкан как любимый сын верховной ведьмы всеми соплеменниками, братьями и сестрами. Здесь он чувствовал себя беспечным и здесь же оставил свое счастье. - Локи… Локи… Локи… - раздался мягкий женский голос позади него, перемежаясь с аккордами природы. Но стоило ему лишь повернуться, как солнце вдруг плюхнулось в океанские пучины и мигом затонуло, оставив мир во власти кромешной мглы. - Локи… Локи… - прозвенело совсем рядом. Он взмахнул перед собой рукой, однако зацепил разве что неосязаемый воздух. Встревоженный, юноша закрутился на месте волчком, пытаясь обнаружить хоть что-то. - Локи… - послышалось совсем близко. Краем глаза он зацепил неясный женский силуэт, объятый мириадами сверкающих точек-крупиц. Женщина скользнула мимо него, крутанулась пару раз и, звонко рассмеявшись, вновь исчезла, потухла. - Фарбаути?.. – позвал он неуверенно, чувствуя, как от знакомого смеха глубоко внутри загорается пурпурно-красный бутон сладкого любовного цветка, сокрытый кожей, плотью и рядами крепких ребер. - Сын мой… - вновь появился и исчез женский силуэт, мелькнув вспышкой, взорвавшись мерклым сиянием. - Мама, - наконец решился и произнес юноша, вместе с тем практически слыша лязганье спадающих с него кандалов, все это время сковывающих и не дающих достаточной свободы для того, чтобы произнести давно позабытое слово. Она тотчас же явилась пред ним, с растрепанными вьющимися крупными кудрями волосами, окутанная легкой дымкой, усыпанной сошедшими сверху созвездиями. Ночная ведьма, облаченная в небесное атраментовое полотно. - Так изменился, - ее ласковая ладонь легла на щеку Локи, возвращая коже присущий клану ведьм оттенок. – Подрос и возмужал. Сделался еще изящнее, - голос был полон нежности. - Ты отпускала меня мальчишкой, а встретила мужем, - согласился с ней Локи, перехватывая руку женщины и сжимая в своих ладонях. Они стояли в небытие, вне всякого мира, целостности, системы. Все звуки исчезли, запахи испарились, образы смылись маслянистыми красками. Локи и Фарбаути пребывали в пустоте. Юноше хотелось задать уйму вопросов, однако все они могли подождать. Мать, живая, настоящая, была совсем рядом, настолько, что он ощущал ее тепло, и не мог оторвать взгляда, рассматривая каждую маленькую морщинку у глаз, всякий серебристый волос, любую изменившуюся черту. Фарбаути будто нисколько не постарела, хотя время все же оставило на ней едва заметный отпечаток. Тело матери по-прежнему казалось гибким и подтянутым, груди острыми, ягодицы упругими, а кожа бархатистой и гладкой, но во взгляде виднелось чуть больше усталости, как будто груз всего мира лежал на ее плечах. - Я обеспокоена твоей судьбой, Локи, - прошептала женщина, а затем заключила его в крепкие объятия и, как бывало раньше, прижала щекой к вздымающейся груди. Он услышал сердце Фарбаути, что билось в такт с его собственным, как и надлежало материнскому. Бой этот стучал молотом по наковальне, разлетаясь набатом по округе. - Столько всего случилось, и я так устал, - поделился Локи с матерью, вверяя в ее нежные заботливые руки все свои трудности. Женщина села, поманила сына к себе и, когда тот опустился неподалеку, похлопала по коленям, предлагая прилечь, устроив на них голову. Маленький мальчик, что остался будто бы в прошлом, мгновенно пробудился в Локи, и тот с радостью принял предложение. Тонкие пальцы Фарбаути тут же вплелись в густые черные пряди сына и приятно завозились меж ними, даря умиротворение, необходимое сейчас. Так, лежа на коленях матери, вместе с ней укутанный ночью и звездами, он поведал обо всем, от начала до конца, ничего не утаивая, не пытаясь соврать или приукрасить. Он жаловался на отца, негодовал из-за общего неприятия, делился подробностями жизни до и после захвата, до и после возродившейся в нем силы. - Вода и огонь – стихии противоположные, с ними трудно ужиться, их сложно примирить, - задумчиво произнесла Фарбаути, когда Локи посетовал, что ничего-то у него не выходит, как ни старайся. – Тем не менее, если ты сможешь найти сходства, все станет куда как проще, главное – научись видеть суть. Он подумал было, что уж ей-то, живущей не первую сотню лет, легко давать подобного рода советы, но