Мышь Вселенной 25

Тай соскабливал со впалых щек почти прозрачную тонкую щетинку. Я принес ему половинку лезвия и кусок мыла, и он старательно брился, ощупывая пальцами одной руки выемки, впадинки и углы своего лица. Сбритые волоски скапливались на лезвии в виде белесой слизи. Я принес и еду, в общем, все как полагается, чтобы прикрыться делом, но на самом деле жутко хотел поболтать, но с чего начать – не знал. С оттепелью в норе Тая стало сыро и влажно, картон распался на лохмотья, пол покрылся цветным месивом из всякой дряни. Я переминался с ноги на ногу, и ботинки глухо чавкали во всем этом дерьме, а запах стал еще хуже – удушливый, густой. Моя глотка отказывалась его впитывать, и я почти не дышал. Пока Тай брился, я вскрыл несколько банок коротким лезвием ножа. У Барки я раздобыл новинку – пакетики с сухими желтоватыми комочками. На пакетиках было написано «Мясное блюдо. Растворимый гуляш с овощами». Овощей я там не нашел, но проверил заранее – если залить эти комочки водой, то они разбухнут и станут мягкими, а по вкусу будут напоминать сутки провалявшуюся под дождем тушенку. Жрать можно, в общем. Таких пакетиков я притащил штук двадцать – должно надолго хватить. Тай ел мало, лишь бы не сдохнуть. Пакетики Тай оглядел с любопытством, помял твердые кусочки пальцами здоровой руки и сказал: - Прогресс. - Можно и так грызть, - сказал я. Он не стал ничего грызть, откинулся назад на подушку – эта чертова подушка чуть не стоила мне жизни, но я ее все-таки дотащил, обычную подушку в плотной желтоватой наволочке, откинулся он на нее, и лицо сделал таким, будто ему кто-то принялся отсасывать. - Давай, демон, - сказал он, - к делу. Я десять раз продумывал, что и как ему рассказать, и поэтому уложился в пять минут: рассказал про Зиппера-обманку, про то, что ко мне пришел Каин с готовой подставой своему заводу, про то, что Мэндер решил выбить мальков с Краюх, а зачем им это – никому неизвестно, и дело такое, что даже Крейдеру доверить нельзя, потому что Крейдер сначала голову мне отломает, а потом только разбираться начнет, и тогда может быть уже слишком поздно. Чета я не упомянул. Мэндер и Мэндер – без имен. А Тай, вжимаясь выбритой синеватой щекой в подушку, ответил: - Это потому, что он здесь всех ненавидит. Я придуриваться и лишних вопросов задавать не стал. Знает Тай про Чета – и хорошо, мне же меньше объяснять. - Двадцать четвертая ему больше нравится, - согласился я. - Он всех ненавидит, - повторил Тай, - мусорщик он… падальщик… Его бы прикончить и дело с концом. Слушай меня, демон. Внимательно слушай и запоминай: есть такие люди, бесы-демоны, которым спокойно не живется и не будет им никогда спокойно, даже если любая мечта у них исполнится. Они жрут ртом и жопой и все им мало. Придумывают себе сладенькое будущее, добираются до него, и опять им мало, всегда мало. Людей им мало, себя им мало, калек им мало… Они не жадные, просто все добро на говно переводят, и постоянно голодные, а голодный парень – злой парень. Чет злой, как сука, на весь мир обиженный – недодали ему. Вот он и пытается этот мир на дерьмо перевести, по привычке… Не прикончите его – он вас всех прикончит, и сам потом вздернется. Меня слегка повело. Я как-то слишком ярко картинку представил: неведомое существо, жрущее дерьмо ртом и жопой. Толстое, в липких складках, с волосатой пастью существо, карабкающееся на табуретку, чтобы вздернуться. Ничего общего с Четом это не имело. Я надеялся получить от Тая хороший совет, а вместо этого огреб лишь блевотный образ какой-то погани. - Но сам он не додумался бы, - сказал Тай, глядя в потолок спокойными светлыми глазами. Я тоже посмотрел на потолок: купол в трещинах и зеленых разводах плесени. - Это ему подсказали. Или купили его – и второе более вероятно. - Чего? - Зиппер-Зиппер, - задумчиво пробормотал Тай, меня не слыша. – Говоришь, он тебе знакомым кажется? - Ага. Только я его ни разу раньше не видел. Тай вдруг скривился, как от удара в солнышко, потянулся, согнулся. Кости зашевелились под обвисшей кожей, сухая ручонка задергалась, а на второй, сильной, напрягся и опал бицепс. - Мне бы встать, - сказал он, - мне бы подняться… ноги бы мне хотя бы на денек. Ноги-ножки бы мне… Я молчал, но в горле царапнуло. Я представил его на улицах – высокого парня с веселыми глазами, небрежно сунувшего пальцы за ремень; с выпрямленной спиной и цепью, туго обернутой