Танцуй, Ведьма!

Вольштагг представил Локи добрым другом, и Тор, оглядев мага пристальным взглядом, пожал ему руку, крепко сжав предплечье. Судя по знанию, отразившемуся на его лице, кто-то уже успел рассказать наследнику Одина о завоевании земель Лафея, о сыне ночных ведьм, его способностях и нынешнем положении при конунге. И никакого удовольствия от этого Тор, само собой, не испытал. - Уже видел красотку Сиф? Она места не находила, ожидая тебя, - Вольштагг стискивал плечо Тора так, что будь тот хотя бы на одну сотую слабее, чем о нем говорили, рассыпался бы, скуля от боли. - Сначала мне бы хотелось увидеть мать… и отца, - при последнем слове он мельком скользнул взглядом по Локи. И всего на миг тот почувствовал себя неуютно из-за мысли, кем в действительности приходится конунгу, впервые почти устыдился своей роли. А затем испытал такую злость, что едва сдержался от гадких слов и непозволительных поступков. - Что ж, раз вы собираетесь навестить родителей, мне здесь, похоже, делать нечего, - однотонно произнес юноша. – Вольштагг, сегодняшнюю добычу всецело отдаю тебе и ребятам, и до встречи на вечернем пиру, - он учтиво кивнул Тору, дружелюбно хлопнул Вольштагга по плечу и, пришпорив коня, помчался в сторону дома, чувствуя на себе чужое внимание. То словно обдавало кожу на спине жаром, выводя уродливые линии, клеймя мага. На полпути Локи даже сделалось плохо, тело прошила дрожь, а спустя мгновение поводья задымились в руках от мелких язычков пламени, скользящих по ладоням. Это началось так неожиданно и молниеносно, что в первые секунды маг не верил своим глазам. Все словно повторилось и он опять оказался в горящем поселении, скованный страхом потери брата с сестрой, мчащийся по крышам домов, подгоняемый внезапно пробудившейся магией. Огненные всполохи не делали магу больно, лишь переливались голубым, зеленым, оранжевым да ярко алым пламенем, распаляясь все сильнее и грозясь испугать коня, который, будучи чутким и смышленым животным, уже мчал в разы быстрее, явно почуяв неладное. - Прекрати… Прекрати немедленно! – шипел Локи, прижимая руки к груди, пытаясь спрятать их под одеждой. Огонь не перекидывался на ткань, не вредил юноше, но все равно распространялся по телу, и маг чувствовал неясное покалывание, ползущее по плечам, ключицам и шее. Словно бы огонь поглощал его целиком. Паника небывалой мощи охватила юношу, железными тисками сжимая сердце, он оглядывался по сторонам загнанным испуганным зверем, надеясь, что никто не заметит происходящего. К тому времени, как Локи добрался до своего дома, жар обгладывал его изнутри, высасывая воздух из легких и настырно давя на основание черепа. Кое-как соскользнув с коня, он добрался до входной двери, почти не разбирая дороги и абсолютно ничего не видя. - Боги, что с тобой?! – стоило ему зайти в дом, воскликнула Глут, но голос ее показался слабым шепотом. - Не могу сказать наверняка… - ответил маг, едва шевеля потрескавшимися губами. – Что бы не произошло, отнеси меня к воде… Тело больше не слушалось и, страшнее того, не ощущалось. Было похоже, словно душу вытолкнули, и теперь та оставалась сама по себе, в то время как оболочка разрушалась, тлея под натиском магического огня. В какой-то момент жар приоткрыл дверь тесной клетки, и, воспользовавшись его замешательством, Локи вырвался наружу, не до конца осознавая, что же в точности произошло. Чувство безграничного облегчения и непонятной легкости овладело магом без остатка, мир вокруг снова заиграл красками, став ярче и реальнее прежнего, однако многие вещи в нем приобрели иной вид. А затем, откуда-то, точно из чужой Вселенной к Локи пришла мысль о том, что стоит лишь продолжить путь, не пытаясь остаться у своего истлевшего, очевидно мертвого тела, теперь выглядящего горсткой праха, и впереди будет ждать только хорошее. Ему было и не тепло, и не холодно. Какое-то время он еще пытался дышать, однако вскоре заметил, что вбирать воздух попросту нечем и не во что, а значит абсолютно бессмысленно. Не ощущалась и земля под ногами. Может быть как раз потому, что и ног