Мышь Вселенной 25

В пятницу подбивали итоги. Я снял с Кривоглаза недельную выручку, выслушал его подозрения насчет пары бесов, которые вроде бы перепродают наши кальки Мэндеру, и отправился за пособиями. На пункте выдачи пособий прорвало какую-то трубу, и страждущие бродили по колено в горячей воде. Страждущих было штук десять и все из старшего поколения, в «розовых очках», нелепые и пугливые. Окошко выдачи заслонили листом картона, и оттуда в ответ на мой стук донеслось раздраженное: - Трубу прорвало! Вода кругом! Ко мне в этот момент приплыло старое кресло и принялось настойчиво тыкаться под коленку, так что в описаниях трагедии я не нуждался. - Не дам ничего! Потом приходите! Все потом! – доносилось из окошечка. Пришлось сдернуть картон, просунуть руку в низенькую пластиковую арку и взять распорядительницу за шиворот. Страждущие, увидев, что окошко снова открылось, тут же выстроились в очередь. - Двести семьдесят семь, сто тридцать, восемьсот, - продиктовал я, отпуская притихшую тетку на место. Она нащупала позади себя дрейфующую табуретку и придавила ее задницей. Перебирая плотные рыжие карточки с номерами, покосилась на меня подбитым глазом. - Доверенности есть? - Нет. - А как я тебе без доверенностей выдам? - Как всегда. - А если проверка будет? - Кто тебя тут проверит? Она вздохнула и через пятнадцать минут выдала три плотных конверта с талончиками-пособием. Эти штуки не были деньгами, а служили чем-то вроде ракушек и бус у папуасов и годились только на обмен и то на всякую херню. За них можно было получить крупу и консервы, кастрюли, полотенца, банки, спички и зажигалки, мыло и булавки, ну и вещи тоже, серые и бесформенные сезонные тряпки. Поезда с этим барахлом останавливались у перевалочной, и там можно было за талончик разжиться жратвой или зажигалкой. Туда я и побрел, и пустой рюкзак хлопал меня по заднице. Днем улицы выглядели иначе – я щурился, потому что отвык хоть даже от серенького слабого света. Номерные знаки домов скрипели под порывами холодного ветра, по асфальту неслись клочки и обрывки, катались пустые бутылочки калек, виднелись то капли крови, то целые лужицы, свежие и давно побуревшие. Карта ночных сражений, и я угадывал произошедшее по ее тайным обозначениям. У дома номер двадцать семь кого-то приложили головой о бордюр: виднеются налипшие на него клочки волос. У дома номер тридцать кому-то сунули в зубы: бедолага оставил их почти все. Возле заколоченного магазина «Успех-6» снятая с кого-то куртка валяется смятой и разорванной, а крови не видно, значит, шустрый бес вывернулся из одежды и предпочел смыться. Ну и так далее. Патрулей днем мало, они выбираются на улицы после шести, поначалу сонные и медленные, и начинают шуршать в полную силу только после десяти. Прохожих вообще мало. Я встретил только женщину с бумажным пакетом, полным консервных шайб, и заметил дремлющего у подъезда беса, уткнувшегося носом в колени. Мельком проверил – не тот ли это парень, на которого жаловался Кривоглаз. Нет, не он. Просто глупый соня, не сумевший добраться до дома. Днем он в безопасности. Обойдя слева длинный забор, опутанный колючей проволокой, я вышел к перевалочной. Там было людно: у низкой платформы, к которой с двух сторон вели шаткие лесенки, стояла серая медлительная очередь. Пара бесов курили у вагона, сидя на плотно набитых мешках цвета хаки. Такие вещмешки тоже можно было взять за талоны, но я давно обзавелся приличным рюкзаком, поэтому свой мешок куда-то задевал и новый не приобретал. Я обошел очередь, и никто мне слова не сказал. Бесы побросали окурки и вытянулись. За ними стоял вагон с раскрытым четырехугольным входом, откуда валил пар, и несло лежалой мукой и кислым хлебом. В проеме, опираясь руками на железные поручни, болтался голый по пояс Барка. Он увидел меня и подмигнул. - Подходи, Риплекс, - сказал он мне и повысил голос: - Очередь! Шаг назад! Зашаркали