вместе с тем признал за ней правоту. Не пытался он понять природу подвластных ему стихий, не обращался к исходу. - Что же до конунга… - она помедлила, словно слова, что непременно должны были последовать далее, казались ей противны и чужды. – Произнесу лишь раз, запомни. Силе созидания, что содержится во мне, неподвластна темная сторона, и выбор мой от рождения невелик. Ты же, напротив, награжден силой разрушения, а посему дар прикосновения к человеческой сути можно обратить не во благо другим, но во благо себе, и не только прикоснуться, но и завладеть… Лицо матери приобрело скорбное выражение, точно сказанное причинило ей боль. Локи, смотрящий на нее снизу вверх, шумно выдохнул, одновременно пораженный и восхищенный откровением. - Но… Это же очень сложно, - спустя некоторое время, что он провел в раздумьях, заметил юноша. - А разве я говорила, что просто?.. – ответила Фарбаути. – Идеально выверенный момент, мгновение близости, секунда растерянности. Только так. Он кивнул и закрыл глаза, представляя как должно все сложиться, чтобы ему удалось сделать то, о чем говорила мать. Эта мысль сама никогда бы не пришла Локи в голову, а если и пришла бы, то случайно, многим позже. Теперь же все виделось в ином свете, и созревший из одного плана новый был превосходен. - Осталось еще кое-что, что возможно волнует меня сильнее остального… - Твои брат и сестра целы, - опережая его вопрос, ответила мать и мягко улыбнулась. – А мне уже пора уходить… Вместе с ее словами на горизонте вдруг залился позолотой медовый рассвет, словно океан исторг из своих пучин ранее погасшее солнце. - Подожди, еще рано… - встревожившись, Локи присел, в надежде удержать Фарбаути. Однако стоило юноше лишь коснуться ее одежд, как мать тут же растаяла в воздухе, а вместе с ней растворился и весь уютный, тихий залив. Тяжело дыша, сын ночной ведьмы осмотрелся по сторонам и обнаружил себя лежащим на постели, в домике по соседству с лесной чащей. - Ты так дрожал и корчился, что разбудил меня, - заметила лежащая рядом, взволнованная Глут. Да, по возращению из леса, он рассказал сестре о Бальдре, утаив однако причину его странного поведения, а затем, отужинав вместе с ней поджаренной на костре олениной, уснул на единственной полутора местной кровати, укутавшись в теплые шкуры. Сморгнув остатки сна и моментально вспомнив все детали разговора с матерью, он посмотрел на Глут любопытным пытливым взглядом, одновременно желая кое о чем спросить и не находя слов. - Что-то случилось?.. – уточнила девушка, ощутимо напрягшись. Он кивнул, собираясь вместе с тем рассказать ей о Бюлейсте и Энмире, поделиться хорошей новостью. - Фарбаути, я говорил с ней во сне. Глут удивилась, однако постаралась не подать виду, лишь приподнялась на локте и вопросительно поглядела на брата. - И что она? - Наш старший брат и младшая сестра живы, с ними все хорошо и теперь они в безопасности, - он был так рад сообщить ей хоть что-нибудь светлое, что невольно улыбнулся, глядя, как в глазах ее проблескивает огонек давно оставленной надежды. Но мысль, пришедшая к нему неожиданно и поразившая хотя бы тем, что вообще являлась жизнеспособной, не давала покоя, въедаясь в подкорку мозга. - Есть еще кое-что, правда? – заметила каким-то образом научившаяся понимать его Глут. Решив, что более подходящего случая не сыскать, Локи присел, внимательно посмотрел на сестру и, закусив губу из-за поселившейся внутренней дрожи, произнес, заранее готовясь к тумакам: - Научи меня искусству любви. В комнате поселилась тишина. Она забралась в каждый пыльный угол и осела там, приумножая повисшее напряжение. Глут была ошеломлена, если не сказать - абсолютно потеряна для реальности. Может быть, она и готовилась к чему-то не совсем обычному, но просьба брата явно застала девушку врасплох. - Признаться, я думала, такому тебя научил Бюлейст… Действительно, в их поселении жило множество доступных дев, что были не прочь провести с кем-нибудь вроде Локи и его старшего брата парочку веселых ночей. Тем не менее, до всего случившегося Локи никогда не интересовался плотскими утехами, не испытывал влечения или влюбленности, не находил привлекательными ни