больше не было. И, совсем уж невероятным показалось то, что стоило Локи лишь захотеть увидеть себя со стороны, как он тут же каким-то неизвестным образом обнаружил себя крохотным сгустком энергии, сплетенным из множества потоков. Оттуда, где начиналась мысль о хорошем, маг узнал и о возможности пребывать отныне везде разом и нигде по отдельности. Стоило воспользоваться хотя бы одним из потоков, и маг мог бы оказаться где угодно, даже на стыке двух материй, одновременно с этим все еще пребывая возле мертвого тела и еще где-то по выбору. Он был уверен, даже не зная о причинах своей уверенности, что теперь любые знания - и уже полученные, и те, что лишь предстоит получить, и другие, что никогда не станут доступны ни единому живому организму – все они открыты ему, лежат на поверхности и ждут своей очереди. В одночасье стала неважной и жизнь, что он вел все время до этого мига, и те суетные мелочи, отвлекающие, беспокоящие его. Локи готов был отправиться в путешествие длиною с вечность, чтобы наконец-то в полной мере познать и вкус свободы, и прелесть фундаментальных, строящих все вокруг истоков. Впрочем, Глут не знала ни о нынешнем состоянии брата, ни о его намерениях, а потому, изрядно шокированная смертью Локи в бушующем магическом пламени, металась в панике по их маленькому домику в поисках чаши, в которую можно было бы собрать все то немногое, что осталось от мага, чтобы, как он и велел, отнести это к воде. Смекнувший, что к чему, юноша попытался остановить ее, помешать, но тут же выяснилось – влиять на материальные, тем более одушевленные объекты он не в силах. Локи кружил возле девушки, тщетно стараясь кричать, однако был лишен голосовых связок, а значит более не способен к звуковому выражению. Наконец он прошел сквозь нее, но должного результата его действо не повлекло, в то время как впечатлений от увиденного осталось хоть отбавляй. - Боги, заклинаю вас, прошу… - тем временем шептала Глут, склонившись над останками брата и аккуратно собирая их в одну большую чашу, - спасите его. Трясясь от волнения, неровной походкой она выбралась из дома, в пару шагов пересекла небольшой дворик и опустилась на колени перед источником, осторожно окуная в него свою ношу. Локи мельтешил за ее спиной, уже отдаленно понимая, что должно произойти в последующие мгновения, но до последнего противясь этому. Впрочем, у норн с их нитями были свои, совершенно независимые от желаний мага планы, и в них уж точно не входил настолько ранний уход юноши из мира господства материи, а посему, не успел он хотя бы подумать о возможности избежать уготованного, как все сплетающие его потоки содрогнулись, и из сияющего сгустка энергии вырвался уплотненный луч света, который тут же подобно молнии с треском ударил об водную гладь, да так, что источник запульсировал, вскоре начав кипеть. - Нет, пожалуйста, нет… - успел подумать он прежде, чем все снова начало меняться. На глазах у Глут в бурлящей и пенящейся воде прах Локи непостижимым образом сжался до размера жемчужины, а затем вдруг начал меняться, проходя разные стадии телесного развития. Из крошечного головастика он обратился синекожим младенцем, а когда малыш открыл алые глаза и те стали ярко-зелеными, источник залился разноцветным сиянием. Тело то и дело норовило всплыть на поверхность, но Глут, напуганная и потрясенная, тем не менее, откуда-то знала, может быть на уровне инстинктов, что перерождающаяся оболочка брата должна оставаться под водой, а посему, глядя прямо в еще пустые глаза, придавила младенца руками, удерживая его в источнике. Под ее ладонями у малыша изменился цвет кожи, и он обрел вид девяти-десятилетнего ребенка, чтобы затем крайне быстро преобразоваться в нескладного худощавого подростка, у которого словно бы не было ничего, кроме коленей и локтей. Память Глут хранила этот образ пятнадцатилетнего Локи, над которым посмеивался Бюлейст, по-доброму клича "жеребенком". Сама девушка в ту пору была еще слишком зависима от условностей и игр в статусы, а потому лишь фыркала, стоило ей завидеть незаконнорожденного брата. Увидев