ногами, откатились. Барка меня хорошо знал, а я знал его. Ему нравились мои пробои, а мне – его тело, развитое и налитое мышцами, как на картинке в учебнике по биологии. Он завидовал мне, а я ему, и мы как-то обсудили этот вопрос, валяясь на мешках с крупой в запертом ночном вагоне. Обсудили и пришли к выводу, что ему не видать пробоев – Вселенная 24 не позволит, а мне не видать такого торса, потому что его не купить ни за деньги, ни за талончики, а целенаправленно качаться я не мог по причине крайней лени. По-правильному не должен был Барка отдавать мне предпочтение в вопросах очередности, но он, как и все, кто взаимодействовал с нами, учился по умным инструкциям Спартака и знал, что не стоит нарушать наши правила – были и до него перевозчики, и били мы их не раз и не два. Бесы топтались сбоку, и я вдруг одного опознал: тот самый, на кого утром жаловался Кривоглаз… - Все как обычно, - сказал я, передавая Барке рюкзак, он кивнул и отправился набивать его консервами. Ветер промчался по платформе, вздымая серую пыль. Холодно же, мать твою… Спрятав лицо в воротник, я глазами показал бесу: сюда иди. Он подошел, а его приятель остался позади. Плохой знак. Обычно тянутся оба, даже если обоих не звали, а тут дружок явно делает вид, что ничего не знает и знать не может, следовательно, в курсе и пытается отмазаться. Сеть перепродаж могла расползтись всерьез, и значило это, что мы теряем авторитет, и для своих бесов не указ. Когда бесы начинают менять демонов и свой завод на деньги - хорошего не жди. - Бензин есть? – спросил я у Барки, высунувшегося с моим рюкзаком. - В гранатах? - Да. И «дикарки» добавь пару литров. - Где-то была… - с сомнением сказал Барка, - посмотрим… - И исчез в глубине вагона. Бес старался смотреть мне в глаза. Обычный мелкий скот. По одежде видно – поднялся недавно, еще пару месяцев назад не был он ничьим бесом, носил серую полотняную робу и штаны на помочах, подбирал на улицах пустые бутылочки из-под калек, надеясь выцедить оттуда каплю-другую… Регулярно огребал и от наших, и от Мэндера, пинали его, гоняли с пути-дорожки и за человека не считали. Прослойка, одним словом. Но что-то изменилось, появилась перед ним птица-удача, и вот он уже в кожаной новенькой курточке, в плотных джинсах, и морда наконец-то зажила, только шрамы остались… А сбитые кроссовки на нем – дешевка и не по сезону. Не перебрался еще в шкуру беса полностью, но так хотелось, так хотелось, что даже кальки наши принялся Мэндеру перепродавать. Вот такая короткая история. «История» хоть и пыталась глядеть смело, но подленький страх из нее так и пёр. - Это друг твой? – спросил я у него. - А? – он обернулся. – Да. - Иди сюда, друг. Второй бес нехотя подполз поближе. Серая очередь зашевелилась и принялась раздаваться, нарушая свой строй. Эти люди, вечно полусонные, почти слепые, отлично чувствовали проблемы и старались держаться подальше, и никакими консервами их не заманишь туда, где они почуяли неприятности. Барка высунулся из вагона. Присев на корточки, передал мне и тяжелый рюкзак, и легкую пластиковую бутылочку с бензином. Бензин он сцедил неаккуратно, и бутылочка маслились в руках. Беса-историю я прихватил за рукав и вылил бензин ему на голову, а оттуда потекло за шиворот, на плечи и на пузо. Он только жмурился и вяло отстранялся, а вот его друг заволновался по-настоящему. - Риплекс, а в чем дело-то? - начал спрашивать он, - можешь сказать, в чем дело-то?.. мы объясним, если дело-то не в нас… может, кто-то неправильно сказал про нас, а мы не при деле? Может, скажешь, в чем дело?.. Его застопорило, он явно дергался, а бес-история облизывался и мотал головой, воняя, как целая цистерна. - На, - сказал я ему и протянул сигарету из своей почти опустевшей пачки. Он протянул было мокрые пальцы, но потом сообразил и отдернул руку. - Бери, бери. Демон разрешает. - А в чем дело-то… - снова забубнил