вокруг плеча. - Я раньше такие дела в пять минут разруливал, - сказал Тай и мне не показалось, что он хвастается. – Вы же все простые, как камешки, собрал вас в кулак и бей… - Поделись, - терпеливо сказал я, - как собрал, куда бей? Он опустил ресницы, тронул сероватым, в налете, языком потрескавшиеся губы и добавил: - Он мне еще мелким попадался. Токсик с ним возился, и я пару раз приходил с ним на свалку. Малек и малек. Только наглый. Токсик говорил – возьмем его в дело, драться научится и возьмем. Подготовим, говорит, его… Я присел на корточки и наклонился: чуйка подсказала, что нужно слушать внимательно-внимательно, ни словечка не пропустить. Тай закрыл глаза и начал издалека. Экраны, которыми накрыта наша вселенная, сказал он, это тебе не стаканчик для жука. Это серьезная штуковина, которой нужно питаться, как человеку – мясо жрать, так экранам – что-то вроде электричества, но хитрого электричества, такое добывается только из кислой и вонючей жидкости: «Опасно! Токсично!», ты такие бочки наверняка видел, да все видели… Токсик – он потому Токсик, что нашел место, где у наших экранов основная столовая располагается, где этой жидкости озера целые разлиты, а между ними паутинки натянуты, все в искорках, и возле каждой столбик с номерком. Токсик до двадцать шестого номерка добрался, и под каждым читал надпись: «Опасно! Токсично!», и так они ему запомнились, так старательно он всем о них потом рассказывал, что Токсиком и остался. Рассказывал-то всем, но мало кто верил. Вокруг Вселенной полно странных местечек, но таких озер никто никогда больше не видел, и сам Токсик их потерял – сто раз обошел Вселенную вдоль и поперек, а они пропали, как и не было. Прислушался к нему только Тай, и Тай мысль выдвинул: что место это загорожено такими же экранами, и Токсик их как-то умудрился на входе отключить, а на выходе они опять сомкнулись, поэтому и нет больше озер. На том и сдружились. Токсик верил в то, что стоит только попасть обратно и порвать все паутинки, как экраны упадут, и можно будет выдвинуться в другую Вселенную – не в двадцать четвертую, а в другую, где тоже есть город, но еще остались деревья и трава, где работает отопление, есть чистая вода, и можно будет отлично зажить, спрятаться от двадцать четвертой… Тай думал иначе: Тай рассчитывал найти настоящее оружие, научиться использовать и вернуться назад, разнести пропускные, выйти на улицы двадцать четвертой, и каждому, кто причастен был к переселению, разнести башку… и найти родственников, а некоторым – даже родителей. Многих посвящать не стали. Тай вообще молчком держался, а Токсик если и разболтал, то этому Чету, которого мечтал взять с собой, и после уже – Дэнджеру. Знал и еще один человек – тому Токсик проболтался по-пьяни. Боца знал, но башка у него варила туго, ничего особенного ему в этой идее не увиделось, и, наверное, он сразу про нее забыл. Токсик и Тай бродили по окрестностям, но не так, как Токсик ходил в одиночку – наугад, а по системе, которую придумал Тай: прочесывая местность по квадратикам, и потом эти квадратики зачеркивались на старой обойной бумаге. - Нашли? – спросил я. Тай помотал головой. - Сто раз нашли. Я уверен, что мы сто раз там были, но не смогли открыть экраны, поэтому все мимо… Токсик туда прошел по какому-то опознавательному знаку. Но что именно он сделал и какой это был знак, мы так и не въехали. Каша, заварившаяся в Мэндере, стала перчиком приправленной. Людей из Мэндера уходило все больше и больше, сваливали толпами и все прятались здесь, в катакомбах, полных горячих труб и пара. Токсик метался. Тай был ему другом, и столько времени они провели вместе, рыская по Вселенной, что никак не удавалось сцепиться по-настоящему, как положено бесу Мэндера с дезертиром. - Добрый парень был, - заключил Тай, - хоть и дурак… И вдруг добавил: - Я не Генджер делал, я армию собирал. Ему до последнего казалось, что когда-нибудь выплывет из тумана то поле, где булькают под солнцем токсичные озера, а оттуда до расстрела пропускных – рукой подать. Видел разное: видел запаянные наглухо металлические коробки размером с дом, и внутри что-то гудело. Видел рельсы, оборванные и завязанные в конце пути узлом. Видел разбитые каски и шлемы, сплющенные противогазы, ранцы с железными мисками внутри, видел свернутые маленькие пакетики, а внутри половинка расчески и носовой платок; видел кладбища с