его теперь, девушка ощутила странную смесь тоски с сожалением, и эти чувства на мгновение вытеснили страх, аккурат до момента, как из «жеребенка» тело начало становиться точной копией того, что погибло всего с полчаса назад. Сравнить подобное можно было разве что с гусеницей, превратившейся в бабочку. Сознание зажглось в глазах Локи ровно в ту секунду, как в заново воссозданную с помощью магии оболочку вселилась стонущая, молящая прекратить возвращение к жизни душа. И вновь обретя материальное воплощение, маг вынырнул из воды, жадно вбирая в легкие воздух. Глут молча смотрела на брата, не в силах произнести хотя бы слова. А тот, оглядев себя с ног до головы и мысленно подивившись отсутствию всяческих шрамов на новом теле, не до конца понимая, что же произошло, разлепил губы и слабо просипел: - Что случилось?.. Вопрос вызвал слишком свежие воспоминания, и девушка передернулась, не в силах справиться с дрожью. - Ты… Ты умер, - выдавила она, сама не веря тому, что говорит. – Сгорел. Я собрала твой прах, отнесла его к воде, а потом… Если бы Локи не знал, как далека Глут от юмора и всего, что с ним связано, он бы подумал, что сестра разыгрывает его. Уж слишком все это походило на шутку. Как он мог превратиться в прах, если тело его по-прежнему цело? - Вода закипела, и из крошечной бусины ты снова стал прежним, как будто бы ничего не было, понимаешь? – она нервно хмыкнула, внутренне напрягшись словно натянутая тетива. Бороться с минутной слабостью можно лишь крепкой выдержкой. Оба молчали. У Локи не было причин не верить сестре, особенно если учесть, где именно он очнулся и в каком состоянии пребывал. Однако само допущение возможности того, что магия внутри него не просто могла заставить воду излечить мелкие раны, но и по крупицам восстановить живой организм, казалось по-настоящему диким. - Ты что-нибудь помнишь? – немного придя в себя, спросила Глут. Юноша прекратил рассматривать руки, тщетно пытаясь найти старые порезы, и заглянул вглубь себя, как делал всегда, если хотел получить ответ на свой же вопрос. Но на вполне четкое: «что было после того, как я умер?», последовала тишина, сопровождаемая всего парочкой расплывчатых образов, полных призрачного света да пустоты. - Ничего. Мрак и тусклое свечение где-то на самом его краю, - ответил Локи, и кое-какая другая тревожная мысль посетила голову. – Что на счет моей одежды и украшений? На самом деле на них юноше было плевать. Все, что по-настоящему обеспокоило мага – состояние сережки с заключенной в ней душой конунга. - О, - пространно откликнулась сестра. – Огонь их не тронул. Должно быть, по-прежнему лежат на полу… Поспешно выбравшись из воды, маг помог сестре подняться и, зайдя вместе с ней в дом, тут же бросился к груде тряпок. - Ты обнажен, - безэмоционально заметила Глут, все еще отходившая от пережитого. - Ну, ничего во мне не изменилось, так что ты все уже видела, - парировал Локи, тут же расплываясь в широкой улыбке от серьги, нашедшейся под штанами и все так же поблескивающей серебристыми прожилками. По мнению Глут, для человека, погибшего в языках магического пламени, а затем чудесным образом восставшего из мертвых, ее брат выглядел непристойно спокойным. А тем временем норны, с самого сотворения мира сидящие возле Урда, аккуратно соединили кончики золотистой нити и, всезнающе посмеявшись, продолжили ткать полотно судеб. *** К вечеру Локи обнаружил странную вещь, которой поначалу не придал никакого значения. Где бы он ни был и куда бы не заходил – огонь в печах, на факелах и в костровищах загорался сам по себе, без всякого человеческого участия. А когда, приготавливаясь к вечернему пиру, он одним своим присутствием заставил огонь в печи заплясать, разгореться и без всякого вреда для окружающих предметов выйти наружу, в центр комнаты, маг понял, что стихия огня, разрушительная и крайне опасная, наконец пробудилась в нем как все остальное наследие ночных ведьм. Радость, испытанную им в миг осознания, было не передать ни словами, ни жестами. - Отныне никто не встанет на моем пути… - прошептал