друг. Барка оценил ситуацию, поднялся и с лязгом захлопнул тяжелые двери своего торгашеского вагончика. Выплыло криво намалеванное красной краской слово «закрыто». Будет подслушивать, спрятавшись за дверью. Ребята из двадцать четвертой все такие: руками в ужасе закрываются, но через пальцы смотрят… - Бери сигарету. Ничего я тебе не сделаю. Демон сказал. Бес-история вдруг напрягся, стиснул зубы и сигарету взял. Проснулся. Гордость проснулась или что там у него было, что позволило ему из прослойки в бесы вылезти. - Дай ему прикурить, - сказал я другу. – Давай, блядь! Пока бензин не выветрился к хуям. Холодно же. Пусть парень согреется. И даже зажигалку другу вручил, и тот взял ее ледяной непослушной лапой. Потом оба беса развернулись и уставились друг на дружку, словно прощаясь навсегда, и один грыз мою сигарету, а второй тянул руку с зажигалкой. Забавно это выглядело – на платформе, под мертвым кругом часов, повисших на витых проводах, два глупых беса молча прощались друг с другом… Лирика. Шоу идиотов. И за что рискуете, бесы? За пару хороших ботинок и плитку шоколада? - Ну, - подогнал их я. Замерз стоять тут, на всем ветрам открытой платформе. Бес-история опустил глаза. С кончиков его волос капало. Друг повернул голову и уставился на меня, как испуганная сова. - Он же сгорит. - Сгорит. - Тогда я не хочу… Бес-история молча вытерся рукавом. На друга он больше не смотрел. - Что не хочешь? - Не хочу подставлять… - Подставлять?.. Зажигалку я у него отобрал, шагнул ближе и выбил белое маленькое пламя на вытянутой руке. - Прикуривай. Бес-история ткнулся сигаретой в огонек и затянулся. Губы у него дрожали. - Не трясись. Мы как-то пробовали: целую пачку в лужу с бензином перекидали, так ничего и не загорелось. От зажигалки загорается лучше, но с первого раза – редко. Так что можешь спокойно курить, но до конца не добивай. Или нет - лучше выкинь. Хуй его знает, вдруг загоришься. Я в этих делах не специалист. На друга своего смотри, бес. Видел? Свой своего подставлять не хочет и не подставит. А когда ты мои – мои, блядь! - кальки Мэндеру спихиваешь, ты очень сильно меня подставляешь. Понял? Доехало? Учтешь? И он кивал, да, понял, доехало, учтет… - Если не учтешь и еще раз кальку налево сдашь, я тебя выловлю и сожгу к хуям. Вместе с твоим другом. Демон сказал. И выкинь ты эту сигарету наконец, что ты в нее вцепился? Говорю же – не специалист я, вспыхнешь мне тут еще… Загрохотала дверь вагона, и высунулся Барка с двумя бутылками наперевес. - «Дикарка», - невозмутимо сказал он. Я забрал «дикарку», отдал ему конверт с талонами и потопал прочь, пристроив рюкзак за спину, а черную жгучую водку в ледяных бутылках – на сгибы локтя, как футбольный мяч. На лестнице меня догнал хренов друг-поджигатель. - Риплекс, - задыхаясь, пробормотал он, - я не думал, что тут такое дело. То есть, я знал, но не мог его сдать, понимаешь? - Ага. Я понимал. Был в нашей системе один существенный изъян. Нельзя сдавать своих, даже своим. Вот такой парадокс. И если у демонов есть возможность прикрыть свою жопу, запечатав слова коротким «демон сказал», и снять эту печать мог только дьявол, то у бесов не было ничего, чем они могли бы защититься от таких дурацких ситуаций. Исключение – торжки, этим все можно, но на них ответственность за кальки, им позволяется. А тут… Побежал бы парень стучать на друга – бесы бы от него отвернулись, да и мы посмотрели бы косо, а не побежал – значит, сука-соучастник, и за все в ответе. Тоже радости мало. Вот и мучаются бесы, вляпавшись в дилемму космического масштаба. Ничего с этим не поделаешь, я сам пару раз в такую задницу попадал, и выкручивался со свистом и треском. Да что далеко ходить – я и сейчас в ней. Я пообещал Чету, что ничего никому не скажу про его безумную идею сменить завод, и это обещание жжет меня почище бензина, размазанного по роже холодным днем первого зимнего месяца… Снять