Однострочники и не только

Название: Роза под стеклом Пейринг/Персонажи: Солас / ж!Лавеллан Категория: гет Жанр: PWP Кинки: мастурбация, фетиш на ампутацию Рейтинг: NC-17 Размер: 1100 слов Предупреждение: может быть сквиком Живое из плоти и крови — все живое на свете. Он пытается вспомнить, было ли когда-то иначе, но прошло слишком много времени, а он провел его в глубокой дремоте; в мире обновленном он видел растущий из мяса камень и кровь, что становилась дымкой магии, пищей озлобленным духам Тени. Все не так, все иначе. Плоть и кровь ограничена — это приходится признать. Когда-то его народ знал небытие, что не было смертью — тела не раздувались от трупных газов, не покрывались лиловыми и желтыми пятнами, в нем не заводились жуки и личинки; мертвые лежали смирно, готовые проснуться по велению своей или чьей-либо еще воли. Слишком давно, слишком давно это было. Но даже тогда главенствовала душа — без него мясо и кости становились добычей червей, слизистых мокриц и рассыпались прахом. Уже в новом мире он читал книги, некоторые из них оказались о любви. В них великое чувство преодолевало барьер времени и самого небытия. Любовники находили друг друга спустя десятки лет, чтобы слиться в объятиях. Заглядывали в саму Тень и различали в зеленовато-серых сполохах родное лицо. Книги лживы: любовь ничего не может. Он понял это в тот момент, когда отрезал своей возлюбленной руку чуть ниже локтя, и она смотрела в золотистый пол древнего архива — но не на него. Эллана, должно быть, ждала, что он воспользуется магией — потому что всегда предпочитал чары, в своей привязанности к снам, ирреальности Тени отвергая все плотское — от стейка за ужином до отсеченной руки возлюбленной женщины. Он преодолел себя. Это было похоже на признание. Я больше не Солас, маг-отступник без роду-племени. Я ФенХарел, Ужасный Волк, твой народ назвал меня средоточием зла и врагом всего сущего. Может быть, это и так. Сущее. Плоть. Мясо. Кинжал мягко погрузился в тело и распорол жилы и мышцы — их слой был тонок, маги слабы, а эльфийские маги особенно; они стали такими, выродились и изменились, сами их тела истончились оттого, что не сумели принять воплощение в отрыве от реальности того, что теперь назвали Тенью. Соласу вспомнились дремлющие и пробуждающиеся по мере необходимости Часовые в Храме Митал — они оставались сильны, но их так немного. Увы, Эллана была не из них. Его лезвие остановилось. Твердое — кость. Эллана вздрогнула, на губах у нее проступила желтоватая жидкость — рвота или пена. Солас извиняющимся стыдливым жестом подал расшитый орлейский платок — духи знают, откуда он у него взялся, должно быть, завалялся со времен бала в Халаамширале. Эллана подняла на него взгляд. Восхитительно-прозрачный и пустой от боли. Солас ощутил яркое и почти болезненное возбуждение. Он не мог сформулировать в тот момент свое желание — вонзить кинжал в глазницу, насладившись хлюпающим звуком раздавленного глазного яблока, а следом засунуть в теплую мякоть член? Или втянуть ртом капающую с оголенной сердцевины кровь, облизать культю, сосать ее, словно младенец, прильнувший к материнской груди? Он любил Эллану — вот и все, что мог ей сказать, кроме безвкусного и пошлого «Прости меня». Она не простит, но рука — и Якорь, — остались у него. Рука-ключ, рука-Якорь. Это все еще плоть — та самая, что распухает и покрывается ходами мушиных личинок, если оставить без присмотра на день-два. Солас знает, что Метку нужно хранить аккуратно, поэтому он выбрал для особой колбы стекло, из такого делали Элувианы. Шемлены и потерявшие всякую память долийцы не знают, что этот же материал зачастую использовался для тех погруженных в Утенеру, кто был чересчур изуродован или искалечен. Для тех, кто неизбежно стал бы мясом — разлагающимся, зараженным гнусной смертью, гниющим. Солас хранит Якорь — и это по-прежнему тонкопалая ладонь Элланы. Она свежая, как в то мгновение, когда последняя преграда из