женщин, ни мужчин. Поэтому теперь, когда со дня на день ему предстояло всецело отдаться названному владыке и сделать так, чтобы дух Одина на краткое мгновение прервал связь с телом, Локи мнил себя дремучем в плане подобных дел и был недалек от истины. Смущенный своей просьбой и словами Глут, он отвел взгляд, неловко сжав ладонью одной руки предплечье другой, а потом, подумав, что отступать некуда, уже настойчивее сказал: - Я прошу, покажи мне это. Если уж Глут и была невинна до захвата земель Лафея, то за прошедший месяц люди Одина исправили положение, научив деву такому, о чем Локи даже и мыслить не мог. Другое дело, насколько изменилось ее собственное отношение к подобным вещам. Помолчав немного и полежав смиренно, сестра пришла в движение, и от прикосновения теплой руки, забравшейся под шкуры, юношу залихорадило. - Что ж, будь по-твоему… - прошептала она и, улыбнувшись, прильнула к Локи, вовлекая того в долгий, довольно мокрый на взгляд мага поцелуй, первый в его жизни. То, что двигало сестрой, оставалось не озвученным. Однако оба понимали, что от судьбы Локи зависит многое в судьбе самой Глут. И потом, разве сводный брат худший из всех существовавших вариантов? Бледные пальцы рассвета едва просунулись сквозь ставни. *** Вернувшись ближе к вечеру с местного рынка, куда она ходила для получения новостей, сестра рассказала Локи о скором возвращении конунга с охоты, где на него покушались, а потому дальнейшее мероприятие пришлось отложить. Зачинщики, по словам торговцев, были пойманы все как один, приведены домой связанными толстыми веревками и кинуты в тюремную яму с решеткой для завтрашнего суда. Провести его должен был сам конунг, а равно расчитывать на милосердие им не приходилось. - Ох уж полетят чьи-то тупые головы! – веселилась Глут, вышагивая по комнате взад-вперед. Утренний инцидент, принесший определенные результаты, было решено забыть и оставить в прошлом, как и многое другое. И, несмотря на то, что к наступлению темноты Локи все еще помнил горячее естество сестры, ее ласки и поцелуи, он не видел в Глут любовницы, как и раньше принимая ее родной, кровью от крови. - В таком случае тебе стоит уйти до наступления ночи. - Конунг придет сегодня? – кажется, она не особо удивилась. - Да, он предупреждал меня, что при хорошем исходе дела, я должен ожидать его прибытия в мою обитель… - задумчиво изрек он, поглаживая пальцами участок не закрытой одеждой шеи. Сестра улыбнулась сочувственно и, взяв парочку тряпиц, направилась к двери. - Тогда уже ухожу, чем раньше найду пристанище – тем спокойнее проведу ночь, - обернувшись у самой двери, она ненадолго замерла. – Пожалуйста, не натвори глупостей, и да помогут тебе твои боги. Когда дверь за ней закрылась, Локи зажмурился и уткнулся лбом в деревянную поверхность стола. Возможно, если у него ничего не выйдет, завтра к неудавшимся убийцам присоединится еще и один неумелый отпрыск ночных ведьм. Однако попытка была так похожа на соты, полные сладкого меда, что сам себе юноша напоминал ребенка, мысленно поедающего лакомство, но все еще боящегося диких пчел. Со стула Локи поднялся только с закатом. Оплакав в мыслях собственную молодость, что волею планиды достанется мужу на склоне лет, он твердо решил ни в чем не сомневаться отныне и до скончания века, а после принялся готовиться к приходу важного гостя. Горячий источник встретил юношу живительной влагой, расслабляя и настраивая на нужный лад, масло с нотками сандала и уда, явно привезенное из заморских стран, хорошо легло и впиталось в кожу, а непослушные волосы после пятого смачивания их водой все же ровно зачесались назад. Выбор одежды у Локи был не велик – либо простое одеяние из облегающих штанов, туники да плаща, либо халат, что он одевал для приема два дня тому назад. И, подумав, что более подходящим будет легкий халат, он надел его, как и прежде, на голое тело. Один пришел, когда солнце село за горизонт, забрав с собой восхитительные коралловые облака и густую темно-фиолетовую дымку. От конунга пахло дымом костра да терпким хмелем, подбитый дорогим мехом плащ едва-едва держался на одном плече, а нарядные одежды были растрепаны. - Пожаловали с