с меня обещание может только дьявол, и придется искать броду, вот потому и тащу я с собой две бутылки «дикарки» - прощупать дно-донце, выпытать пути и не поскользнуться… - Иди давай, - сказал я бесу. – Топай, дружок, веди себя хорошо и будь счастлив. Следи за напарником, ты за него в ответе больше, чем он за себя, потому что я сказал – сожгу обоих, и в следующий раз не отмажешься, будешь под ним костер разводить, но спалишь до костей, усек? И я отправился дальше, размышляя: странные вещи творятся у нас на улицах. Казалось бы – что может держать двух бесов так крепко, что они даже перед демоном артачатся и отказываются слушаться? Из ряда вон выходящая ситуация, и по-хорошему, обоим бы морды разбить, но за что? Не могу я их понять. Скажи мне Крейдер – на тебе зажигалку, Риплекс, подпали Мита, - я бы не только подпалил, но и дров набрал, чтобы уж наверняка, а то хули впустую кремнем щелкать… Шел я и думал, трогая языком холодные кольца пробоев. Губа давно зажила, и меня тянуло проделать где-нибудь еще одну дырку. Так всегда – как только заживает и перестает болеть, меня тянет повторить. Только бить уже некуда. Завод промерз и потрескивал, сжимался, твердел, каменел. Плотно утоптанная земля покрылась тонким слоем инея, будто крепко посоленная хлебная краюшка. Вагонетки плотно вцепились в рельсы – не сдвинешь. Рифленые ступени взвизгивали под подошвами, предательски скользили. Отопления в цехах не было давным-давно, поэтому Мит и Крейдер жгли костер, и химический запах синего дымка притянул меня в нужную комнатку, защищенную от ветра со всех сторон выгнутыми, облупившимися стенами. Здесь раньше была бухгалтерия или что-то вроде того. Сохранился стол на толстых, с колено в обхвате, ножках. Стол, исписанный чернильным карандашом, и с облупившимся лаком. Были тут и стулья, но мы их спалили, и натащили взамен толстых ватных матрасов. Пара шкафов, когда-то забитых карточками с нудными колонками цифр, тоже пошли в дело, и остались от них лишь темнеющие прямоугольники на ободранных обоях синего цвета. Остался висеть какой-то график, изображающий высоко стремящуюся стрелку, его мы еще не трогали. Посреди комнатки трещал огонь, и Мит скармливал ему переломленные пополам тонкие дощечки от упаковочных ящиков. Поверх куртки на нем была надета еще одна – короткая, до середины спины, с капюшоном, длинно отороченным черным мехом. Я подергал его за этот капюшон, и Мит обернулся, сияя холодной улыбкой. - О, черненькую принес, - сказал он, забирая у меня бутылки. – А в рюкзаке что? - Открой да посмотри. Мит поставил водку на стол и полез копаться в банках с паштетами, тушенкой и рыбой. Крейдер хмуро наблюдал за мной. - Что это было у перевалочной? – спросил он. – Не мог просто ебала им вскрыть? Обязательно было фаер-шоу устраивать? - У тебя где-то магический шар спрятан? – поинтересовался я. – Откуда ты все знаешь? - На вопрос отвечай. - Это было… так было интереснее. - Сначала истерика, потом футбол, потом бензин, - взялся перечислять Крейдер, - ты в своем уме? - Не уверен. - Риплекс, - сказал Крейдер, внимательно глядя на меня, - у тебя проблемы? Давай начистоту. Нельзя себя так вести просто потому, что интересно. Что у тебя с башкой? Может, ударился? Или калек перебрал? - Влюбился он, - сказал Мит, налегая на короткий нож, впившийся в металлическую оболочку банки с консервами. – Посмотри, какие глаза ебанутые. - Это ты ебанутый, - буркнул я, - переверни банку, порежешься же. Мит оглядел банку, перевернул ее и снова нацелился ножом. - Помнишь себя бесом? – спросил он, облизывая руки, по которым полилось остро пахнущее масло. – Как тебя тогда звали? Эту историю будут припоминать до конца моих дней. Она стала своеобразной легендой Вселенной, и я уйму усилий приложил, чтобы дело забылось, но оно вечно всплывало в самый неподходящий момент. Это случилось хрен знает когда, во времена моих первых