треугольными символами, вычерченными на памятниках, и вышел однажды на монолитную черную плиту, на которой звенели шаги, и конца-края ей не было. Но токсичных озер он больше не видел. А потом произошло обрушение в катакомбах, и он перебил себе кости, разорвал мышцы, чтобы выбраться и остаться в живых. Токсик приходил к нему тайно и болтал о чем угодно, но не об озерах. Мельком упомянул как-то, что Чета – своего любимого малька, - потерял, и Тай подумал, что тот сдох от какой-нибудь болезни или отравился паршивыми консервами. Снова он вспомнил о Чете уже перед самой смертью. - Хотел Чету тебя передать, но дорожки у нас разошлись – не доверяю, - сказал он Таю, - но я тут позаботился… другого парнишку научил к тебе ходить. Мартином зовут – это уже твой, генджеровский парень, толковый… если он придет, значит, меня слизнули, суки… Сказал и расклеился. Умирать ему не хотелось, но у нас всех чутье на такие вещи, и Токсик свою смерть чуял так же явно, как я – вонь в конуре Тая. Токсик оценивал свою короткую жизнь так: что успел сделать. И получалось, что ничего не успел, и единственный шанс – сделать рассказанные Чету сказки былью, тоже упустил, оставил поиски, сдался… а ведь было время – верил. Ведь не привиделись же они ему! - Может, и привиделись, - сказал я, - может, калька это была, а он в нее поверил – такое бывает, когда крышка начинает съезжать. - И что за калька? – поинтересовался Тай. – «Тридцать три гнилых болота»? - Не знаю. Может, он ее неправильно понял… Чет все-таки подставил Токсика, сказал Тай через пару минут. Сдал его по мерзкому, ебанутому обвинению, хотя все это была ложь, вранье и херня полная – Токсик не мог с Дэнджером, не было такого и быть не могло… - С чего ты взял? Тай не знал, с чего он взял, но был абсолютно уверен в своей правоте. - С чего ты взял? – повторил я. – Если пацан был правильным демоном, то не мог? Не может нормальный демон в жопу пороться? Блядь, да все могут, кто угодно может. Если Токсика за это грохнули, значит, был повод, и не хрен тут… - Даже если так, - сказал Тай, - но сдал его Чет. И теперь он – дьявол Мэндера. Он наш мир уничтожает, как Токсика уничтожил. Он все уничтожает, что ему жизнь дало – такой характер. Убей его, Риплекс. - Он, блядь, нормальный дьявол, - вскипев, сказал я. У меня от недостатка кислорода башка вертелась-кружилась, в горле болело. – Такой же, как ты. Такой же, как Крейдер. Все вы рано или поздно начинаете воротить хуйню: ты армию организовывал на байках надышавшегося херней Токсика, и дохрена народу на этом угробил. Крейдер Мита трогать боялся и достукался – дошел Мит до ручки и гниет теперь на свалке… Не надо мне про характер рассказывать, и кто кого сдал – тоже. Тебя там не было, свечки не держал, диагнозы оставь при себе. - А это приказ был, - сказал Тай спокойно. – Не совет, не диагноз… иначе ты год еще по трупам будешь ходить, чтобы до станции за консервами добраться. - Это ты моими руками хочешь за Токсика отомстить, а я к такой хуйне не приучен, у меня только одни руки – свои, и мозги тоже. Хочешь ебнуть Чета за Токсика – вылезай отсюда и ползи во двор Мэндера. Там расскажешь Чету, как он подло подставил Токсика и Дэнджера. - Подставил, - подтвердил Тай, утомленно глядя на меня. Он не волновался и даже голос его громче не стал. - Ты Дэнджера не знал. Знал бы – сам не поверил. Как-то меня его россказни затягивали. Только вспыхнул и сразу угас, как про Дэнджера услышал. Интересно мне было, и от плохих мыслей отвлекало. Тай снова облизнулся и начал рассказывать, иногда умолкая, чтобы отдышаться – он давно так помногу не говорил и начинал хрипеть, то снова набирался сил и говорил обычным, приглушенным и теплым голосом. Он рассказывал, а у меня вырисовывался странный образ: Дэнджер этот адекватностью не отличался. Говорили, у него были приступы бешенства, в которые он крушил все вокруг и сам башкой об стену бился, и поэтому весь лоб у него был в мелких беленьких шрамах, и причин этого бешенства не было никаких. Вот сидел себе парень, курил сигарету и вдруг вставал и начинал калечиться, иногда до того, что падал без сознания, - и это в лучшем случае. В худшем – он ломал руки и ребра тем, кто не успел смотаться. По этой причине с демонами у него всегда проблемы были – теплое хорошее местечко, но лезть под горячую руку психу никому не хотелось. Токсик его терпел. Токсик от него огребал и терпел – так говорили. Огребал, терпел и уважал. Не было там ничего больше, сказал Тай. Я пытался свести все воедино: Токсика-Чета и Токсика-Тая, и мне казалось, что это разные ребята. Токсик-Чета был хорошим и правильным бесом и демоном, Токсик-Тая был какой-то зефирной принцессой, мечтателем и сказочником, который даже свою жопу вовремя прикрыть не смог, и спокойно пошел на смерть вместе с обожаемым дьяволом. С другой стороны, мой-Чет и Чет-Тая тоже были разными людьми. Блядь, нет никакой правды в том, что касается людей… Все мы смотрим по-разному. Для Тая Дэнджер был ебнутым маньяком, для меня – таинственным и сильным дьяволом, а для Токсика… Я представил, как Токсик охраняет Дэнджера от его приступов: заламывает ему руки за спину, прижимает коленом к полу, и Дэнджер хрипит, отплевывается от пыли, а Токсик наклоняется и шепчет на ухо что-то свое, что только им двоим понятно, и Дэнджер успокаивается, переворачивается и обнимает Токсика, и так они застывают: у Дэнджера в кои-то веки осталась цела башка, а Токсик рад, безмерно рад, что все обошлось… Я надолго задумался. Тай наблюдал за мной, то и дело отирая рукой жиденькую слюну с губ. Потом сказал: - В самом начале были у нас здесь такие ребята… Мы их смотрящими называли. Их специально обучали у нас здесь жить. Драться они умели, правила наши знали. Терлись, смотрели, что и как, записывали… потом исчезли. Свернули этот проект – смотрящие стали не нужны. Они поначалу нас простым вещам обучали – учили в усыпальники обращаться, когда дело плохо становилось. Учили талоны забирать, еду на них покупать. Обустраивали. Что-то подключали, с чем-то возились… Как обустроили, так исчезли. Этот твой Зиппер из них. Странно. Я думал, их больше никогда не будет и что двадцать четвертая больше нами не занимается. - Занимается, - глухо сказал я и понял наконец-то, кого так напоминает мне Зиппер… Бог отправил на землю своего сына, чтобы принести добро и счастье, а люди распяли его, верно? - Я приказ отдал, - сказал Тай на прощание, - я свое дело сделал. Если ты меня не послушаешься, и заварится кровавая каша, ответственность на меня не кидай. Я сделал все, что смог. Все тебе рассказал. Предупредил. Ты когда-то говорил, что хочешь все изменить – пробуй. И тогда кто-нибудь, лет через пять… придет, возьмет меня на шкирку и будет орать мне на ухо то же самое, что орал ты, только в следующий раз в списке облажавшихся дьяволов и демонов, угробивших уйму народа, будет и твое имя. Лучше найди озера, Риплекс… Найдешь? - К черту, - сказал я. Я от Тая ушел с еще большей путаницей в голове, чем была до этого. Думал, дурак, что все он мне объяснит и на нужную дорожку подтолкнет, но понял только, что у меня может быть один путь-дорожка, и выбрать ее мне никто не поможет. На завод не пошел – вернулся домой, и по лестнице поднимался еле-еле, а моторчик потяжелел и захлебывался кровью. Все-таки, Чета я любил, и сложно мне было принять решение… Он сам ко мне пришел, самоуверенный такой, будто я готов по приказу на коленки упасть и в задницу его поцеловать, но я после разговора с Каином как стае бешеных собак попался: все во мне горело, болело и кипело, вот он и огреб по полной программе, как никто от меня еще не огребал, и остался у меня… своими ногами бы не ушел, но я все равно накинул ему на руки веревки, которыми когда-то перевязывали распадающиеся картонные коробки с вещами, и завернул узел за холодные старые трубы отопления. В кармане шуршал последний пакетик «Гуляша растворимого». Руки тряслись, пока я дверь открывал, и в квартире было темно и тихо. Даже мать не возилась на полу, как обычно, может, и заснула – последнюю кальку я ей выдал позавчера, а было у них свойство после долгого путешествия вникуда вырубать наглухо – Спартак как-то пояснил про вымотанную нервную систему. Куртку с хрустящим пакетиком я скинул в прихожей, перешагнул ее и нащупал выключатель на стене своей комнаты. Под пальцами дрогнул пластиковый кружок, посыпалась цементная крошка. Чтобы привязать Чета к трубам, стол пришлось отодвинуть, и я с непривычки налетел на его угол бедром – больно, будто пнули ботинком со всех дурных сил, чуть не задохнулся. Чет пытался выбраться: стена за ним и пол под ним вымазаны были начавшей подсыхать кровью. Я заглянул за его спину – веревки стали бурыми, пальцы рук посинели, а вывернутые назад ладони выкрасились ржавыми подсохшими