пира, мой господин? – Локи встречал его у порога, и хотя слова «господин», «владыка» и «повелитель» застревали в горле перед самым выходом, он чеканил их так льстиво, словно действительно считал Одина таковым. - Мы все еще чествуем наших героев, вернувшихся с победами, коих не счесть, даже если взять все пальцы рук и ног, - скинув плащ прямиком на пол, он прошел вперед и, не спрашивая разрешения, сел на кровать. «Вот уж кому не нужно ни о чем справляться, волнуясь за чью-то реакцию», - мимолетно подумал Локи, у которого на душе заскреблись дикие кошки. - Что же охота, великий конунг? – осторожно поинтересовался он, стоя пред Одином и не смея пошевелиться. - Подлецы получат свое завтра утром. Им я не дам и шанса отправиться в Вальхаллу, - лицо его почернело от гнева, однако вновь стало спокойным. – Тебе же я дарую свой знак, и отныне никто не посмеет посмотреть на тебя криво либо сделать дурного. «Клеймишь меня, значит?» - усмехнулся маг про себя, старательно отводя глаза, чтобы не выдать своих мыслей. - Достоин ли я подобного почета, владыка?.. – вслух произнес он. - Время покажет, - губы Одина дрогнули в мимолетной улыбке. – Ну, что же ты стоишь? Разве не умеешь угадывать человеческие желания? - Умею, повелитель. - Значит, знаешь и мое, - произнес Один, и тень его на стене в тот миг была подобна хищному зверю, заглатывающему тонкий силуэт Локи целиком. - Разумеется, - прошептал юноша и взмахом руки погасил все источники света, кроме огня, пляшущего в печи. Утром Глут посоветовала ему завлечь гостя прежде, чем приступить к самому действу, и Локи, решившись довериться сестре, подумал начать с танца. На этот раз все было не похоже на былые представления. Музыка не звучала тонкой трелью, на него не смотрели пол сотни глаз, и оттого происходящее сделалось более интимным, движения Локи более плавными, а песня, что сначала родилась в его голове, после вырвалась из горла, соскользнула с приоткрытых губ и полилась элегичным тонким ручейком, пленяя, околдовывая. Какое-то время он пританцовывал на месте, еще глядя на господина и говоря с ним взглядами, однако позже голос набрал силы, ноющая перебитая нога перестала ощущаться чужой, и Локи поплыл по комнате подобно лебедю, извиваясь словно змея и всякий раз замирая, становясь тверже камня. Живое и мертвое, одушевленное и нет танцевало в Локи, повествуя о мальчишке, что уже мертв, и молодом муже, что возродился из пепла, поднялся на костях народа своего отца. Бушующее пламя полыхало вокруг него адовым вихрем, пока он выписывал круги вокруг своей оси, а затем сбивалось потоками ледяной воды, когда он останавливался и припадал к полу. Голос его временами дрожал и срывался, но мелочь эта походила на часть танца. Песня трещала и разрывалась, как и сам Локи, чтобы затем собраться вновь, залататься белой нитью. Когда же стало мало и плавных движений, сменяющихся порывистыми, резкими как удар хлыста, и песни, что пробиралась в самое сердце, Локи скинул с себя халат, оставаясь нагим, выставляя напоказ Одину совсем недавно созревшее, только-только оформившееся юное тело. А затем, взяв самую верхнюю ноту и оборвав ее на половине, он упал прямо к ногам конунга, словно порванная тетива лука, лопнувшая струна арфы, и вместе с тем разбились о землю все его чары, все иллюзии. Время прекратило свой бег. Локи понадобилось совсем короткая передышка, чтобы после встать пред Одином на колени и увидеть застелившую его разум ничем не прикрытую похоть. - Чего же ты ждешь?.. – просипел конунг спустя показавшиеся вечностью секунды. Юноша качнул головой, расплывшись в сладкой улыбке и, сочтя слова владыки сигналом к действию, смело коснулся пальцами мягких на ощупь губ. Целовать Одина было не приятнее родной сестры, но и не противнее хотя бы. Руки конунга обняли Локи за талию, сомкнувшись на пояснице, и притянули плотнее к себе. Тогда-то он почувствовал всю их мощь. Да уж, из таких-то рук ему не вырваться, все равно что посаженному в клетку еноту пытаться перегрызть толстенные прутья. Один был опытен в ласках, а потому нежил свою игрушку умело, с толком, не торопясь. Локи как мог подставлял шею под поцелуи, откидывая назад