кожи сдалась. Солас хранит Якорь — и Эллану. Как розу под стеклом. Иногда можно достать. Не слишком часто, чтобы отравленный воздух не повредил; но в безвременье Перекрестка магия сильнее законов жизни и смерти. Солас достает руку Элланы. Она теплая и истекает кровью. Капли ударяются о каменный пол — всегда две капли, может быть, это игра фальшивого времени либо магии. Солас касается языком сруба кости — он похож по текстуре на кусковой орлейский рафинад, только соленый, затем сосет жилы и рассеченные мышцы. Рука вздрагивает — это магия Якоря и конвульсии, но можно думать, что Эллана все еще ощущает сквозь время и пространство странный контакт. Пальцы сгибаются и разгибаются без всяких усилий, Якорь загорается тускло-зеленым, осязая близость своего истинного хозяина. Трупное окоченение так и не настигло отрубленную конечность — рука живая, теплая, Солас коротко выдыхает и вздрагивает. Его никто не видит в этом мертвом месте, затерянном во времени и нигде. И все же он боится — не посторонних, но Элланы, которая, на самом деле, никогда не была здесь посторонней. По крайней мере, не для него. Боится, что она узнает прежде срока. Оглянувшись по сторонам, он расстегивает крепления доспеха ниже талии. Пальцы отрубленной руки послушно сжимаются на гладком бледноватом члене — настоящая Эллана так и не увидела его, потому что Солас боялся позволить плотского вожделения; если сон — брат смерти, то совокупление — сестра распада. Во времена правящих магов-эванурисов он, покровитель рабов и угнетенных, считал себя слишком отвлеченным и занятым; сейчас пальцы с едва заметной синевой под ногтями, сжавшиеся на его пульсирующем члене, выглядят гротескно; Солас не до конца осознает — это с ним, это о нем. Это его высшее наслаждение и самая драгоценная награда — даже если Эллана из клана вырожденцев Лавеллан ничего не узнает о том, что он делает с ее отрубленной рукой. Немного магии — пальцы сжимаются плотнее. Солас сидит на каменном выступе — или это окаменевшее дерево, — широко раздвинув ноги. Перед ним пустота Перекрестка, потерянное между времени и реальности безвременье. Он извивается, оттого, что член его сжимает мертвая, все еще горячая, и все еще кровоточащая рука Элланы Лавеллан. Запрокидывая голову, Солас шепчет признания на древнем элвен. Рука оживает от его чар — пальцы сами по себе оттягивают кожицу верхней плоти, чтобы нежно погладить темно-розовую влажную головку, потеребить натянутую уздечку. Солас гладит сруб мяса и кости, представляя такое же мокрое отверстие между ног Элланы — он так и не проник туда ни пальцами, ни мужским органом, предпочитая игры в Тени. Возможно, он ошибся. Плоть не так уж отвратительна, и не всегда лишь гниет. Солас понимает: нельзя использовать инструмент с Якорем слишком часто. Под ногтями уже сейчас можно рассмотреть темно-синюю густоту, предвестник будущего разрушения. Ему нужна лишь метка — и правильнее всего было бы превратить отрубленную руку в инструмент, мумифицировать, лишить намеков на живые соки и ткани. Словно стереть различие между Тенью и реальным миром. Это именно то, что он сделает вскоре. Да. Так и будет. Солас выгибается, тяжело дыша. Его член упирается в ладонь Элланы. Белесая жидкость пахнет солью и свежей рыбой. Она пачкает тонкие пальцы и сам Якорь. Нужно очистить — ключ, конечно же, и… все остальное тоже. Якорь дрожит неровным светом. Солас улыбается. Солас возвращает драгоценный артефакт под зачарованное стекло зеркал-Элувианов. У него все еще пульсирует и саднит в паху, дышать тяжело, и он бормочет беззвучно и бессвязно, обещая маленькой девичьей ладошке — больше я не оскверню тебя, клянусь, и смерть твоя будет легкой и благоуханной, словно смерть срезанного цветка; и может быть, ты станешь моей розой под стеклом — целиком, не одна лишь рука. Уродливый мир ляжет бессмысленными руинами — а у него останется величайшая драгоценность. Роза под стеклом — и он вернет ей отрубленную руку.