пятнами. Чет стоял на коленях, защитного цвета штаны туго натянулись на них и на бедрах, накладной карман справа лопнул по шву. Он стоял на коленях, но выпрямленный. Ждал меня, как пес ждет, и как пес, поднялся мне навстречу, только не радовался и целоваться-лизаться не собирался, а напрягся – татуированное плечо в узкой прорези между спустившимся рукавом рубашки и майкой, дернулось и стало выпуклым. Второе плечо провисло – туда вчера пришелся первый удар моей цепи, - по голове я не бил, потому что эту красноволосую голову любил и берег, как и всего его целиком, но остановиться не мог – так траванул меня Каин своими рассказами. Плечо провисло с хрустом – то ли перелом, то ли вывих. Проверить бы… Уходя, я застегнул на затылке Чета ремни его маски. Когда он понял, что я в двадцать четвертой и я в двадцать пятой – два совсем разных Риплекса, и что хер ему по всей роже, а не дружественный союз с демоном Генджера, лицо его стало страшным. Белые в розовой оболочке глаза заблестели битым стеклом, губы поджались, выступило наружу такое, что показалось мне тварью вроде домашнего питомца смерти, и я так пересрал, что быстренько его в маску запаковал. При желтеньком тусклом свете мне показалось, что Чет измазался в поплывшей с волос краске, но оказалось, что это не краска, а кровь – подсохшие чешуйками дорожки, - слезы и кровь, кровь, черт побери, из его глаз начала течь кровь… Он молчал и смотрел на меня. Я молчал и смотрел на него. Никогда не думал, что он красивый. То я его совсем уловить не мог, то боялся, а теперь он устал и оказался по-своему, то есть, по-моему, красивым. Несколько минут я смотрел на него, чувствуя, как ноет моторчик и как тянет в паху: но не ебать же его сидящим на привязи… Я сходил на кухню и в металлической миске замочил пакетик гуляша, залив его водой из торчащей из стены трубы, перекрывалась которая поворотным краном, вздернутым под потолок. Грязи кругом было по колено: горелые доски, обугленные решетки, пепел и битый кирпич, и только голубенькая жестяная банка в углу напоминала о том, что здесь когда-то собиралась за обедом семья из трех человек, и что был даже наваристый горячий суп, и мать кидала туда приправки из этой самой банки. Вернулся я с миской и ножом. Сел на диванчик, поджав ноги, и весь этот хренов гуляш вдумчиво сожрал, цепляя скользкие куски плоским лезвием. Чету предлагать не стал – он бы не согласился, никто бы не согласился, так что зачем зря слова тратить. Он по-прежнему старался держаться прямо, но плечи уже дрожали: если продолжит в том же духе, сам себе связки порвет, особенно на том плече, которое уже сдалось и сделало его левую руку длиннее правой. Миску я отнес обратно – терпеть не мог лишнего в моей комнате, вернулся и присел перед Четом с ножом: на меня надвинулось его лихорадочное злое тепло. Он откинул назад голову, скрипнули ремни маски. Я увидел светлую, беззащитную шею. Он предлагал его уделать тут же, одним движением, но я собирался всего лишь разрезать рубашку и майку, и разрезал – ткань скрипела под ножом, высвобождая опухшую руку. Остатки одежды я сдернул с него, и Чет остался раздетым по пояс. Широкий ремень защитного цвета штанов вдавился в его живот, оставив розовые полосы и узоры. Нихрена я в выбитых суставах не понимал и только потрогал болезненно налитое плечо. Чет мотнул головой. Его глаза стали влажными, но только вместо слез выступили капельки свежей крови и тихонько потекли по щекам, убираясь куда-то под маску. Тогда я его обнял. Сам встал на колени и обнял, а он, гладкий и горячий, тихонько дрожал у меня в руках, и я положил голову на другое, здоровое его плечо – пахло острым потом и болезненным жаром. Он мог бы дернуться, сказать что-нибудь или попытаться меня откинуть, но он тоже наклонил голову и прижался виском к моему виску, меня царапнули ремни… И все затихло – я и он, мы что-то друг в друге понимали, но не знали, что именно. И когда оба замирали и прекращали бороться, являлись в тихое и уютное местечко, где нам обоим было хорошо. На это и рассчитывал Чет, когда пришел ко мне. Он ждал именно этого, но я больше не мог ему подчиняться. Я и так достаточно наворотил дел – сдавал кальки, таскался с ним по двадцать четвертой, заявил, что люблю его – все сделал, что нельзя было сделать, и пришло время остановиться. Чет слишком поздно это понял, потому что доверял мне, доверял моему предательству, и