он в пустоту комнаты, крутя в руке сережку и с ее помощью подслушивая разговоры конунга с сыном. И стоило Локи лишь произнести вслух слова о собственной неуязвимости, как будто бы по чьему-то велению Тор произнес: - Этот с позволения сказать маг не иначе как твоя блажь, отец. Позорящая честь мужа, позволь заметить. По интонации сын ночных ведьм понял, что настроен Тор был явно враждебно. Рассерженный тем, что отец приблизил ко власти чужака, еще более взбешенный новостью об отцовском романе с этим самым чужаком, он говорил дерзостные глупости, которые никогда бы не рискнул произнести, пребывая при холодном уме и в спокойствии. Усмехнувшись, Локи покрепче сжал украшение в руке и посмотрел на мир глазом Одина. Конунг находился в зале, где обычно проводились разного рода гулянья, и смотрел на сына, что расхаживал перед ним взад-вперед, стискивая в кулаке рукоять молота. - Тебе не кажется, что ты забываешься, сын? – устами Одина полюбопытствовал Локи. - Тот же вопрос тебе, - рыкнул Тор. «Вот дубина, - припечатал маг, ухмыляясь. - Ну кто же смеет упрекать конунга в чем-либо, хоть бы он и твой отец?» - Локи действительно обладает магией. Еще бы, ведь мать его ведет за собой клан ночных ведьм, - продолжил юноша говорить от лица владыки, полностью захватив контроль над телом и разумом Одина. – Что же на счет моей с ним связи, так это не твоя забота, сын. Вовсе нет. Тор резко поднял голову вверх, открывая взору Локи хмурое лицо с суровым осуждающим взглядом. - Но речь идет не только о твоей чести, но и о чести моей матери! Локи фыркнул про себя, но вслух лишь утомленно, совершенно по-старчески вздохнул и покачал седовласой головой. - Не припомню, чтобы Фригг выказывала недовольство нынешним положением вещей, а посему… Жилистая шея Тора вмиг покрылась красными пятнами, которые тут же перебрались на челюсти и скулы молодого мужчины. Проревев нечто нечленораздельное, он подался вперед, массивный и грозно выглядящий, сердито шипя: - Да как ты можешь, старый… - А ну-ка немедленно замолчи! Я приказываю тебе, сын, прекрати сейчас же! – Локи с легкостью удалось подняться в теле Одина со стула и громко ударить о пол тяжелым боевым копьем. Тор замер на месте, так и не решившись договорить начатое, кажется опомнившись и поняв, что был слишком близко от непростительного обращения и непозволительной глупости. - Убирайся вон! Не желаю даже слышать тебя вплоть до пира! – прокаркал Локи, как ему показалось довольно похоже на Одина. - Отец… - Убирайся прочь, я сказал! Тору не оставалось ничего, кроме как учтиво поклониться и выйти из зала, оставив конунга, как он думал, в одиночестве. Однако это вовсе не означало, что Тор покидал комнату, не чувствуя обиды. Довольный таким исходом разговора между отцом и сыном, Локи разжал кулак, снова возвращая конунгу волю с сознанием, а затем тихо-тихо прошептал над серьгой: - Разбирает злость, сильная злость. Кто вознамерился учить тебя – закаленного боями, умудренного жизнью конунга? Какой-то ничего не смыслящий щенок! Посади-ка сегодня Локи по правую руку, а этого отсади подальше, пусть знает свое место… Один, сидящий в огромной зале, потирал занывшую грудь, аккурат в области сердца, и думал над тем, что сын его слишком уж возомнил невесть что о собственной важности. Пора бы показать, как следует вести себя со старшими. *** К наступлению вечера усталость Локи возымела власть надо всем остальным, разливаясь ноющей болью по телу, сманивая ко сну жаждущий беспрерывной работы разум. Магу очень бы хотелось остаться дома и полежать в постели. Ему нужно было время, чтобы до конца прийти в себя, чтобы попытаться вспомнить хоть что-нибудь из периода забвения, чтобы, наконец, понять, как в одном теле заключается две противоположные стихии и найти те самые сходства, о которых говорила Фарбаути. Открытие дара само по себе не являлось овладением им, а значит, Локи предстоял еще очень долгий путь. Тем не менее, также важно для мага было сохранить то положение, которое он занимал сейчас. Нельзя было позволить отстранить его от конунга, ослабить давление