патрулей. Завернул я зимней ночью погреться в подъезд – они тогда еще отапливались, на первом этаже каждого установлена была широкая плоская батарея, забитая пылью. Забираешься на нее и отогреваешься – хочешь сидя, хочешь лежа. Шпарил из металлических прорезей горячий воздух. Я замерз до костей и не мог руки поднять в своей толстой дешевой коже и ног не ощущал в негнущихся ботинках. На батарее обнаружилась маленькая малышка – тоже грелась, и я с грохотом забрался наверх, и пару минут лежал, как медуза на берегу, корчась от боли в промороженных пальцах. Малышка слегка отодвинулась и тихо дышала рядом, глядя на меня черными блестящими глазами. На ней была детская шапка из розового пуха и безразмерная серая куртка, порванная и с клочьями грязной набивки, торчащими в разные стороны. Не помню, сколько мне было лет и что вообще тогда творилось в моей башке, но помню точно: я тогда впервые завелся и впервые осознал, что имею право взять ее за коленку, стянуть с батареи и поставить раком. Точнее, так оно мне рисовалось: что покорная малышка покорно встанет раком, и я разогреюсь по-настоящему, а потом снова уйду патрулировать и мерзнуть. Я ее даже за ногу цапнул и к себе притянул, и куртку на ней расстегнул, нащупав под ней еле теплое твердое тело, замотанное в триста кофточек и свитеров, и вдруг обнаружил, что малышка мне что-то упорно втирает, и прислушался. Она говорила, что уже взрослая. Это я понимал, но не понимал, на кой хуй мне такая ценная информация. И что? Когда девочка взрослая, могут случиться всякие последствия, сказала она. Чего? Поймите правильно: я впервые добрался до женского тела и моментально от этого отупел. Мне не хотелось думать, мне хотелось ее подмять и вложиться в нее по полной. Я ее одежду расстегивал, она застегивалась, я стаскивал с нее штаны, она умудрялась натащить их обратно. Какая-то головоломка, а не девка. Опыта у меня никакого не было, и я не понимал, что достаточно содрать с нее штаны и необязательно лезть под куртку и кофты, - но мне хотелось голого тела и как можно больше голого тела, а не просто дырку над спущенными трусами. Это потом уже привык и перестал заморачиваться, а тогда был уверен, что мне должно достаться все, а не какая-то там часть. Хорошо, что первый раз случается только один раз – стоит только малышке учуять неуверенность, как тут же начинает ебать тебя прямо в мозг, и ничего с этим не поделаешь. Вот и со мной то же самое случилось. Она меня усадила, снова застегнула штаны и прочитала целую лекцию по поводу месячных, беременностей и родов на голом полу с голодными крысами, поджидающими рождения младенцев. Короче, я повелся, и она мне не дала. Мало того, что повелся, но еще и умудрился кому-то выложиться потом, что все у меня с ней не просто так, а целая ответственность и чуть ли ни семья. Пару раз встречался с ней и гулял, как благовоспитанный приличный человек, разговоры разговаривал, и в награду огреб только дерьмовое погоняло - Романтик, и ничего больше. Годом позже, когда все в моей голове уже встало на свои места, я целенаправленно нашел ее и выебал без затей, и она уже не пыталась гнать про крыс и младенцев. Правила перешли в мои руки, а ей не осталось ни лазейки – исчезла моя неуверенность, исчезли ее козыри. Но хреново погоняло прилипло намертво и отвалилось только тогда, когда Крейдер окрестил меня Триплексом; и история долго обсуждалась – история о том, как малышка бесу мозги промыла, когда он ее уже за пизду держал. С тех пор у меня на всякий треп о любви и ответственности настоящая аллергия, вот что я хотел сказать. Мит это знал и цеплял, как рыбку на крючок. Уж на что я спокойный, но за такие вещи мог и другу-демону в нос накатить. Мог, но сдержался. Меньше драк – меньше поводов для драк. Я подсел к Крейдеру и взял стакан. Мит наклонился и плеснул черной водки – ровно половинку, чтобы одним глотком. Иначе «дикарку» в себя