потому на привязи сидит он, а я – на коленях перед ним и до сих пор не придумал, что ему сказать… Я терся об его голое плечо, чувствуя, как заливает меня теплое сладкое желание, - такое бывает только когда ебешься во сне, и чувствуешь по-человечески, а не абы как. Я мечтал, как оставлю его у себя, сначала он будет привязан, а я буду носить ему еду и воду, а потом он поймет, что так лучше, что я готов для него бросить все – стать обычным парнем и никаких дел с заводами больше не иметь, и когда он это поймет, я отвяжу его, и мы вместе найдем токсичные озера, а за ними будет выход в другую Вселенную, где есть чистая вода и деревья, там и будем жить… Но бесы Мэндера скоро вычислят, куда девался их дьявол, и меня убьют, и вставший на защиту Генджер тоже проредят – за дело возьмется смотрящий-Зиппер, Чет нужен ему позарез, и он никому не позволит перейти себе дорожку. Зиппер приготовлен, как хуев гуляш с овощами, из ничего: Спартак учил его драться, Спартак учил его правилам нашего мира, чтобы отправить его сюда, как бог отправил на землю своего сына, и я даже знал имя этого сына – его звали Бартом – не сына божьего, естественно, а сына Спартака – Барт это Бертрам или нет? Или Бертрам – это Берт? - Риплекс, - глухо прошептал мне Чет на ухо. – Спишь? - Устал, - сказал я коротко и оторвался от него, выпрямился, но остался на коленях. - Глаза болят, - сказал Чет после пары секунд тишины. – Кальки есть? - Для тебя – нет. - Ты не обижался бы, - вдруг сказал Чет, - не обижайся, демон. Я не только для себя стараюсь. Я для нас… Так получилось, что какая-то беда может случиться с нашими экранами, и двадцать четвертая переживает, что мы их за жопу возьмем, если экраны рухнут. Спартак сказал – это заказное убийство. Мы с Зиппером уберем мальков, пройдем через свалку, и он починит эти экраны, а взамен мне и тебе – хорошая жизнь, настоящая жизнь, Риплекс. Хочешь? Будем с тобой вместе, никаких заводов… Вместе, Риплекс. Я давно хотел, еще когда к вам в Генджер просился… Риплекс! Я тебя не просто так заманил, а для пользы: твоей же пользы. Ну что тебе здесь делать? Зачем ты здесь? Там нам будет лучше, я все продумал… Подставлял – да, но следил за тобой всегда и чуть что – убрался бы с тобой в двадцать четвертую, не дал бы тебя тронуть. Мне больно, когда тебе больно, я тебя берегу и буду беречь, ты только остынь и послушайся меня, я за нас двоих думаю, я все знаю, что у тебя в башке, ты хочешь со мной быть – будешь, обещаю, дай только дело до конца довести, у меня же нет пропуска, как у тебя… и как я без тебя… Я поднялся и так торопливо, что чуть руку себе не сломал, которой об пол опирался. Заказное убийство, блядь. Хорошая жизнь. Чет тревожно проводил меня глазами. - Подожди, - сказал он торопливо, - да пойми же ты меня… - Заказное? – переспросил я, чуть не издохнув от злости. – Убийство? Кого? Детей? Ты их видел? - Я сам там рос, - сказал Чет. – Я знаю, что и как: если при них эти экраны полезть ремонтировать, даже если ни одной морды вокруг в пяти километрах не будет видно, они все равно все будут знать – и влезут, вскроют, разберутся… - Да плевать на это! Никому эти экраны не нужны! - Нужны, - коротко ответил Чет. – Я знал людей, которым были нужны позарез. И тут до меня доперло. - И ты их сдал, - сказал я. – Ты спелся со Спартаком и сдал ему все, что знал про двадцать пятую. Бешенство душило меня. Я столько лет писал отчеты и общался с этим мудаком, меня травили бессонницей и промывали мозг, но я даже представить не мог, как беру и все рассказываю ублюдкам из двадцать четвертой – все сдаю, как на духу. Да хрен там. Я думал, что Чет такой же. Я думал, мы все такие, и не волновался, только ревновал немножко, но это другое, личное… а Чет рассказал ему все. За такое убивают. И я стащил с диванчика цепь и замахнулся, а Чет дернулся и попытался увернуться, натянув веревки. С сочным мягким хрустом цепь опустилась на его плечо, выбила темные брызги. - Риплекс! – выкрикнул Чет. – Подожди! Подумай! Ты сам недавно грозился пропускной разнести! Они испугались! Они просто проверят экраны и уйдут! Я только в голову не целился. Бил по согнутой спине, по выпуклым рисункам татуировок, по коленям: там ткань штанов лопнула, показалась белая кожа и тут же стала сначала синей, а потом багровой, с разводами. - Риплекс!!! Он меня звал – не того меня, у кого в руках цепь, а того, кто на вышке