голову, старался тихо подобострастно вздыхать от прикосновений шершавых пальцев к чувственным, моментально набухших соскам, притворялся бесконечно увлеченным в процесс, подставляясь мозолистым ладоням, будоража все большую страсть своими волнительными изгибами. Наконец движения конунга стали требовательнее, и тогда юноша отстранился от него, принявшись стягивать сапоги да развязывать шнуровку штанов. Когда рука обхватила восставшую, требовавшую внимания плоть Одина, тот вздохнул шумно и погладил Локи по волосам, запечатлевая новый поцелуй на его губах. Устроившись удобнее меж колен конунга, маг обхватил губами его мужское естество и принялся посасывать так, как наставляла Глут, чтобы было горячо и влажно. Один сжал смолянисто черные волосы в кулаке, принявшись насаживать Локи на свой член, и тот повиновался, восполняя отсутствие опыта желанием угодить и наигранной горячностью. - Остановись… - через какое-то время, заполненное тихими стонами, попросил конунг, и маг послушно отпрянул, принимая очередную порцию тягучих и липких услад, приторных, что те заморские переспелые фрукты. Собственная плоть едва ли выглядела заинтересованной, но кажется Одину не было никакого дела до этого, и посему Локи не обращал на то внимания. Подняв руки и огладив ими крепкие плечи конунга, юноша мельком скользнул по широкой шее, большими пальцами надавил на шейные позвонки, а затем добрался до узла глазной повязки и распутал его в два счета. Черная лента, скрывающая обезображенную часть лица, упала на кровать, открывая зияющую чернотой пустую глазницу и грубоватую шрамированную кожу вокруг нее. Один дернулся, пытаясь отвернуться, но Локи остановил его, придержал легонько за подбородок и посмотрел внимательно, очарованно. Кончики пальцев с потемневшими вмиг ногтями коснулись краев глазницы и очертили ее полукругом, впервые за ночь с искренней нежностью. - Прекрасен… - прошептал маг и, повалив не сопротивляющегося Одина на подушки, оседлал его, готовый слиться с конунгом, отдаться и подарить. Проникновение вышло болезненным, но не годилось ни в какое сравнение с настоящей болью, о которой Локи знал не понаслышке. Он размеренно поднимался и опускался, покачивая бедрами, не противясь рукам, что легли на его тазовые косточки, слегка надавливая на них всякий раз при движении вниз. Не трудным для него было наклоняться, подаваясь вперед, для любовного горячего поцелуя. Локи ездил на конунге так, как скакала на нем половину утра Глут, повторяя всякие движения сестры, делая их своими собственными. Он ускорялся, стоило Одину начать стонать чуть меньше, и вновь затихал, дразня и не давая разрядки, обещая ее позже, а потом еще и еще. Пот скользил по его тонкой шее, выпирающим ключицам, лопаткам и позвоночнику. Отдельные солоноватые капли застилали глаза и скатывались на кончик носа, чтобы упасть со звонким для обострившегося слуха Локи «плюм». Было жарко, несмотря на холодный бриз, дующий с берега и забирающийся в покои сквозь открытое окно. Было изнуряюще, невзирая на давно покинувшую боль и отвратительное чувство наполненности. В конце концов, было скользко и грязно, пусть и к этому маг привык. - Боги… - промолвил Один. Не успел Локи опомниться, как конунг, издав громоподобный рык, перевернулся, подминая его под себя, и в пару коротких толчков выплеснулся внутрь мага горячим, вязким семенем. «Идеально выверенный момент, мгновение близости, секунда растерянности. Только так», - прозвучали в голове Локи слова матери. - Только так… - прошептал он, упираясь правой ладонью в грудь Одина, область бешено колотящегося сердца. И прежде чем конунг что-то понял, оправившись от маленькой смерти, кулак Локи уже сжимал сосредоточение всех его истоков, подчиняя своей безграничной бесконтрольной власти. Душа, робкая и напуганная, мечущаяся в истерике, молила о пощаде и кричала о помощи, однако сын ночных ведьм вынул ее без всякой жалости, растирая в посиневшей, покрытой знаками руке. «У меня получилось. Превеликое ночное светило, у меня получилось!» - думал Локи многим позже, лежа в объятиях конунга, мирно спящего и не подозревающего о своей потере. Полная луна заглядывала в дом, лукаво ухмыляясь.