не запихнешь. Крейдер подтянул поближе вскрытую банку с кусками волокнистого мяса, подышал в сгиб локтя и махнул свою дозу. Я хлебнул следом, привычно переждал секунду подкатившей тошноты и зажевал водку солоноватым мягким куском. «Дикарка» - не просто алкоголь. Это смесь алкоголя и крепкого растворимого кофе, и потому мы ее особенно уважали – пей, сколько влезет, ни за что не вырубишься, моторчик стучит на холостых оборотах, в висках ту-дум-тум-тум, колеса поездов по мокрым рельсам вен, и еще и пьяный. Пили мы редко, но метко, и скорее по привычке, чем по желанию. Сколько дряни и дури прошло через двадцать пятую – ничего у нас, кроме калек, не задерживалось, и период, когда все во Вселенной днем и ночью были вусмерть угашены «дикаркой», тоже давно прошел, но иногда мы брали по паре литров – вспомнить старое, посидеть в тепле, пообщаться. Поначалу мы бухали молча, изредка обмениваясь короткими фразами, и будто торопясь. Потом, по пятому уже стакану, расслабились. Мит курил одну за другой, каждый раз наклоняясь к костру, чтобы зажечь сигарету; Крейдер подвернул рукава, показав красно-синие татуировки, а я улегся на матрас и закинул ногу за ногу. Меня слегка мутило, но я не обращал внимания. Тум-тудум-тум. В висках стучало. Я поплыл, закачался. Поезда, поезда… тянутся и тянутся… Я привык – все через куртки, все через одежду, все через три слоя тряпок, и поэтому Чета ощущал в этой веренице поездов – почти раздетым. Мы не касаемся друг друга, если только не в драке. А когда касаемся не в драке – это секс, через одежду, через куртку, через ткань. Колеса стучат, мотор стучит, стучит железо, лязгают сцепки… Я прикрыл глаза и отпустил себя. Допустим так: вечность этим поездам нестись по рельсам, и нам с Четом вечность стоять между ними, никто никогда не увидит и не узнает. Можно – тоже обнять его – просто попробовать?.. или выберется кто-то из темноты, звеня цепью, шурша хлыстом с тяжелой гайкой на конце, и хлыст рассечет воздух, и пробьет мне висок, словно пулей, пущенной из пистолета? Я даже ощутил, как льется кровь, горячим потоком ползет по щеке и шее. Нет, нет, Риплекс, не в ту сторону ты думаешь. Это ты сам выбираешься из темноты, ты сам пробиваешь себе голову за такие мысли – больше некому, все остались с другой стороны несущегося поезда. Нельзя такое думать, Риплекс, прекрати. Не думай. - Риплекс? - Здесь. - Заснул, что ли? - Думаю. - О чем? - Крейдер, скажи… возможно кому-то из Мэндера перебежать к нам и остаться в живых, и… Донесся смех Мита. Он смеялся, спрятавшись в черно-оранжевых бликах, а Крейдер сидел рядом, я упирался затылком в его бедро. Крейдер даже не улыбнулся. - Риплекс, ты знаешь, что такое бесы? - Да. - Уверен? - Я никогда ни в чем не уверен. - Послушай тогда. Бесы – сила, в сто раз нас всех превосходящая. Это только кажется, что мы ими управляем, на самом деле, они управляют нами, и попробуй только шаг влево, шаг вправо – порвут. Бесы по большей части тупые – не потому, что тупые, а потому что их много. Для них правила – единственное, на что стоит равняться, а демоны гарантируют соблюдение правил. Если ты выйдешь за рамки – они тебя прикончат. Это касается всех нас, и потому я за тебя и дергаюсь – ты себя не по правилам ведешь, и бесы давно к тебе присматриваются. Ты напрямую ничего не нарушил, но постоянно ходишь по грани, и им соображалки просто не хватает, чтобы разобраться – хождение по грани – нарушение или нет? Так вот, когда они сообразят, никто тебя защитить не сможет, понял? - Дьявол тоже не сможет? – спросил я, поднимая руку и пытаясь выловить легкий блик костра из плотной ткани темноты. Крейдер помолчал немного и добавил: - Поэтому не задавай никому таких вопросов. Даже мне. Даже по-пьяни. Даже в шутку. Ненавижу, когда меня затыкают. - Крейдер. - Выпей. Мит вон стакан тянет. Я выловил стакан из темноты, легонько коснувшись пальцами пальцев невидимого