в солнечной кабинке крана проболтался, что любит, но этого парня я загнал далеко-глубоко, и он не мог вырваться наружу, пока я думал о том, как эти суки будут убивать ни в чем не повинных дурачков-мальков с Краюх. А я только об этом и думал. - Ты… блядь… Сказал этому ублюдку, что Токсик прошел через экраны. Ты – ему сказал! Ебанутая тварь… тварь ебанутая… мы – это мы, а они – это… другое! Но ты – им сказал, и теперь они будут нас убивать, чтобы починить свои экраны?! И ты – с ними, блядь, блядь! Я задыхался. Сам не понимал, что орал. Мне так обидно было, как никогда. Меня будто крысы грызли, со всех сторон, все руки-ноги, все кишки выгрызали – обидно-обидно-обидно и хуево… и я не замечал, как удар становится все тяжелее – я разогрелся, привычная рука поймала ритм, и Чет завалился на бок, веревки разорвали ему запястья, он залился красным, будто его в кровь окунули и вытащили, все на нем лопнуло, спина, руки и бока потрескались, и я остановился только на секунду, когда поскользнулся и сел на жопу, и эта секунда меня отрезвила: цепь я отбросил, закрылся руками и зарыдал. Никогда в жизни так не выл и больше не собираюсь. Из меня не слезы лились, а эта самая хуйня – «Осторожно! Токсично!», разъедала всего снаружи и изнутри, и я не мог с собой справиться, орал и ползал и в итоге прибился к стенке и там чуть не сдох – так меня трясло. Если бы не проблевался скользкими кусками так и не переварившегося синтетического мяса – задохнулся бы. - И Токсика ты сдал, - забормотал я, вставая на четвереньки и пробираясь под стулом куда-то к другой стене. – Токсика… Тай правду сказал. Сил не осталось, я рухнул на пол и прекратил орать. Чет лежал совсем близко. Я видел его – руку, немыслимым усилием вырвавшуюся из веревки, - узкую ладонь, обвитую черными полосами, чуть выше – треугольник сорванной кожи. Его затылок, щеку, вдавленную в разломившуюся застежку ремней: маску с него сбило. Мокрые слипшиеся ресницы, плечо, угловатое и страшное и тоже в крови. Я потянулся к нему. Потрогал пальцами его волосы и позвал: - Чет… - Токсика – не я… - ответил Чет стремительно угасающим голосом, и я снова завыл. Вот он я, Риплекс. Помните веселого парня, который начинал этот рассказ? Этот веселый парень куда-то делся, а я – я его остаток, вроде использованного презерватива после ебли, вот что. Я считал дни – две недели прошло, и Чета ищут по всей Вселенной, а на его месте крутит-мутит смотрящий с погонялом Зиппер, и мы уже несколько раз сталкивались с ним и Мэндером на границе с Краюхами, где теперь постоянно стоят наши патрули. Если бы во главе Мэндера остался Чет, нас бы давно раскатали по асфальту, но бесы неохотно подчиняются Зипперу – уже пошел слушок, что парень этот не нашего поля ягодка, да и не ягодка вовсе, а обманка, призрак вроде Мертвого Беса. Зиппер держится на непрочной основе – он своим бесам раздает удивительные штуки вроде легких, но прочных, как металлические, дубинок; сладких шариков, которые можно жевать долго-долго, а они будут сохранять вкус яблока или дыни; а еще блестящие зажигалки, которые не гаснут на ветру; кожаные браслеты, пробитые шипами; краску для волос – в баллончиках, стоит только брызнуть на волосы и цвет готов; непромокаемые ботинки с вишневой лаковой коркой; прочую хуету. Бесы падки на такие вещички и держатся-слушаются, но все они ждут Чета и Зипперу не доверяют. Мы с Крейдером знаем – долго Зиппер так не продержится. Бесов не купишь. Им скоро надоест и вывалят они смотрящему тридцать три вопроса и претензии, и никто его не спасет – Лед в недоумении; Каин – у меня под крылом. Каин ничего о Чете не спрашивает. Он считает, что я Чета где-то втихомолку уделал, и жду своего времени, чтобы уделать и Зиппера, когда его бесы от него отвернутся. По-своему он прав, и прав, что не лезет с вопросами – я не расположен ни на что отвечать. Я не готов двигать телеги про тайну токсичных озер, про то, что всполошился Спартак и метнул своего сына в пару к Чету, чтобы освободить свалку и починить забарахлившую технику – ему, как исследователю нашей Вселенной, боязно за двадцать четвертую, ведь он считает, что мы – крысы, ринемся обратно и начнем крушить все и вся, но времена Тая прошли, и больше нет никого, кто решился бы на такое. Лично меня это не интересует. Я вырос здесь и останусь здесь, а всем, кому хотел отомстить, уже отомстил. Я простой демон простого мира, мне