на него. В конечном счете, пересилив себя, Локи надел один из богатейших своих нарядов – еще один подарок Одина -, и отправился на пир, где, как и планировал, сел по правую руку от владыки, в то время как Тора посадили на другую сторону стола, пусть и напротив мага. Приблизительно с полчаса подобное положение вещей казалось Локи неплохой забавой, и он всецело наслаждался землисто-серым, будто окаменевшим лицом Тора, а после тот вдруг решил, что куда интереснее смотреть прямиком на источник своих скорбей, чем в сторону или в ту же тарелку, и потому начал смотреть на мага. Взгляд его был открытым, почти вызывающим – под ним юноша чувствовал себя маленьким жучком, ставшим объектом изучения. Тор не пытался заговорить с ним, равно как и не стремился разговаривать с кем бы то ни было еще, потому как даже на попытки леди Сиф уговорить мужчину на танец, тот лишь отмахнулся от нее. Его молчаливое наблюдение так напрягало, что Локи, несмотря на внутренний дискомфорт и буквально валящую с ног головную боль, старался как можно чаще отвлекаться на других людей, участвовать во всякого рода забавах, плясать с девицами и, конечно же, выпивать. Однако что бы он ни делал, Тор продолжал молча смотреть на него, и в какой-то миг Локи понял, что беспокоило в этом взгляде больше всего. За презрением, злостью, непониманием и неодобрением крылась заинтересованность. Сыну конунга был интересен сам маг, его личность, его характерные особенности. Пожалуй, Тор силился понять, каким же образом Локи удалось подобраться к Одину настолько близко, что тот не позволял и слова плохого в адрес любовника вымолвить. Тору было интересно, чем и как Локи мог привлекать. Набравшись настолько, чтобы уже пошатываться, но еще не терять контроль и сохранять разум чистым, Локи, порядком замучившись от пристального внимания молодого мужчины, попрощался со всеми знакомыми и, с позволения Одина, отправился домой, перед этим вновь поздравив конунга и его семью с возвращением домой среднего сына. На пиру было множество людей, и всех Локи узнал хотя бы поверхностно, задев у каждого по частице души и узнав самые важные, оберегаемые мысли с секретами. Единственным, кто остался не тронутым, оказался, вполне очевидно, Тор. Странное дело, но маг попросту не решился заглядывать в естество мужчины, потому как не был уверен в собственной реакции на возможный открывшийся результат. И может быть именно поэтому он совершенно не почувствовал, как тот пошел за ним, чтобы, обогнув небольшой сарай, неожиданно выйти из тени и преградить Локи путь. - С чего бы такому важному гостю уходить так рано? – от него пахло хмелем еще пуще, чем от самого мага, и он явно не совсем отдавал отчет словам и действиям. - Устал, - спокойно, не пытаясь дерзить, ответил Локи и, обойдя Тора, пошел дальше. - Что, совесть замучила? – спросил мужчина, нагнав юношу и вновь встав перед ним. В полу мраке улицы, освещаемой разве что луной да развешанными на торцах домов факелами, Локи не мог разглядеть лица собеседника, однако был уверен, что тот усмехается, явно убежденный в правоте своих предположений. - С чего бы ей меня мучить? – усмехнулся маг, на этот раз не предпринимая попыток уйти от разговора. - Тебе лучше знать. Это же ты конунга заворожил, - Тор фыркнул. Локи хотел было посмеяться, назвав мужчину дремучим глупцом, но вместо этого, разом испытав все раздражение за сегодняшний вечер, подался чуть вперед, резко сокращая расстояние между ними, и прошептал на одном дыхании прямо Тору в лицо: - Заворожил, да. Интересно как? Мужчина замер, ожидая дальнейших действий со стороны собеседника, но тот лишь улыбнулся ядовито да произнес с наигранным сожалением в голосе: - Я бы показал тебе, да боюсь, что всецело принадлежу Одину, и на подобного рода демонстрации у нас с тобой нет никакого дозволения. Тор забавно крякнул и отшатнулся от мага, как от огня, на что тот, впрочем, и рассчитывал. - Приятной ночи, отважный воин, - хохотнув, Локи не сильно хлопнул мужчину по плечу и возобновил свой путь к дому. На сей раз преследовать его Тор не решился.