Мита, глотнул водки и облился на хрен. - Блядь, холодная… - Сядь и пей сидя. - Крейдер, - повторил я, пытаясь подняться и оказавшись на четвереньках. - Что? - Надоело мне все… - Иди проветрись. Разумно. Пока я поднимался, меня два раза стена притянула, и я распластывался по ней, как бабочка. В голове плясали черти. - Мит, дай ему куртку. Мит послушно сдернул куртку с плеч, протянул ее мне и я влез в теплые рукава, закинул на голову капюшон и побрел к черному прямоугольнику двери. По коридорам я шел на ощупь и наугад, и ориентировался только по потоку холодного воздуха, обливающему лицо. Добрался до выхода, с грохотом распахнул дверь и скатился по обледеневшей лестнице, отбив хребет и затылок. Повалялся немного внизу, отдыхая, потом снова поднялся на четвереньки и прополз пару метров. Не знаю, что я хотел. Просто куда-то хотел, поэтому полз, вцепляясь в ледяную землю. Потом устал и завалился на спину. Надо мной белела луна и сияли звезды. Красиво и хорошо, только холодно, и дурацкий мех капюшона лезет в рот. Минус нашей водки-водочки - с ног сбивает напрочь. Я лежал, отдыхал и думал – если бы я мог сейчас заснуть, то не проснулся бы уже. Мне эта мысль очень нравилась, я ее так и сяк крутил. Приятно контролировать вероятность смерти, отнимать у нее шансы с помощью растворимого кофе… Тум-тудум-тум. Шаги, почти неслышные и медленные шаги. Я отвел от лица капюшон. Небо заслонил черный силуэт. - Наши заводы совершенно одинаковые, - сказал Чет, вынимая из кармана пачку сигарет. - Ты пиздец, - сказал я. - И оба они не охраняются, - продолжил Чет, - никто из демонов не верит, что кто-то из другого завода сунется погулять на их территории. Наш тоже не охраняют. Где твои? На другой стороне? Дай угадаю – пили в комнатке, где шкафы? - В нашем случае – стол, - сказал я. – Шкафы мы спалили. - Мы стол спалили, - сказал Чет, - а шкафы оставили. Пару дней назад тоже пили, только у нас обычно первым Лёд слетает и тоже выходит проветриться. Кто-нибудь припрется сюда, чтобы затащить тебя обратно? - Не-а. Или да. Не знаю. - Я слышал, ты сегодня бесов на перевалочной поджигал. - Пытался. Чет докурил сигарету, но окурок выкидывать не стал. Притушил его об рукав куртки и сунул в карман. Маски на нем не было: болталась на расстегнутых ремнях, как спущенный намордник. - Чем тебя такой расклад не устраивает, Риплекс? – спросил Чет. – Ты приносишь сюда кальки, вы продаете их своим. Почему бы не продавать и нам, пусть и за большую цену? - Вот научись кальки из двадцать четвертой таскать – поймешь. Он подумал немного и подал мне руку. Я за нее браться не стал, перекатился на бок, немного повозился и поднялся сам. - Расскажешь мне про кальки? - В обмен, - сказал я. – Если расскажешь мне про Спартака. Хочу знать, что было после того, как я ушел. - Это долгая история, - сказал Чет. - Так и моя не короткая. Так что нихуя у нас не получится, сам понимаешь. - Думаешь? – спросил Чет. – Нам просто нужно побольше времени, вот и все. Он вдруг взялся за мой широкий капюшон и притянул к себе. Я не мог не оценить дебильный драматизм ситуации – только что мечтал о прикосновении без одежды, а когда кто-то наконец решил меня потрогать, на мне оказалось аж две куртки: моя собственная и эта пушистая срань от Мита. - Совсем пьяный, - приглушенно и с легким удивлением сказал Чет, - тебе бы сейчас голову проломить, как ты мне в тот раз. Было бы одним демоном Генджера меньше. - Ну рискни. Это я зря. Это я по привычке. Шатало меня со страшной силой, какие уж тут перемахи. Чет как-то странно смотрел на меня: без отвращения и без мертвой невнимательности. Смотрел, как некоторые особо одаренные любовью к природе на кошек смотрят. Я даже не представлял, что выжженные глаза могут так смотреть. - Риплекс, сука, ты… красивый, что ли… - сказал Чет, и прозвучало это так, будто он через силу выдавил. – Тебя бы отмыть, и цены бы тебе не было. Я