неинтересны всякие экраны и болота, я не мечтатель – теперь не мечтатель, мне похуй на все, и я только из интереса слежу за тем, что происходит, и каждую ночь выдвигаюсь к Краюхам, чтобы вместе со своими бесами отстоять патруль и погнать Мэндер, если появятся. С Каином мы встречаемся в потрепанном здании какого-то сборного пункта: на стенах висят плакаты, призывающие взять в руки оружие, в столах все еще валяются карточки с именами, и иногда напротив имени стоит пометка: «Пропавший без вести» или коротко «Убит». Крейдер ничего об этом не знает, и мне жаль его – он искренне и тепло ко мне расположен, а я давно уже последняя мразь, похерившая все, что было важно Генджеру. Мне тяжело смотреть ему в глаза и на заводе я появляюсь все реже. Я думаю, что скоро случится что-то, что окончательно погубит нашу Вселенную – например, прискачет спасать своего отпрыска седой папаша из центра изучения агрессивного поведения, и с ним вместе будут люди в черной форме, с закрытыми лицами и автоматами наперевес; или же случится что-то еще. Все мерзко, глупо и бесполезно, я устал. Риплекс. Риплекс… Крейдер как-то сказал мне, что ему скучно живется, и что он хотел бы чем-то разбавить свое существование – какой-нибудь веселой заварушкой, и вот она началась, а он ее не замечает. А я вижу ее в упор, ее грязную ухмыляющуюся морду, и думаю – лучше бы все осталось, как было, и я просто пил бы на заводе, гулял со свистом и играл в футбол. На хуй не нужны мне никакие приключения. На хуй все эти революции и перестановки, пусть все останется, как было… Каин боится меня. Он задницей чует, что от меня зависит, кто прыгнет на освободившееся место дьявола Мэндера, и старается расположить меня к себе. Иногда он напоминает мне то, что рассказывали о Дэнджере, теряет разум, сука, и превращается в черного, терпкого на вкус зверя. Я пристрастился к нему, как Чет – к калькам. Мне не пришлось его уламывать, угрожать или насиловать: как-то само собой пошло, проще, чем с Четом. У меня в душе накопилось столько грязи, и одновременно она ощущается совсем пустой, как выпитая до дна бутылочка дикарки, что я даже не озаботился предосторожностями. Просто сказал Каину: - Давай я тебя выебу, демон… хреново мне. И он даже ерошиться не стал, как в прошлый раз, на стыке путей. Сказал только: - Поосторожней, Риплекс. И я так и не понял, к чему он это сказал. Ебал я его бездумно – в голове пусто, в груди тихо; только в глаза будто песка насыпали – в последнее время я снова взялся за кальки, и почему-то именно во время ебли все проблемы со зрением вылезали наружу. Предплечье совал ему в зубы, и он сладострастно, как ребенок конфетку, грыз меня, рвал кожу, сосал кровь и кончал, раскрывая холодные от частого дыхания губы. Мне нравилось его лицо – светлое, бумажно-светлое; глаза в черной кайме ресниц, темные бархатные веки, легкий голубой узор под кожицей виска. Боли я почти не чувствовал, но иногда, когда он нагрызал одно и то же место, шипел на него и коротко бил в нос. - Блядина ты, тихо… И он отцеплялся от меня, запрокидывал голову, из уголков рта текла вспенившаяся кровь, и он улыбался, а один раз сказал: - Руки бы тебе переломать… Это у него комплимент такой – значит, нравится. Ничего ломать я ему, конечно, не давал и не собирался, но многое позволял: он мог бить меня по затылку, болтаясь на мне снизу, обхватив ногами и руками, мог терзать мою задницу и расчертил ее, как ебаный кроссворд, мог кусать мои пальцы. Для меня – этого самого Риплекса, каким я стал, - это было в самый раз. Чета я старался не вспоминать. Каждая всплывшая о нем мысль ебашила по мне, как многотонная бетонная плита по зазевавшемуся суслику. Иногда это случалось во время ебли, всплывал в башке острый взгляд белых глаз, короткий электрический импульс; брался как ниоткуда запах мыла и одеколона, и тогда я дергался, не мог ничего делать, сползал с Каина и хватался за сигареты, чтобы хотя бы дымом все это в себе забить… Каждое утро я приходил домой. В детстве мне читали сказку про уснувшую навеки малышку, красивую и свеженькую, как яблочко, такую охуенную, что нашелся некрофил, который ее умудрился поцеловать, хоть и валялась она в гробу давным-давно. У меня вместо свеженькой малышки был страшный и весь в разводах крови труп, и я наклонялся, чтобы поцеловать его, каждый раз по-детски надеясь, что сказка сбудется, и Чет откроет белые глаза.