молчал. Что на такую хуйню ответишь? Молчал и стремительно трезвел, потому что все стало странно и страшно, а в таких ситуациях я всегда огурцом. Главное – не дергаться. Если кто-то запалит – все стрелки на Чета, я тут ни при чем, вышел пьяным, стоял пьяным, не помню, не знаю, не было… А он запустил руку под капюшон и положил ладонь мне на шею – не спереди, а сзади, и наклонился. Я расслабился. Это хрен с ним… это его боевая поза, привычка – лоб в лоб упираться, все знают и никто ничего лишнего не подумает. Упрется в лоб – значит, Риплекс, перемаха тебе не миновать, держись крепче, но на лучшее не надейся. Только я подобрался и голову задрал, чтобы нормально вызов принять, как он меня по шее легонько погладил и действительно прижался, но не лбом, а губами – к моим, не крепко, а так, еле касаясь. Но меня не это почему-то поразило, а то, что ебаный капюшон прикрыл и его тоже, и мы оказались вместе, в тепле и полумраке. Небо пропало, все пропало. У Чета те же глаза – широко раскрытые, и я даже увидел, что белизна их начала выцветать в легкий розовый оттенок – предвестник грядущего пиздеца, а как разглядел – сам не понял, зачем разглядывал – хуй знает… - Недолго тебе осталось, - сдавленным шепотом сказал я, чувствуя губами шершавую кожу его обветренных губ – теми местами, где не было пробоев. - Потому и рискую, - ответил он, и даже не шепотом, а беззвучно, но я как-то слова разгадал. Кальки-калечки… Никто не скажет – прекрати или остановись, но стоит тебе дойти до «розовых очков» - и ты вычеркнут из жизни обоих заводов. Я тогда первый раз и подумал – а почему бы и нет, блядь? Кто нам всем навязал одни и те же правила и одну и ту же жизнь? Почему нельзя выбраться? Если окончательно и бесповоротно уходишь в иллюзии – почему бы не пнуть реальность напоследок? Я понял, чего хочет Чет и почему он этого хочет. Не знал тогда, как сложится с кальками у меня, но решил – если я буду сваливать из этого мира, то обязательно надеру миру задницу на прощание, ну или он мне – и так даже будет лучше… - Поможешь? – так же беззвучно спросил он. Я не ответил. Не потому, что не решился или не знал, что сказать. Просто меня вдруг охватило желание раскрыть рот и даже язык высунуть, и я с ним упорно боролся. Меня изнутри что-то толкало и дергало. Сожрать я Чета хотел, что ли - я так тогда и не понял. Потом уже догадался, когда советчики появились, а тогда – испугался, решил, что с ума сошел. - Ладно, - пробормотал я, стараясь губы не разжимать, - встретимся – обсудим. - Демон сказал? - Демон сказал. И он сразу от меня отвалился, будто этого и ждал и терпел из последних сил, чтобы не послать меня на хуй раньше времени. Развернулся и пошел по двору к воротам. Я смотрел вслед и чувствовал, что с самого начала в этой истории образовался глобальный наёб, но не мог уловить, в чем он заключался. Назад я шел уже более-менее протрезвевшим, но предпочел сказаться пьяным. Отдал куртку Миту и рухнул на матрас, мордой к стенке. - Странно, - сказал Мит через пару секунд, натянув куртку. – Ты где валялся? Запах какой-то… знакомый. - Пошел на хуй, - сказал я. Мне было не до него и не до запахов. В башке грохотали многотонные мысли: и про то, что я красивый и сука; и про то, что мне хотелось облизать Чету рот; и про кальки и его розовеющие глаза; и про то, что снять с меня обещание может только дьявол, а обратиться к нему нет никакой возможности; и про уход Чета – быстрый и молчаливый; и про то, что член встал - я теперь дергал зубами кольца в губе, чтобы отвлечься. - Пусть Риплекс спит, - сказал Крейдер. – Оставь его… Наливай. Мит пошуршал немного в темноте, забулькала водка, звякнул о горлышко стакан. Они пили и разговаривали вполголоса, а я делал вид, что сплю, и не «проснулся» даже тогда, когда длинный свист разрезал морозный утренний воздух и оповестил нас о серьезной стычке между бесами Мэндера и нашими патрулями.